Запрещается воспроизведение всей книги или любой ее части без письменного разрешения автора.
Любые попытки нарушения закона, а также международных конвенций по охране авторских прав будут преследоваться в судебном порядке.
БРОСОК МАЛОЙ ИМПЕРИИ
Из всех вооруженных конфликтов, возникших в так называемых «горячих точках» во время и после распада Советского Союза, грузино-абхазская война 1992 – 1993 гг. получила наибольшую известность после таджикской и карабахской. Первая превосходила все остальные войны масштабами и степенью ожесточенности, вторая – продолжительностью, став своего рода символом межнациональной резни. О войне в Абхазии многие знали прежде всего потому, что знали саму Абхазию, страну курортов, «золотой берег». Кроме того, по размаху этот конфликт – по сути война Грузии с Северным Кавказом – превосходил все кавказские, а по числу вовлеченных в него народов – вообще все, имевшие до сих пор место на постсоветском пространстве.
Страна Абхазия была известна многим; но в то же время в России и тем более во всем мире бытовали самые туманные представления об истинных причинах этого конфликта. Чтобы разобраться в них, необходимо было не только знать историю взаимоотношений абхазов и грузин на протяжении последних двух тысячелетий, но и иметь представление о внутригрузинских делах, начиная с подъема национально-освободительного движения в Грузии в конце 1980-х гг. Сторонние наблюдатели часто не считали нужным вникать в подробности. А между тем ключ ко всем событиям в Абхазии лежал в Грузии, ибо абхазское национальное движение возникло не само по себе, а в ответ на грузинскую экспансию. На ходе этого давно назревавшего конфликта отразились все крупные события в Грузии конца 80-х – начала 90-х гг.: рост национально-демократического движения, увенчавшийся свержением коммунистического строя и приходом к власти Звиада Гамсахурдия; начало борьбы грузинских националистов за создание «малой империи»; свержение Гамсахурдия в результате военного переворота; утверждение в Тбилиси Эдуарда Шеварднадзе; вооруженное восстание звиадистов в Мингрелии. Абхазская война началась не случайно, не по чьему-то единоличному желанию. Поход против «абхазских сепаратистов» в 1992 году был совершенно осознанным шагом грузинского правительства; но при этом он был предопределен не столько внутриабхазской, сколько внутригрузинской ситуацией.
Задача данного исследования – показать взаимосвязь между всеми значительными событиями, имеющими отношение к абхазской войне, а в более широкой ретроспективе – ко всему грузинскому национальному движению. На первый взгляд, и абхазский, и южноосетинский конфликты предельно просты: в основе их лежало стремление грузинских унитариев построить «малую империю». Но в настоящее время существует множество теорий и легенд, авторы которых совершенно справедливо полагали, что политическую жизнь Кавказа нельзя рассматривать упрощенно. Эти теории, призванные объяснить причины национальных конфликтов на территории бывшей Грузинской ССР, в конечном итоге внесли еще большую путаницу в описание событий совсем недавней истории и привели к искажению самых очевидных фактов.
Не разобравшись во внутриполитической ситуации в Грузии 1989 – 1993 гг., невозможно составить четкое представление о войнах в Южной Осетии, Абхазии и Мингрелии. Именно потому в этой книге дано краткое описание грузино-осетинского конфликта; более подробно рассматриваются мингрельские войны. О звиадистских восстаниях, по всей видимости, до сих пор не существует непредвзятых исследований, а между тем движение звиадистов оказало на судьбу Грузии большее влияние, чем любая из национальных войн. И точно так же нельзя разобраться в абхазском конфликте, обойдя стороной мингрельский вопрос.
Порой в ходе повествования заходит речь о событиях, казалось бы, совсем не связанных с войной в Абхазии, к примеру, о чеченских или карабахских делах. Но если вдуматься, то можно заметить логическую – а тем самым и реальную – связь между фактами, на первый взгляд не имеющими отношения друг к другу.
1. ИСТОРИЯ АБХАЗСКОГО ГОСУДАРСТВА
«В отношении Грузии бытовал термин «малая империя». Его неточность очевидна. Мы не завоевывали земель, на которых живут в Грузии представители других народов. Мы были гостеприимны по отношению к ним».
Александр Эбаноидзе, грузинский писатель.
«Московские новости», №15, 14 апреля 1991 года.
Практически все современные исследователи при описании грузино-абхазского конфликта задаются вопросом: какому народу по праву должна принадлежать территория современной Абхазии, к какой нации принадлежали автохтоны – аборигены – этой страны? Споры на эту тему между абхазскими и грузинскими историками велись на протяжении многих десятилетий, и некоторые концепции взаимно исключают друг друга. Однозначный ответ на этот вопрос, видимо, дать будет невозможно, пока не обнаружатся новые факты. Сегодня грузинские историки утверждают, что древнеабхазские племена апсилов и абасгов не являлись коренным населением Абхазии, а переселились сюда в начале нашей эры с Северного Кавказа вместе с другими племенами горцев-адыгов, ассимилировав местное земледельческое население. Абхазские историки полагают, что несколько тысячелетий назад северо-восток Малой Азии и весь Западный Кавказ населяли хатто-абхазо-адыгские племена, вытесненные позже из большей части Западного Закавказья предками современных грузин – картвелов.[1]
В целом как абхазские, так и большинство грузинских историков согласны во мнении, что апсилы и абасги населяли современную Абхазию уже в I в. н.э. Восточная граница их расселения впоследствии неоднократно менялась. Уже в это время античные историки (Арриан, Плиний и др.) подразделяют Абхазию на Санигию (область к западу от реки Бзыбь), Абасгию (между Бзыбью и Анакопией) и Апсилию (между Анакопией и Галидзгой). Возможно, что в I – II вв. н.э. абхазы заселяли и ряд областей к востоку от Галидзги, вплоть до современного Чхороцку; в это время по всей современной Западной Грузии продолжалась миграция племен. Еще не были определены этнические границы даже таких древних картвельских племен, как соаны (сваны) и манралы (мингрелы). Грузинские историки, опираясь на древнегреческую мифологию, считают последних основателями первого государства в Западном Закавказье – Колхиды (VII в. до н.э.). Это царство было слабым, и ему не удалось распространить свою власть ни на современную Сванетию, ни на Абхазию. В III в. до н.э. Колхида была завоевана восточными грузинами – иберами (или иверами) и вскоре распалась. Иверы называли манралов мегрелами, или эграми; отсюда этническое название страны древних мингрелов – Эгриси.
В первой половине 1-го тысячелетия н.э. перемещения племен в Западном Закавказье затормаживаются. В этот период сваны временно заселяли современную Мингрелию, а позднее по Кодорскому ущелью проникали на запад до Диоскурии (современный Сухум, или, по-абхазски, Акуа). Затем, возможно во II в. н.э., в Западное Закавказье двинулись картвельские племена лазов. Они смешались с манралами, заняли большую часть Колхидской низменности и, судя по всему, оттеснили на северо-запад и на север и абхазов, и сванов. Созданное пришельцами государство – Лазика, или Эгрисское царство, – стало оплотом и проводником владычества Рима, а позднее – Византии. Очевидно, при византийской поддержке Лазика в VI в. ненадолго подчинила Сванетию и Апсилию; Абасгия сохранила своих царей.
С конца V в. Лазика начинает ослабевать; в середине VI в. Абасгия и Апсилия стали фактически независимы от лазов, а Сванетия вообще отложилась от Византии; власть царей Лазики распространилась лишь на центральную Колхиду. В 523 году в Лазике было введено христианство; в VI в. христианскими стали все государства Западного Закавказья, где, впрочем, сохранило свои позиции язычество; в Абхазии оно мирно сосуществовало с христианством вплоть до наших времен.
Перейдя в непосредственное подчинение Византии, Абасгия стала играть ту же роль, что ранее Лазика, – опоры Византии в Западном Закавказье. В это время в Абасгии утвердилась династия, легендарным основателем которой считается Анос; годы правления князей, принадлежавших к ней, неизвестны. Абасгия постепенно подчинила себе Санигию и Апсилию, а Лазское царство все более слабело. В 697 году правитель Лазики отложился от византийцев и передал свою страну Арабскому халифату. В Абхазии, объединенной князьями абасгов, династию Аноса сменила родственная династия Леона I, который в 30-х гг. VIII в. возглавил сопротивление арабам. Командующий арабскими войсками на Кавказе, двоюродный брат халифа Хишама Мурван (Марван) Кру, подчинил Хазарский каганат, переходил Волгу и Дон, а вернувшись на Кавказ, опустошил мятежное Картли, основал Тбилисский (Тифлисский) эмират, ставший позднее самостоятельным государством и просуществовавший до 1122 года. В ходе этой войны сыновья царя Картли – Арчил и Мириан, будущий тесть Леона, – бежали в Абхазию; Марван вторгся следом за ними и осадил столицу Абасгии Анакопию (близ современного Нового Афона), однако в лагере арабов началась эпидемия, и Марван отступил из Абхазии. Вскоре арабы потеряли все Западное Закавказье. Таким образом, в VIII в. абхазы и картвелы совместно воевали против общего врага; впоследствии войны между ними вплоть до XVII в. носили политический, а не национальный характер.
К концу VIII в. Абхазия, все это время меньше других стран Закавказья подвергавшаяся нашествиям, превратилась в довольно сильное государство. Леон I династическим браком присоединил Лазику и объединил под своей властью все Западное Закавказье, включая, вероятно, и Зихию (страну, расположенную к западу от Гагрского хребта, в районе современных Сочи и Туапсе, населенную народами адыгской группы). Преемник Леона I, его племянник Леон II Великий, с помощью Хазарии отделился от Византии, и Абхазия стала независимым государством. Теснимая болгарами и арабами, ослабленная иконоборчеством, Византия не могла противодействовать Леону, тем более что он был сыном дочери хазарского кагана. Абхазское царство, расположенное на стыке трех огромных держав – Византии, Арабского халифата и Хазарии, – не только сохранило свою независимость, но и стало постепенно расширяться на восток, отвоевывая картвельские области у распадавшегося халифата. В дальнейшем именно Абхазское государство стало костяком новой, объединенной и независимой Грузии.
Леон II перенес столицу в Кутаиси (Кутатиси), расположенный в центре Западной Грузии; роль царской резиденции при нем продолжала играть, вероятно, и Анакопия. Грузинские историки склонны считать, что перенос столицы на территорию Лазики ознаменовал превращение Абхазского царства в Западногрузинское и что с этого момента грузинский этнос стал доминировать в государстве Леонидов. Действительно, в Абхазском царстве после Леона II официальные документы велись на грузинском языке (до Х в. – также и на греческом), на нем же шла служба в храмах (своей письменности у абхазов не было вплоть до ХХ в.). Однако подобную же картину можно увидеть, например, в Великом княжестве Литовском в эпоху его расцвета. Большую часть этого государства составляли земли, завоеванные у Киевской Руси, большинство населения составляли русичи, официальным языком был русский, а господствующей религией – православие (сами литовцы были язычниками, едва ли не последними в Европе). Но господство литовской нации оставалось неизменным. Правда, литовцы не меняли положения своей столицы, однако перенос Леоном II столицы в Кутаиси мог быть вызван стремлением переместить центр государства на скрещение важных торговых путей, а также, согласно принципам, сформулированным позже Макиавелли, – закрепить господство над приобретенной страной. Однако с этого времени интересы потомков Леона Великого лежали в Грузии, и преобладание грузинской нации в Абхазском царстве должно было наступить рано или поздно.
Кроме Абхазского царства на территории современной Грузии постепенно образовалось несколько независимых государств: Тао-Кларджети (Юго-Запад), Картли (Центр), Кахети и Эрети (Восток). Предметом споров в борьбе за гегемонию в Грузии стало слабое, но выгодно расположенное Картли. В войнах за него принимал участие уже преемник Леона Великого Феодосий II (ум. 825 г.). Его брат Дмитрий II (825 – 861) отразил три вторжения византийцев с моря, а также нашествие отрядов арабского военачальника Буга Тюрка, но Картли завоевать не смог. Это удалось его преемнику Георгию I (861 – 868), однако после смерти последнего разгорелась междоусобная война. Вдова Георгия I вышла замуж за феодала Иоанна Шавлиани (вероятно, свана) и сделала его царем.
Династия Шавлиани (Иоанн и его сын Адарнасэ) правила около двадцати лет. Бежавший в Константинополь царевич Баграт, сын Дмитрия II, около 887 года при поддержке византийских войск вернул себе трон, убил Адарнасэ, восстановил абхазскую династию. Однако Шавлиани, очевидно, имели слишком сильные позиции в государстве, поскольку Баграт счел нужным жениться на вдове Адарнасэ Шавлиани, а своего сына Константина женить на дочери Адарнасэ, так что внук Баграта Георгий II оказался внуком также и Иоанна Шавлиани. После этого на власть абхазской династии уже никто не посягал, но вероятно, и грузинский элемент в Абхазском царстве продолжал расти. Константин III (893 – 922) после напряженных войн с арабами, армянами и даже азербайджанцами утвердил за собой Картли, совершил победоносный поход в Эрети, лежащее на крайнем западе современного Азербайджана.
Наибольшего могущества Абхазское царство достигло в правление энергичного, умного и жестокого Георгия II (922 – 957). По одной из легенд, его власть простиралась на северо-запад до Анапы; на юге он владел Джавахети, на востоке границей Абхазии оставалась река Ксани. Большая часть Грузии оказалась в руках абхазских царей, но на этом завоевания абхазов окончились: с каждой новой присоединенной областью им становилось все труднее удерживать под своей властью территорию с преобладающим грузинским населением. Будучи достаточно прочным, Абхазское царство не распалось, но победы абхазских царей уже не приносили им земельных приобретений. Хотя Георгий II разгромил Кахети и взял в плен ее правителя Квирике II, а его войска на время овладели почти всей современной Грузией, присоединить Кахети к Абхазии он так и не смог.
Сын Георгия II Леон III (957 – 967) прославился большим строительством и победоносными войнами, но покорить Кахети не удалось и ему. После смерти Леона III началась борьба за трон между его младшими братьями. Один из них, Дмитрий III (967 – 975), вероломно ослепил брата Феодосия; возмутившиеся феодалы свергли Дмитрия и возвели его ослепленного соперника (Феодосий III Слепой, 975 – 978). При нем в Абхазском царстве наступила феодальная анархия, а в Картли союзник Феодосия, правитель Юго-Западной Грузии (еще в IX в. разделившейся на несколько уделов) Давид III Куропалат посадил царевича Баграта – прославленного впоследствии Баграта III. Это был сын Гургена II, троюродного брата Давида III, и абхазской царевны Гурандухт, сестры Феодосия Слепого. Все сыновья Георгия II абхазского были бездетными, и Баграту, единственному законному наследнику абхазского трона, было суждено основать великую грузинскую державу Багратидов. Именно абхазская династия передала грузинским Багратидам царский титул.
В 978 году Феодосий III умер, и Баграт сел в Кутаиси как царь Абхазии; государство снова было объединено, но с этого времени в нем явно начинает преобладать грузинский элемент. Царство это еще долго называлось Абхазским, но абхазы утратили в нем ведущую роль. Баграту III легко удалось то, чего не смогли сделать абхазские цари, – объединение большинства грузинских земель. В 1001 году он унаследовал владения своего приемного отца Давида III, в 1008 – Гургена II, в 1010 завоевал Кахети и Эрети. Дальнейшая история его державы – уже история Грузинского царства картвелов. Столицей этого царства до 1122 года был Кутаиси, а затем Тбилиси; в период расцвета Грузинского государства при Давиде Строителе и царице Тамаре Абхазия занимала в его составе весьма почетное место. Против Багратидов абхазы никогда не поднимали национальных восстаний, поскольку те были потомками древней абхазской династии и, в свою очередь, никогда не покушались на язык и обычаи абхазского народа.
В правление царицы Тамары (1184 – 1213) господство Грузии во всем Закавказье было неоспоримым; грузины подчинили своему влиянию Трапезундскую империю, ходили походами в Иран до Казвина; однако уже сын Тамары Георгий IV Лаша потерпел поражение от монголов (1221 г.), а его сестра Русудан – от хорезмийского султана Джелал ад-Дина (1225 г.). Хорезмийцы грабили Грузию несколько лет, пока сами не были побеждены монголами, а истощенные войной грузины уже не смогли сопротивляться последним. Под монгольской властью, к концу XIII в., Грузия опять разделилась на несколько царств. Георгий V Блистательный (1314 – 1346) объединил Грузию и восстановил ее независимость. В XIV в. Грузия опять начинает процветать, но недолго: эмир Тимур (Тамерлан), завоевав почти весь мусульманский Восток, встретил в Грузии наиболее сильное сопротивление и ответил на него разорительными походами; подобных опустошений Грузия не знала ни до, ни после. Тем не менее у грузин хватило сил в XV в. еще раз восстановить государство, однако прежнее могущество уже не вернулось.
Абхазия управлялась мелкими феодалами, политическое влияние которых начало постепенно возрастать по мере того, как слабело Грузинское царство в результате нашествия хорезмийцев, монголов и Тимура. Тем не менее Абхазия даже в период упадка Грузии все еще не пыталась восстать против нее.
2. ГИБЕЛЬ САБЕДИАНО
«Мингрелии уже нет, так как из-за непрерывных войн она впала в состояние крайней разрухи... Сейчас ни один человек здесь не может чувствовать себя в безопасности, все пребывают в постоянном страхе в ожидании нападения со стороны абхазов. Страх этот настолько велик, что люди бегут от собственной тени, принимая ее за абхаза».
Цампи, итальянский миссионер, XVII в.
Династия владетельных князей Мингрелии возвысилась в эпоху ослабления центральной власти в Грузинском царстве. В это время в различных областях Западной Грузии выдвинулись сильные княжеские династии, которые постепенно превратились в наследственных правителей этих областей, а по отношению к грузинским царям – в почтительных, но полунезависимых вассалов. Усиление Мингрелии относится к началу XIV в., когда ее князь Георгий I Дадиани (1290 – 1323) помог тбилисскому царю Георгию Блистательному разгромить западногрузинского царя-«узурпатора» и снова объединить Грузию. Примерно в это же время в Сванетии пришел к власти княжеский род Геловани, в Гурии – Гуриели; в Абхазии еще до этого утвердилась династия Чачба (по-грузински Шервашидзе); в Мингрелии – Дадиани (Чавчавадзе). Князья Мингрелии и Абхазии в средние века ведут между собой все более напряженные войны, и восточная граница расселения абхазов снова начинает изменяться. Уже Георгий Дадиани победил и оттеснил Шервашидзе на запад вплоть до Анакопии; вслед за политической границей начала смещаться и этническая. Вамек I Дадиани (1384 – 1396) за союз получил от грузинского царя право на владение Сухумом. Князья Шервашидзе попытались не допустить этого, но Вамек нанес им поражение, прошел по всей Абхазии вплоть до Гагры. В 1414 году Чачба-Шервашидзе взяли реванш: в битве с ними был разгромлен и погиб Мамиа II Дадиани. Однако западная граница Мингрелии утвердилась по реке Кодор, а часть абхазов была ассимилирована мингрелами. Столицей Мингрелии стал древний город Бедия, а княжество получило название Сабедиано. Мало-помалу Мингрелия усилилась настолько, что подчинила своей власти Абхазию и Гурию, и после распада Грузии в XV в. превратилась в доминирующую силу во всем Западном Закавказье.
Долгое время враждующие между собой правители Абхазии, Мингрелии, Гурии и Сванетии сохраняли верность царям Тбилиси и не поддерживали попыток создания в Западной Грузии независимого Имеретинского царства: им было выгоднее иметь сюзерена далеко в Тбилиси, чем у себя под боком в Кутаиси – именно поэтому Грузия так долго оставалась единой. Однако реальная власть Багратидов над западными княжествами неуклонно слабела. В ряде городов на побережье Черного моря возникли фактории генуэзцев: в Абхазии известны Гагари (Гагра), Санта-Соффа (близ села Алахадзы), Пецонда (Пицунда), Никоффа (Новый Афон) и, наконец, резиденция протектора генуэзских факторий на Кавказе – Себастополи (Сухум). Абхазы то воевали, то торговали с генуэзцами, а спустя два года после падения Константинополя в 1453 году напали на фактории, отрезанные от метрополии, разграбили и уничтожили их. В самой Абхазии также шли постоянные войны между мелкими князьями – владетелями отдельных сел. Резиденцией князя Чачба-Шервашидзе и столицей всей Абхазии был вплоть до начала XIX в. город Лыхны (ныне село близ Гудауты).
В середине XV в. наступил момент, когда грузинские цари уже не могли сопротивляться центробежным силам, и держава Багратидов начала распадаться. Против царя Георгия VIII (1446 – 1466) в 1462 году восстал магнат Юго-Западной Грузии – Кваркварэ. Он принял тюркский титул атабека (атабага) и отложился от Грузии, основав государство Самцхе-Саатабаго. Вслед за тем в Западной Грузии поднял мятеж правитель Кутаиси Баграт, представитель боковой линии Багратидов, и в 1463 году нанес Георгию VIII поражение в битве при Чихори. В 1465 году Кваркварэ захватил Георгия VIII в плен; воспользовавшись этим, Баграт в 1466 году завоевал Картли и сел в Тбилиси, провозгласив себя царем Багратом VI. Выпущенный из плена Георгий удержался лишь на востоке Грузии – в Кахети, став царем Кахетинского государства под именем Георгия I. С 1462 года и вплоть до русского завоевания Грузия уже никогда не была единой.
После смерти Баграта VI началась борьба за трон между его сыном Александром II и племянником Георгия VIII Константином II. Наконец они разделили Грузию на три царства: в Картли со столицей в Тбилиси стал править Константин II, в Кахети – сын Георгия VIII Александр I, и, наконец, в Имерети со столицей в Кутаиси опять-таки при поддержке князей Дадиани утвердился Александр II. Династия Багратидов таким образом разделилась на три линии – имеретинскую, картлийскую, кахетинскую. Самцхе-Саатабаго вскоре перешло под власть турок.
Наиболее слабым, вследствие этнической пестроты, царством было крупнейшее из трех – Имеретинское. Вследствие этого мингрельские князья Дадиани, вассалы кутаисских царей, нередко не уступали им по силе и, подчиняясь Имерети, сами господствовали над Абхазией и Гурией. Имеретинский царь Баграт III (1510 – 1565) начал активную оборону против турок, обративших в это время внимание на Закавказье, а также попытался усмирить феодалов. Однако он потерпел поражение. В 1548 году Мингрелия добилась фактической независимости от Кутаиси, а в 1555 году Дадиани и Гуриели отдались под покровительство туркам. Тогда и сам Баграт III подчинился турецкому султану; впрочем, в течение XVI и XVII веков турки в Западной Грузии ограничивались преимущественно сбором дани, не пытаясь закрепиться внутри страны. Большой размах приобрела также работорговля. Еще до распада Грузии турки-мусульмане делали набеги на кавказское побережье, захватывали или покупали христиан и продавали их, как правило, в Египет, где пленных превращали в рабов-воинов – мамлюков. Среди них преобладали адыги, которых мусульмане называли черкесами (собирательно черкесами именовали вообще всех кавказских мамлюков). В 1382 году черкесские мамлюки – в их числе было немало и абхазов – захватили власть в Египте и правили там до турецкого завоевания 1517 года, а при турках остались преобладающей силой.
Восточная Грузия в XVI в. попала в сферу господства могущественной азербайджанской династии Сефевидов; ее главной опорой было племя кызылбашей,[2] первой столицей – Тебриз. К 1514 году Сефевиды объединили под своей властью весь Иран с частью Афганистана и Туркменистана, и уже в 1518 году шах Исмаил I победил и подчинил картлийского царя Давида Х. С этого времени начинается четырехвековая борьба между сефевидским Ираном и грузинами, упорно пытающимися освободиться от власти азербайджанцев. Впрочем, эта борьба не всегда была бескомпромиссной: в XVI в. цари Картли упорно поднимали восстания против Ирана, что же до Кахети, то его цари в течение всего столетия были послушными вассалами Сефевидов. Картли было разорено бесконечными вторжениями, Кахети же процветало и исправно платило Ирану дань, успешно воевало с горцами Дагестана и азербайджанским княжеством Шеки. В то же время именно кахетинские цари Леван (1520 – 1574) и Александр II (1574 – 1605) начали активно искать дружбы с Москвой, как только русские войска появились на нижней Волге. Сефевиды в этот период сами склонялись к союзу с Россией, и когда Иван Грозный прислал Левану казачий отряд, отнюдь не иранский шах, а турецкий султан потребовал и добился его вывода.
Александр II кахетинский в 1586 году даже признал себя вассалом России, причем Иран, терпя поражения в войне с Турцией, обещал за союз уступить русскому царю власть над Кахети. Но в эти десятилетия ни одна держава не могла противостоять мощи Османской империи, и в 1590 году султан Мехмед III заставил шаха Аббаса I уступить Турции все Закавказье. Теперь уже иранцы начали поддерживать грузин против турок: пленный картлийский царь Симон после многих лет заключения был освобожден шахом и послан в Грузию для борьбы с султаном. В начале XVII в. Аббас опять отвоевал у Турции Восточное Закавказье, причем на этот раз грабежам сефевидских войск подверглись и Картли, и Кахети. Тогда турки стали подогревать восстания грузин против Ирана; национальный герой Грузии Георгий Саакадзе боролся с войсками Аббаса уже в качестве союзника турок. Эти многолетние войны привели к небывалому разорению и запустению Грузии: масса грузин погибла или была выведена в рабство. Немало оказалось и таких, кто был ассимилирован завоевателями, и в XVII – XVIII вв. наряду с грузинскими именами – Вахтанг V, Ираклий I, Давид III и Константинэ II – цари Картли и Кахети носят имена Шанаваз, Назарали-хан, Имамкули-хан и Мамадкули-хан. Многие грузинские цари вместе с приближенными переходят в ислам, но делают это вынужденно, готовые отречься от новой религии при любом удобном случае.
Между тем в Западном Закавказье в конце XVI в. стало ослабевать Мингрельское княжество; Чачба и Гуриели, напротив, усилились и начали борьбу за освобождение из-под власти Дадиани. Именно с ней была связана великая война XVII в. между абхазами и мингрелами. Первоначально эта борьба носила характер обычной феодальной междоусобицы; национальность не определяла симпатий князей в заключении и расторжении союзов. Так продолжалось до тех пор, пока на престол Сабедиано около 1611 года не вступил Леван II, умный, жестокий и беспринципный правитель, самый знаменитый из князей Дадиани.
Около 1621 года Леван женился на дочери абхазского князя, а сестру выдал за правителя Гурии. Это означало союз Абхазии и Гурии с Мингрелией (от которой они к этому времени стали независимыми) против имеретинского царя. К коалиции примкнули также сваны и джики (джиками грузины называли зихов – адыгские племена убыхов, шапсугов, садзов, по-прежнему населявших побережье к северо-западу от Абхазии). В 1623 году в битве при Гочаури близ Кутаиси объединенное войско мингрелов, абхазов и джиков нанесло сокрушительное поражение имеретинскому царю. Мингрелия стала сильнейшим государством во всем Западном Закавказье. Затем Леван решил жениться на супруге своего дяди – Нестан-Дареджан, а жену-абхазку обвинил в неверности, отрезал ей нос и уши и изгнал из дворца. Зная, что ее отец будет мстить, Леван решил нанести удар первым. Мингрельское войско внезапно вторглось в Абхазию; князь не ожидал нападения, и абхазы были разбиты. Опустошая все на своем пути, Леван разграбил Абхазию и вернулся с большой добычей в Бедию, а свою бывшую жену оставил в Абхазии, где она вскоре умерла. Этот поход имел место около 1628 года; после этого Леван убил своих детей от первого брака. Затем последовали внешние войны и внутренние заговоры, подавлявшиеся с беспощадной жестокостью. Все феодалы Абхазии поднялись против Левана; князь Чачба заключил союзы с Гуриели и царем Имерети, вторгся в Мингрелию; их поддержал даже Иосиф, брат Левана. Но мингрельский князь сумел победить всех своих противников. Иосиф был ослеплен; князь Гуриели потерпел поражение, попал в плен и был ослеплен тоже.
После этого Леван II снова обрушился на Абхазию. Громя все на своем пути, его войска дошли до Лыхны, взяли и разрушили резиденцию Чачба. Чтобы закрепить за собой часть абхазских земель, Леван построил в районе Сухума Келасурскую стену (от турецкого «кала» – «крепость», «сур» – «стена»), отгородив Западную Абхазию от Восточной. Абхазия была опустошена, огромное количество пленных продавалось в рабство туркам. Османы в этой войне поддерживали то мингрелов, то абхазов, но Леван начал бороться и с турками, заключив против султана союз с шахом Ирана и покровительствуя казакам, совершавшим в это время морские набеги на Турцию. Но жестокость его завоевательных походов заставляла озлобиться и его врагов, и войны с Абхазией постепенно перерастали в межнациональные. Пока что, однако, все соседи Мингрелии были повержены. До конца жизни Леван сохранял свое могущество, господствуя над Гурией и прибрежной Абхазией; царь Имерети был бессилен перед своим вассалом. Но могущество Сабедиано держалось на грубой силе, и объединить народы для борьбы с турками мингрелы не могли; кровавому господству Левана Западная Грузия стала предпочитать власть Османов.
Леван умер в 1657 году, и Мингрелии пришлось страшно расплатиться за его военные авантюры. Прежде всего началась борьба за трон Сабедиано, и в нее вмешался царь Имерети: его войско разорило Мингрелию, захватило все богатства Левана II. Его слабый племянник Леван III (1661 – 1680) не смог противостоять наступлению абхазского князя Сустара Чачба, на помощь которому пришли отряды шапсугов, убыхов и других адыгских народов – современных черкесов и кабардинцев. Особенно усилились набеги абхазов при сыне Сустара – Сареке Чачба. Вторгавшиеся в Мингрелию абхазские отряды проходили ее насквозь, до реки Цхенис-Цкали; они взяли и опустошили Бедию, Мокви, Зугдиди. Абхазы и черкесы плавали в лодках вдоль мингрельского побережья, грабили прибрежные села, парализовали морские пути. За время войны мингрельское население между реками Кодор и Ингури сократилось вчетверо – с 80 до 20 тысяч человек; остальные были убиты, изгнаны или проданы в рабство. После смерти Левана III в Мингрелии наступили междуцарствие и полная разруха; власть захватил мелкий феодал Кация Чиковани и основал собственную династию, его войска грабили мингрельские земли и продавали мингрелов в рабство. К 1683 году Сарек Чачба завоевал территорию до реки Галидзга. Двоюродный брат Сарека – Квапу – продвинулся еще дальше, захватил территорию между Галидзгой и Ингури, основал здесь для себя удел Самурзакано (Самырзакан), который включал в себя и город Бедию. Княжество Сабедиано перестало существовать, хотя род Дадиани удержался у власти в Мингрелии.
Сарек пытался завоевать и саму Мингрелию, но этому воспротивились имеретинцы. Царство Имерети вновь усилилось после падения Сабедиано. В 1702 году имеретинцы и мингрелы, объединившись, вторглись в Абхазию, одержали здесь победу, заставили Чачба заключить мир. Но границей Абхазии на востоке до 1813 года оставалась река Ингури.
3. МЕЖДУ СТАМБУЛОМ И САНКТ-ПЕТЕРБУРГОМ
Победа над Дадиани не избавила Абхазию от подчинения туркам. В XVIII столетии Османская империя, уже клонившаяся к упадку, твердой ногой становится на абхазском, мингрельском и гурийском побережье. В Абхазии турки не встречали особого сопротивления потому, что в XVIII в. она разделилась на несколько удельных княжеств, возглавляемых князьями из дома Шервашидзе-Чачба. Двоюродный брат Сарека Ростом Шервашидзе в начале XVIII в. правил главным уделом к западу от Кодора; Джикешия – в Абжуйской (Срединной) Абхазии, между Кодором и Галидзгой; Квапу – в Самурзакано. Все они продолжали номинально подчиняться Имеретинскому царству. Затем обособилась и так называемая Малая Абхазия – между Бзыбью и Хостой. Кроме того, пришедшие в XVII в. на помощь против мингрелов черкесские князья (например, известный род кабардинского происхождения – Амаршан, или Маршания), превратились в абхазских феодалов и основали на северо-востоке страны ряд полунезависимых уделов в ущельях Ткуарчала (в ХХ в. при грузинах – Ткварчели), Цабал (Цебельды), Дал (Кодорского ущелья).
В несколько десятилетий, последовавших за разгромом Сабедиано, Османы значительно расширили свою власть над Западным Закавказьем. В Абхазии турки укрепляют отнятые ранее у генуэзцев крепости, строят новые, разрушают те, в которых не могут укрепиться. В 1723 году султан Ахмед III превратил Поти в турецкий опорный пункт, посадил здесь пашу для контроля над побережьем. В 1725 и 1728 гг. восставшие абхазы осаждали Сухум-Кале – главный оплот турок в Абхазии. Османы ответили большим опустошительным походом в Имеретинское царство; турецкое войско высадилось в Поти, разорило Мингрелию и Абхазию, разграбило Илорский храм. Абхазский князь вместе со своим окружением был вынужден стать мусульманином, вскоре этому примеру последовала значительная часть подданных. Примерно треть абхазов, главным образом на западе страны, приняла ислам, хотя, по свидетельству миссионеров, и в XVIII в. подавляющее большинство населения Абхазии оставалось христианским.
Князья Чачба продолжали активно участвовать в политической жизни Западного Закавказья, то вмешиваясь в войны феодалов Имеретинского царства, то вместе с ними выступая против турок, особенно в правление последнего сильного царя Имерети Соломона I (1752 – 1784). Соломон вел упорные и часто небезуспешные войны против Турции, ориентируясь на Россию, которая впервые со времен выхода русских войск на Терек (при Иване Грозном) предприняла попытку завоевания Кавказа и Закавказья. Во время большой русско-турецкой войны 1768 – 1774 гг. союзниками России в Закавказье стали Соломон I имеретинский и Ираклий II кахетинский; последний в 1762 году объединил под своей властью зависимые от Ирана царства Картли и Кахети, т.е. всю Восточную Грузию. Еще до этого он сумел остановить натиск горцев (лезгин, шекинцев и других северокавказцев), которые с начала XVIII в. делали грабительские набеги в Кахети и осаждали там даже самые сильные крепости. Соломон I был союзником Ираклия II в борьбе с Турцией, но противодействовал его попыткам подчинить Имерети. Впрочем, сил обоих грузинских царей было недостаточно для того, чтобы освободить Грузию от власти Ирана и Турции.
В ходе русско-турецкой войны 1768 – 1774 гг. военные действия разворачивались на четырех фронтах – дунайском, крымском, кавказском и средиземноморском; на этом последнем Россия обрела неожиданного союзника – абхазского мамлюка Али-бея, который в 1767 году поднял Египет против Османской империи. Али-бей происходил из села Лдзаа на Пицундском мысу, в детстве был продан в рабство разбойниками; в 35 лет он стал правителем Египта, а теперь принял титул «султана Египта и обоих морей», претендуя на равенство с Османами. Али-бей завоевал часть Аравии со священными городами Меккой и Мединой, Палестину, Дамаск; Екатерина II прислала ему оружие и боеприпасы, русские помогли Али-бею взять Яффу и Тир. Однако Али-бея предал его приемный сын Абу Захаб, тоже абхазец, которому он полностью доверял. Али-бей потерпел поражение и погиб, Абу Захаб похоронил его с почестями и стал править Египтом в качестве турецкого вассала, отказавшись от союза с Россией. Абхазский князь Леван Шервашидзе в 1770 году помогал российскому экспедиционному корпусу осаждать Поти, а в 1771 году абхазские войска изгнали турецкий гарнизон из цитадели Сухума. По миру 1774 года Турция должна была разделить влияние с Россией в Закавказье, в частности, отказаться от господства над Имеретинским царством, но сохранила военное присутствие на побережье, в том числе и в приморских крепостях Абхазии.
Восточная Грузия была фактически независимой с 1747 года, когда рухнула иранская держава Надир-шаха, но в конце XVIII в. сопротивление Ираклия II объединившей Иран новой династии Каджаров привело к нашествию на Грузию Ага-Мохаммед-хана и поражению картло-кахетинского войска. Иранцы взяли и разграбили Тбилиси, подвергли разрушению многочисленные здания – от царского дворца до заводов и типографии. Снова было уничтожено множество грузин, регулярное войско истреблено, возобновились усобицы, горцы из Дагестана опять начали набеги. Грузинская нация оказалась на краю гибели. Ослабевшее Картло-Кахетинское царство не могло больше отстаивать свою независимость и предпочло российскую власть иранской. Последний царь Тбилиси Георгий XII (1798 – 1800) возобновил подписанный еще в августе 1783 года Георгиевский трактат о переходе Грузии под протекторат Российской империи. В 1801 году Картло-Кахетинское царство вошло в состав России. Примеру Восточной Грузии быстро последовали многие правители Закавказья, в первую очередь Западной Грузии. В 1803 году российское покровительство приняла Мингрелия, в 1804-м – Имерети и Гурия.
К началу XIX в. Абхазией правил мусульманин Келешбей Чачба, один из самых известных представителей династии Чачба-Шервашидзе. Он перенес столицу из Лыхны в Сухум, подчинил Малую Абхазию и даже принял титул царя; его корсарский флот в 600 судов держал в страхе все восточное побережье Черного моря от Геленджика до Батуми. Надеясь использовать ослабление Турции, Келешбей в 1803 году установил тайные контакты с главнокомандующим в Грузии русским генералом Цициановым. С началом новой русско-турецкой войны (1806 – 1812) Келешбей отложился от Османской империи; в 1807 году абхазские и мингрельские отряды помогали русским осаждать Поти. Однако Келешбею не удалось осуществить свои планы. В его семье началась губительная распря. Мать его старшего сына Асланбея принадлежала к могущественному роду эшерских князей Дзяпш-Ипа, Келешбей женился на ней из династических соображений и затем развелся. Келешбей намеревался сделать наследником своего любимого сына Сафарбея от крестьянки из рода Лейба; он даже позволил ему перейти в христианство, чтобы тот мог жениться на мингрельской княжне Тамаре Дадиани. Асланбей возглавил протурецкую партию: ее силами в мае 1808 года был составлен заговор, Келешбей погиб, Асланбей захватил власть и подчинился Турции. Сафарбей, получивший в христианстве имя Георгий, стал искать союза с Российской империей; его партия обратилась за помощью к России, и в феврале 1810 года император Александр I издал манифест о присоединении Абхазии к России на правах ограниченной автономии, с правом князей управлять «по древним обычаям».
Обращение абхазских князей к Александру I было написано в Мингрелии и на грузинском языке; в Абхазии в это время все еще правил Асланбей, который летом 1810 года предпринял поход в Западную Грузию, чтобы поддержать восставшего против России имеретинского царя Соломона II. В это время русский десант высадился в Сухуме и в июле 1810 года захватил Сухумскую крепость, резиденцию Асланбея, выбив из нее турецкий гарнизон. Георгий Шервашидзе занял абхазский престол. Асланбей с 5 тысячами верных сторонников бежал в Турцию. Бухарестский мир 1812 года закрепил за Россией Имеретинское царство вместе с Абхазией; однако ряд областей Абхазии не подчинился российской власти, прежде всего горные районы – Цабал, Дал, Псху. Малая Абхазия не признавала власти Георгия. Турция по миру 1812 года удержала на Кавказе Поти, Аджарию и полосу Черноморского побережья современного Краснодарского края, от Абхазии до Таманского полуострова.
И Абхазское княжество, и грузинские государства принимали российское подданство добровольно, видя в русских единоверных защитников от власти мусульманских держав. Но, как правило, и народ, и правители добровольно присоединившихся стран очень скоро начинали выказывать недовольство новой властью и поднимать против нее мятежи. Сильная Российская империя стремилась более твердо и прочно господствовать в Закавказье, чем ослабевшая Турция. Русское господство было более цивилизованным, чем османское, и за время владычества Российской империи над Абхазией эта страна в значительной степени преобразилась. Русские построили здесь ряд городов, осушили болота, создав условия для превращения страны в курортную зону. Но в первые десятилетия российского правления Абхазией власть России ограничивалась стенами крепостей, в которых держались вымирающие от лихорадки и других болезней гарнизоны, составленные главным образом из ссыльных. И если народы Закавказья – грузины, армяне и азербайджанцы – никогда не поднимали против России общенациональных восстаний, то усмирение северокавказцев, в число которых входили и абхазы, обернулось кровопролитной Кавказской войной, распадавшейся по времени на ряд больших восстаний.
Кавказская война, традиционно датируемая 1817 – 1864 гг., фактически развернулась уже в XVIII в. До этого ни одной державе мира не удавалось полностью покорить труднодоступные горы и предгорья Северного Кавказа с воинственным населением. Изредка горцы подчинялись номинально или же платили дань сильным соседям, но фактически они сохраняли независимость вплоть до начала XIX в., когда России первой из великих держав удалось овладеть странами по обе стороны Кавказского хребта. Русско-турецкая война 1828 – 1829 гг., закончившаяся сокрушительным поражением Османов, отдала под власть России еще остававшуюся у турок полосу побережья вдоль Кавказского хребта – земли шапсугов (между реками Джубга и Шахе) и убыхов (между рекой Шахе и Хостой). Вокруг еще независимых государств и племенных объединений народов Северного Кавказа замкнулось кольцо российских владений.
Русские войска достигли пределов Кавказа уже после завоевания Иваном Грозным Астраханского ханства в 1556 году. Южные границы России надолго утвердились на реках Кубань и Терек. Кабарда вступила в российское подданство уже в 1557 году, но лишь по миру 1774 года кабардинские князья окончательно подчинились русским (народ этого подчинения не признал, поэтому Кабарду все же пришлось завоевывать). Тогда же под власть России попала Северная Осетия. К началу Кавказской войны вне контроля российской администрации оставались Черкесия (территория к югу от рек Кубань и Лаба), Карачай, Сванетия, а также современные Южная Чечня и Западный Дагестан.
В стратегическом отношении независимость кавказских племен не представляла серьезной опасности для России. Делая набеги на равнину, горцы никогда не отходили далеко от своей территории. Однако для интересов Санкт-Петербурга, неуклонно расширявшего свои владения все дальше на юг, было неприемлемо существование независимых племен Кавказа. Россия стремилась навести порядок европейского образца и не могла примириться с наличием этих «островков» в глубине российских владений. Для нее это был, с одной стороны, очаг напряженности в опасной близости от военных коммуникаций, а с другой – центр притяжения для всех, кто попытался бы отложиться от России и поддержать ее врагов во время внешнйе войны.
Уже в 1778 году было подавлено восстание кабардинцев; в 1784 на Тереке была построена ключевая крепость Владикавказ. В 1785 году вспыхнуло восстание в Чечне под предводительством чеченца Ушурмы, известного как Шейх Мансур. На протяжении нескольких лет он вел борьбу с царскими войсками на всем Северном Кавказе от Дагестана до Анапы, но в 1792 году был взят в плен и умер в Шлиссельбургской крепости. При этом главную роль в покорении Кавказа сыграли казаки – потомки переселившихся на Кавказ в средние века беглых крепостных крестьян и других искателей свободной жизни; теперь они стали ударной силой для новых завоеваний. Однако на усмирение Кавказа в XIX в. России пришлось бросить огромную регулярную армию, и великой державе, одолевшей Наполеона за три года, пришлось потратить полвека, чтобы победить в Кавказской войне. Кавказцам же эта война стоила в общей сложности почти восьми миллионов человек.
4. АМХАДЖИРРА
«Правда, детям Кавказа прицепляют кинжал сбоку в том возрасте, когда нашим режут куски на тарелках, чтобы не дать им дотрагиваться до ножика».
Александр Дюма. «Кавказ».
Генерала Алексея Ермолова помнят на Кавказе больше, чем любого другого русского военачальника. Его имя стало символом вооруженного российского господства, но в то же время и наиболее эффективной политики в обращении с горцами. Герой войны с Наполеоном, Ермолов был назначен главнокомандующим на Кавказе в 1816 году, и именно при нем завоевание Кавказа началось по-настоящему. Ермолов был незаурядным человеком и пользовался уважением своих противников-кавказцев. Громадного роста, обладающий необыкновенной силой и ловкостью, он мог в несколько минут укротить необъезженного коня, попасть пулей в подброшенную монету. Он боролся с похищениями людей путем взятия заложников, легко перенимал кавказские обычаи, даже завел одновременно несколько жен, одна из которых стала родоначальницей абхазской семьи с фамилией Ермоловы. Он разработал наиболее результативную и в то же время самую жесткую тактику покорения северокавказских стран. При Ермолове, вместо прежних разрозненных опустошительных походов началось планомерное продвижение в горные районы путем окружения их сплошным кольцом укреплений; при этом вырубались труднопроходимые леса и разрушались непокорные аулы. Это вынуждало кавказцев либо переселяться на равнину, на уже покоренные земли, либо уходить вглубь гор. Интересно, что эта тактика не была порождением политики деспота и консерватора Николая I; напротив, после его воцарения Ермолов оказался в опале и вскоре был отставлен за сочувствие декабристам. Что касается самих декабристов, людей несомненно передовых взглядов, то в национальном вопросе они не склонны были идти дальше предоставления независимости Польше. Кавказ был все-таки слишком чужим для России, кавказский менталитет оставался непонятен русским. Примирение было невозможным, а надежда на победу, прежде всего при поддержке турок, у кавказцев была.
Начало Кавказской войны знаменовало сооружение крепости Преградный Стан на реке Сунжа в 1817 году, которое положило начало строительству Сунженской укрепленной линии. В 1818 году в чеченских землях была основана крепость Грозная. Дагестанские и вайнахские племена, объединившись, атаковали Сунженскую линию, но в 1819 – 1821 гг. они были разгромлены 90-тысячным войском Ермолова, а большая часть Дагестана и Чечни подчинена. В 1822 – 1826 гг. Ермолов предпринял ряд походов на адыгов Закубанья. Тогда же было подавлено восстание Бей-Булата в Чечне. К 1827 году, когда Ермолова сменил на посту главнокомандующего генерал Паскевич, практически все кавказские племена и государства были в той или иной степени подчинены власти России.
В 1821 году восстание против России поднялось и в Абхазии. Из Турции приплыл и высадился с отрядом своих сторонников изгнанный князь Асланбей Шервашидзе-Чачба. Он встал во главе мятежников, осадил крепость Сухум-Кале, но взять ее не смог и был разбит отрядом генерала Горчакова. Русские заняли Сухум, подчинили Абхазию; Асланбей бежал. Восстание повторилось в 1824 году: Асланбей снова прибыл в Абхазию из Анапы, повстанцы осадили в доме владетельного князя в Лыхны две роты под командованием капитана Марчевского, голодом и жаждой едва не довели гарнизон до сдачи, но при подходе подкреплений сняли осаду, а Марчевский сжег при вылазке окрестные села. Войска Горчакова снова подавили восстание, пощадив при этом только имущество Шервашидзе. Абхазия была опустошена, Сухум лежал в развалинах. Сын Георгия Шервашидзе Михаил (1823 – 1864) оставался лоялен по отношению к Российской империи в течение всего своего правления.
Почти сразу после отставки Ермолова Кавказская война вспыхнула вновь, и в последующие 30 лет ее эпицентром были горные районы Чечни и Дагестана. Здесь, как и в конце ХХ в., резко усилился исламский фактор: повстанцы мусульманскую религию сделали идеологией борьбы против России. При этом древнее и вполне умеренное течение в исламе – суфизм – было совмещено с активным участием в войне за веру – газавате; это учение получило название мюридизма. Объединение горцев под знаменами ислама позволяло требовать поддержки от турецкого султана, носившего также титул халифа, духовного лидера всех мусульман. В то же время оно препятствовало вовлечению в войну христианских (осетины) или слабо исламизированных (все адыги) народов.
Восстания кавказцев никогда не достигали больших масштабов вследствие их разобщенности; внутри каждой кавказской нации существовало множество сталкивающихся интересов, а Российская империя умело использовала эти противоречия. В то время как в 1828 году в Дагестане началось восстание мюридов под руководством первого имама Гази-Магомеда, Западный Кавказ остался спокойным, и русские в 1828 году подчинили Карачай, в 1830-м – Малую Абхазию. Между тем отряды мюридов Гази-Магомеда, главной базой которого была страна аварцев – Западный Дагестан, – в 1831 году взяли Тарки (близ современной Махачкалы) и Кизляр, подошли к Дербенту и Владикавказу. Но в 1832 году Гази-Магомед был оттеснен в горы, разгромлен и погиб при штурме аула Гимры. Второй имам Гамзат-бек (1832 – 1834) вновь добился побед, но был убит кровником. Третьим имамом стал Шамиль (1834 – 1859), сын аварского крестьянина, он создал систему государственного управления и регулярную армию. В 1837 году вторгшийся в Аварию генерал Фези из-за тяжелых потерь и нехватки продовольствия был вынужден отступить и заключить перемирие с Шамилем. Это было тяжелой неудачей для русских, поскольку Николай I рассматривал мюридов как мятежников и не желал переговоров с ними как с воюющей стороной. С этого времени Шамиль управлял своим государством, отражая все наступления российских войск. Его оплотами стали четыре почти неприступных высокогорных аула на стыке Чечни и Дагестана – Ахульго, Дарго, Ведено, Гуниб. Когда русским удавалось взять одну из резиденций Шамиля, мюриды тут же объявляли столицей другой аул.
Тем временем в 1834 – 1835 гг. русские проложили военную дорогу по берегу Абхазии. В 1837 – 1839 гг. цепь укреплений протянулась от Сухума до Анапы; на Черноморском побережье был построен еще ряд крепостей – Новороссийск, Михайловское, Лазаревское, Головинское и т.д. Все эти линии крепостей были в 1839 году объединены в так называемую Черноморскую береговую линию. Твердый контроль над Черноморским побережьем был необходим России для того, чтобы пресечь контакты кавказцев с Турцией, а также лишить их возможности пользоваться пастбищами у теплого моря, что вызывало массовый падеж скота в холодные зимы. Но пока что цепь русских крепостей еще не превратилась в непроницаемую преграду; на землях адыгов и абхазов гарнизоны пребывали в постоянном ожидании нападения и оборонялись с трудом. Российские власти, вытеснив турок с побережья, с 1830-х гг. стали поощрять массовые выселения кавказцев, особенно адыгов, в Османскую империю. Это было выгодно и России, которая избавлялась от непокорного населения и облегчала себе задачу колонизации, и Турции, которая принимала в подданство единоверцев и могла использовать их в армии. Османские власти расселяли адыгов и абхазов во многих провинциях – в Малой Азии, на Балканах, в Ливане, современной Иордании и даже Йемене.
В Кавказской войне значительную роль сыграло превосходство русского морского флота. Черкесы разбойничали на Черном море еще с античных времен, но теперь оказались бессильными против русских кораблей. Черноморским флотом в 1833 – 1850 гг. командовал знаменитый русский мореплаватель Михаил Лазарев, и его имя осталось в памяти кавказцев рядом с именем Ермолова. Лазарев был военным теоретиком и впервые в мире применил нечто похожее на современные «ковровые бомбардировки»: он точно рассчитал, как следует стрелять ядрами на 50 метров впереди плывущего десанта, что лишало черкесов возможности ближнего боя и, следовательно, всякого шанса на победу. Разбитые на море, черкесы лишились возможности поправлять свои дела пиратством и сноситься с Турцией, которая, впрочем, и сама не пыталась высадить на Кавказе сколько-нибудь значительные силы.
В 1839 году царские войска взяли резиденцию Шамиля – Ахульго; раненый Шамиль прорвался в Чечню, где в 1840 году разгорелось новое восстание. В 1840 – 1843 гг. под властью Шамиля оказались Западный Дагестан и Южная Чечня, численность его войск достигла 20 – 30 тысяч человек. На сторону повстанцев часто перебегали русские солдаты и даже офицеры; таким образом у горцев появилась своя артиллерия. В 1845 году генерал Воронцов взял новую столицу Шамиля – Дарго, но был окружен мюридами в горах и с трудом спасся, потеряв треть своей армии, все орудия и обоз. С 1846 года Воронцов вернулся к ермоловским методам поэтапного подчинения территорий и жесткой экономической блокады, после чего все попытки Шамиля остановить русских в конечном счете оканчивались неудачей. В 1846 году русские отразили наступление мюридов на Кабарду, в 1848-м взяли крепость Гергебиль, в 1849-м отразили Шамиля от Темир-Хан-Шуры, к 1853-му выдавили его войска из всей Чечни. В 1850-х гг. численность русской армии, задействованной против кавказских горцев, достигла 360 тысяч человек.
Последнюю надежду дала горцам Крымская война 1853 – 1856 гг., в ходе которой турки высадили десант в Абхазии, при поддержке местного населения заняли ее и двинулись вглубь Западной Грузии. Летом 1854 года отряды Шамиля вторглись в Грузию – в Кахети – и пошли на соединение с турками, но у Цинандали, в 60 км от Тифлиса, были остановлены грузинским ополчением и разбиты русскими войсками. На Парижском конгрессе 1856 года, завершившем Крымскую войну, Кавказ был признан зоной безраздельного господства России, поскольку ни одна держава не могла надеяться в обозримом будущем оспорить у нее Кавказ. Абхазия вновь была занята российской армией.
Шамиль сопротивлялся до августа 1859 года, когда войска князя Барятинского, вторгнувшись в Горный Дагестан с трех сторон, окружили и взяли его последний оплот – аул Гуниб. Шамиль был взят в плен и сослан в Калугу, перед смертью в 1870 году отпущен в хаджж и умер в Медине. Действовавшая в Дагестане армия была переброшена на Северо-Западный Кавказ, где в ноябре 1859 капитулировал двухтысячный отряд наместника Шамиля Мухаммед-Эмина. В 1862 году началось последнее большое наступление на Великую Адыгею 60-тысячной российской армии генерала Евдокимова, черкесы массами покидали свои аулы и уплывали в Турцию. К 1864 году русские окончательно покорили Черноморское побережье Кавказа. 21 мая 1864 года войска генерала Геймана заняли последний очаг сопротивления убыхов – урочище Кбаада, получившее затем название Красная Поляна – в память о пролитой здесь крови. В том же году была ликвидирована княжеская власть в Абхазии; Михаил Чачба был выслан в Воронеж и вскоре умер там. После окончания Кавказской войны развернулось самое массовое переселение адыгов с Кавказа в Османскую империю, получившее позже название махаджирства (по-абхазски «амхаджирра» – «изгнание»); как и раньше, переселению содействовали и русские и турецкие власти. В 1864 – 1866 гг. сотни тысяч кавказцев эмигрировали по морю в Турцию; по приезде они, как правило, попадали в тяжелейшие условия, выживали с трудом; однако на Кавказ вернулись единицы.
В июле 1866 года началось народное восстание в Абхазии, в селе Лыхны, где абхазами был истреблен казачий отряд. Восстание охватило территорию между реками Кодор и Бзыбь, в нем приняли участие 20 тысяч человек. В Сухуме шли упорные бои, несколько раз город переходил из рук в руки, но повстанцам не удалось взять цитадель, и прибывшие подкрепления разбили абхазов; в 1867 году в Турцию эмигрировали еще 20 тысяч абхазов. Новое и последнее большое восстание абхазов произошло в 1877 году, в ходе русско-турецкой войны. Высадившийся в Абхазии турецкий десант состоял большей частью из абхазов-махаджиров. На короткое время турецко-абхазские отряды овладели территорией от Сочи до Галидзги, но турецкие войска на Балканах были потерпели поражение, и уже в августе 1877 года русские снова овладели Абхазией.
В 1878 году было подавлено восстание в Дагестане и Чечне, также связанное с русско-турецкой войной. После ее окончания абхазы были объявлены «виновным населением» и «временными жителями»; последнее означало, что в случае нового мятежа они будут полностью выселены из Абхазии. Абхазам было запрещено жить в приморской полосе и менее чем на 20 верст ближе к Сухуму. «Виновность» вместе с ограничениями на расселение была снята с абхазов только в 1907 году.
После окончания Кавказской войны и кампаний против Турции на Северный Кавказ переселилось много русских и казаков (сюда прибыло также большое количество армян – после устроенных султаном Абдул-Хамидом II армянских погромов в Турции 1894 – 1897 гг.). Позднее, в ХХ в., коммунисты административно объединили осколки адыгских племен в народы адыгейцев, черкесов и кабардинцев (до этого Черкесия делилась на племена; все они называли себя адыгами, русские же использовали турецкое название – «черкесы»). Даже в национальных республиках и автономиях Советского Союза адыгские народы составляли меньшинство. Абхазии колонизация коснулась в меньшей степени, хотя сразу же после 1877 года началось заселение Сухумской области русскими, армянами, греками, эстонцами и т.д. Но самая большая волна колонистов хлынула в Абхазию с востока – из Грузии.
Уже в 1877 году в русской газете «Тифлисский вестник» появилась статья грузинского публициста Якоба Гогебашвили «Кем заселить Абхазию?». Гогебашвили доказывал, что для массовой колонизации Абхазии больше всего подходят жители Западной Грузии, в первую очередь ближайшие соседи абхазов – мингрелы. Публикуя свои размышления в течение нескольких месяцев 1877 года, Гогебашвили стремился убедить российские власти в том, что грузины и мингрелы – верные подданные России – поселившись в Абхазии, помогут ее превращению в мирную и цивилизованную страну.
Уже в конце 70-х – начале 80-х гг. XIX в. началось массовое переселение в район Сухума мингрельских крестьян Зугдидского и Сенакского уездов. К концу XIX в., а также в начале ХХ-го процесс грузинской колонизации шел полным ходом. Население страны быстро росло, хотя численность абхазов оставалась почти неизменной. В 1886 году в Абхазии проживало 58593 абхаза; в 1897-м – 58697, в 1926-м – 55917. Но в процентном соотношении доля абхазского населения по отношению ко всему населению страны составляла соответственно сперва 85,7%, затем 55,3% и, наконец, в 1926 году – 26,4%. Эти цифры как нельзя более наглядно отражают масштабы грузинской колонизации, которой подвергалась Абхазия еще в дореволюционной России. При этом если в 1886 году русские составляли 1,6% ее населения, то грузины – 6%; при следующих упомянутых переписях – соответственно 4,8 и 24,4; затем 9,6 и 31,8%. Большую часть грузинского населения Абхазии составили мингрелы, имеющие иммунитет к малярии, широко распространенной на болотистом побережье Абхазии и Мингрелии. Именно из-за этой болезни грузины из внутренних районов Грузии долгое время опасались переселяться в Абхазию, а с малярией здесь было покончено только в 1940-х гг. – в эпоху советской власти.
5. АБХАЗИЯ ПОД КРАСНЫМ ЗНАМЕНЕМ
«Русский царизм не успел обрусить абхазцев, но мы, как родственное племя, должны огрузинить абхазцев своей культурой».
Ной Жордания.
Февральская революция 1917 года сразу всколыхнула и Грузию, и Абхазию, которые уже давно тяготились властью Российской империи. Грузины, несмотря на свою внешнюю лояльность, втайне ненавидели русское господство. Абхазы хорошо помнили годы махаджирства и «виновности», но уже тогда с растущей неприязнью относились и к грузинским патриотам, всецело одобрявшим и пропагандировавшим этническую колонизацию Абхазии. Как абхазы, так и грузины не были довольны существовавшим порядком и надеялись на изменения к лучшему после его крушения.
В марте 1917 года власть в Абхазии перешла к местным Советам, в которых преобладали коммунисты-меньшевики. Меньшевики же (их лидером был мингрел Ной Жордания, будущий лидер независимой Грузии) возглавляли и грузинские Советы. Созданный в 1917 году Национальный Совет – фактическое правительство Грузии – уже начал формировать грузинскую армию. После Октябрьской революции антибольшевистские силы в ноябре 1917 года создали в Тифлисе временное правительство Закавказья – так называемый Закавказский комиссариат. При этом в борьбе коммунистических течений – меньшевизма и большевизма – на Кавказе уже тогда начали играть акцентирующую роль межнациональные отношения. Меньшевизм в Грузии победил прежде всего потому, что победили сторонники национальной независимости. Они были врагами Советской власти как власти большевистской Москвы, власти России. В свою очередь абхазы поддержали большевиков как противников не только прежней власти, но и грузинских социал-демократов. Последние выступали за создание независимой буржуазно-демократической Грузинской республики; но хотя они провозгласили и отстаивали широкий набор демократических свобод, уже было ясно, что одна из главных свобод, а именно право на национальное самоопределение каждого народа, будет в новой Грузии стеснена. Как и во времена Французской революции, была взята на вооружение теория о «естественных границах». Несмотря на то, что с 1462 года единой Грузии не существовало и тем более давно отошла в историю прямая власть Грузии над Абхазией, грузинские националисты были настроены решительно: Абхазия должна принадлежать Грузинской республике.
Осенью 1917 года коммунист-большевик Нестор Лакоба создал в Абхазии, в районе Гудауты, крестьянскую вооруженную дружину «Киараз». Вначале она была чисто абхазской, впоследствии в нее вошли и представители других национальностей. В феврале 1918 года абхазские большевики пытались захватить власть в Сухуме с помощью русского корабля с революционными матросами, возвращавшегося из Трапезунда в Россию. Это восстание было легко подавлено меньшевиками, но вскоре военные действия возобновились. Сторонники Лакоба захватили власть в Дранде, затем в Гагре – при поддержке из русского Сочи – и Новом Афоне. Абхазские отряды подступили к Сухуму с запада и с востока. В ночь с 7 на 8 апреля Сухум был взят, и большевистское правительство установило контроль почти над всей Абхазией. Для российских революционеров было важно то, что это правительство было большевистским; для абхазов – что оно было абхазским. Характерно, что Нестор Лакоба приводил «Киараз» к присяге на священной горе Дыдрыпш – месте обитания главного ангела абхазского языческого бога Анцва. Победившие большевики даже не упразднили созданный в ноябре 1917 года «контрреволюционный» Абхазский Народный Совет и проявляли терпимость по отношению к представителям старой власти.
Положение в Закавказье на момент утверждения в Абхазии большевиков было следующим: ни Грузия, ни Азербайджан, ни Армения не успели декларировать свою независимость. Находившиеся в Тифлисе региональное временное правительство (Закавказский комиссариат) и региональный парламент (Закавказский сейм, образованный в феврале 1918 года вернувшимися из Петрограда депутатами разогнанного Учредительного собрания) все еще не решались порвать с Россией. Только 22 апреля 1918 года они провозгласили Закавказскую демократическую федеративную республику, но уже через месяц эта республика развалилась под ударами наступавших турок. 26 мая была провозглашена независимость Грузии, а в последующие два дня – Армении и Азербайджана. Грузинская Демократическая Республика (ГДР) в день своего создания была оккупирована немцами; почти все время ее существования на грузинской территории присутствовали германские (май – декабрь 1918 года) и английские (декабрь 1918-го – май 1920 года) войска – ситуация, впрочем, довольно обычная для ХХ века. В 1918 году Грузия делала ставку на Германию, чьи войска до конца лета еще одерживали победы на всех фронтах; 11 июля Германия признала Грузию де-факто. Немцы помогли Грузии в создании ее армии; грузинская «народная гвардия» была хорошо вооружена, располагала сильной артиллерией и смогла поддерживать в Грузии относительный порядок. В это время ни Баку, ни Ереван в течение 1918 – 1920 гг. не могли навести порядок на территориях своих республик, а в Карабахе начались армяно-азербайджанские столкновения, увенчавшиеся резней армян в Шуше в марте 1920 года.
Абхазские большевики были враждебны новому Грузинскому государству дважды: в политическом аспекте Грузия была вассалом Германии, воюющей с российскими большевиками, а в этническом стремилась господствовать над Абхазией, что противоречило национальным устремлениям абхазов. Для них естественной была ориентация на Северный Кавказ, где кавказские народы активно искали пути к объединению. 11 мая 1918 года там была провозглашена Республика горцев Кавказа, к которой присоединилась и большевистская Абхазия. Однако в это время грузинские меньшевики уже высадили (10 мая) десант у реки Кодор. 17 мая грузины разбили абхазов, заняли Сухум и Гудауту; абхазские большевики отступили в Гагру. 18 июня они перешли в наступление и вновь овладели Гудаутой, но грузины, получив подкрепление, выбили абхазов из Гудауты, затем взяли Гагру, Сочи и Туапсе. Отступающий отряд Нестора Лакоба с боем прорвался через Кавказский хребет и ушел на Кубань, где присоединился к Красной Армии. Командовавший грузинским экспедиционным корпусом генерал Мазниашвили стал генерал-губернатором Абхазии. Абхазский Народный Совет был вынужден заключить с грузинами договор (11 июля) о вхождении Сухумского округа (большей части Абхазии) в состав Грузии. Пункт 1-й договора гласил: «только национальное собрание Абхазии окончательно определит политическое устройство и судьбу ее»; пункт 3-й – «внутреннее управление Абхазией принадлежит Абхазскому Совету».
В Самурзакано[3] и в Мингрелии, где на стороне восставших под лозунгами большевизма мингрелов воевали абхазские отряды, власть ГДР утвердилась только в сентябре 1918-го. После этого грузины приступили к укреплению своей власти в Абхазии. В октябре 1918 года был разогнан Абхазский Народный Совет, ряд деятелей этого Совета заключен в Метехский замок. Лишив русское и армянское население (не желающее признавать себя подданными Грузии) прав выборов, грузины к марту 1919 года сформировали новый Абхазский Народный Совет, на 3/4 из грузин и на 1/4 из абхазов: фактическая власть сосредоточилась в руках грузинского «чрезвычайного комиссара» и революционных учреждений, в которых господствовали грузины. Абхазский Народный Совет 20 марта 1919 года декларировал акт об автономии Абхазии в составе Грузинской республики; эта автономия существовала только на бумаге. Грузинским эмиссарам на Западе удалось создать картину удушаемой врагами истинно-демократической Грузии, но многие европейцы, посещавшие ее, поражались царящей в ней национальной нетерпимости. В Абхазии не прекращался антибольшевистский террор; среди фамилий погибших от него преобладают негрузинские. Неудивительно, что все свои надежды абхазский народ возложил на единственного сильного противника Грузии – большевистскую Россию.
После ухода немцев и турок флоты держав Антанты взяли на себя охрану Грузии с моря. На Кавказе в это время красные повсюду были разбиты и отступили к самой Волге, но грузины не чувствовали себя в безопасности. К началу 1919 года Деникин овладел почти всем Северным Кавказом и очень скоро столкнулся с грузинами, которые были в глазах белых теми же коммунистами, только меньшевистского толка. На притеснения русского населения Абхазии белые отвечали недвусмысленными угрозами, а в начале 1919 года войска Деникина отняли у грузин Сочинский округ и район Гагры. Белым – русским монархистам и державникам – была неприятна сама мысль о независимости Грузии, в которой была заинтересована Англия, искавшая путь к контролю над кавказской нефтью. Англичане всячески пытались примирить соперников, но опасались раздражать Деникина; грузинские меньшевики поэтому начали терпимо относиться к большевикам, и те возобновили политическую деятельность в Абхазии. Нестор Лакоба снова привел свой отряд в Абхазию через Кавказский хребет и Бзыбское ущелье; киаразовцы рассеялись и разошлись по селам, но были готовы поднять оружие в любой момент.
После поражения Деникина в Абхазию и Грузию бежала, в свою очередь, часть белых отрядов; теперь грузины снова усилили репрессии против большевиков, но вскоре красные вышли на границы Грузии, а в апреле 1920 года овладели Азербайджаном. 7 мая 1920 года грузины заключили мирный договор с Советской Россией: Ною Жордания пришлось легализовать большевистские организации в Грузии, выпустить грузинских большевиков из тюрем. Разумеется, этот мир не мог быть устойчивым и долгим; видя, что ситуация благоприятна, большевики умножили усилия по низвержению меньшевистского строя, а советские войска в ноябре 1920 года заняли Армению, и теперь Грузия была окружена Красной Армией с трех сторон. В Турции побеждали кемалисты, дружественные Москве. Сильнейшие европейские государства только в январе 1921 года решились на признание ГДР; в это время положение правительства Жордания было уже безнадежным. 11 февраля красные начали наступать на Грузию с юга, затем с севера и 19 февраля – с северо-запада, через Абхазию, население которой ждало их как освободителей. После разгрома на рубеже сел Адлер – Веселое грузины потеряли Гагру. Через несколько дней боев 21 – 25 февраля Красная Армия заняла Тифлис. Отряды «Киараза» в Гудаутском районе, постоянно атакуя грузин, принудили их 26 февраля сдать Гудауту. Когда 3 марта красные вышли к Гумисте, командование меньшевиков бежало в Батум. 4 марта абхазский партизанский отряд вошел в Сухум – красные приостановили продвижение, чтобы дать абхазским большевикам самим освободить свою столицу. Остатки меньшевистской армии отступали почти без сопротивления, абхазские партизаны отнимали у них оружие. К 8 марта советские войска заняли всю Абхазию до реки Ингури, а вскоре овладели и всей Грузией.
Для пришедших в Абхазию большевиков была очевидной национальная вражда абхазов к грузинам, их нежелание подчиняться последним. 21 марта 1921 года была провозглашена Советская Социалистическая Республика Абхазия (ССРА). Всего в это время на территории будущего СССР существовало девять советских республик; но такой высокий статус Абхазии означал для нее, конечно, не большой политический вес, а долгожданную этническую автономию в составе новой московской державы. Однако, на беду абхазов, грузинские коммунисты уже тогда обладали значительным влиянием в советском руководстве. Существование самостоятельной Абхазской ССР оказалось коротким. Уже 16 ноября 1921 года президиум КавБюро ЦК РКП (б) во главе с Серго Орджоникидзе постановил: «1. Считать экономически и политически нецелесообразным существование независимой Абхазии. 2. Предложить тов. Эшба представить свое окончательное заключение о вхождении Абхазии в состав федерации Грузии на договорных началах или на началах автономной области – в РСФСР».
Однако Абхазия не сразу утратила статус союзной республики: в 1921 году она вошла «на договорных началах» в состав Грузинской ССР. Эта искусственная схема отражала и сопротивление абхазов насильственному подчинению Тбилиси, и настойчивость грузинских большевиков в стремлении присоединить эту страну к своей родной Грузии. Так же безоговорочно была закреплена за Грузинской ССР Южная Осетия (где в 1918, 1919 и 1920 гг. грузины подавляли национальные восстания). В том же 1921 году в угоду дружественной в то время Турции был передан Азербайджану Нагорный Карабах – страна, населенная преимущественно армянами и безусловно являющаяся древней армянской землей. (Азербайджанцы, впрочем, утверждали, что они в Карабахе вовсе не пришельцы, а являются потомками тех армян, что были омусульманены и отюречены в средние века).
С организацией 12 марта 1922 года ЗСФСР[4] Абхазия вошла в ее состав через Грузинскую ССР, которая предоставила ей треть своих голосов.
Период правления в Абхазии Нестора Лакоба был временем ее относительной самостоятельности от Грузии. Дело было не в статусе национальных территорий, а в том, представители чьей нации занимают руководящие посты в правительстве республики и ключевые – на местах. Грузинам, чтобы твердо установить господство над Абхазией, было необходимо создать в этой республике многочисленную грузинскую прослойку населения. Чтобы создать ее, требовалось продолжение этнической колонизации Абхазии. Этой колонизации и противился Нестор Лакоба. Возможно, абхазским коммунистам и удалось бы остановить поток грузинских колонистов, но противником Лакоба оказался сам Сталин, фактически вставший во главе СССР вскоре после смерти Ленина.
О том, что происходило в Абхазии дальше, любой читатель может прочесть в Большой Советской Энциклопедии сталинской эпохи: «Под руководством закавказской парторганизации, во главе которой стоял верный ученик и соратник И.В.Сталина – Серго Орджоникидзе – трудящиеся Абхазии нанесли сокрушительный удар группе местных национал-уклонистов, пытавшихся воспрепятствовать созданию Закавказской федерации, укреплению дружбы народов Закавказья. 3-я абхазская партконференция, происходившая в феврале 1923, решительно осудила национал-уклонистов, разоблачив их контрреволюционную политику. В марте 1925 7-я абхазская партконференция нанесла новый удар буржуазным националистам, провоцировавшим разрыв экономических и культурных связей Абхазии с Грузией».[5]
С утверждением у власти Сталина грузины добились решения ЦИК Абхазии о включении ее в Грузию на правах автономной республики. Абхазия была преобразована в АССР 11 февраля 1931 года. Абхазы ответили общенародным выступлением – многодневным сходом 18 – 26 февраля, выражавшим недоверие правительству. Нестор Лакоба продолжал свою политику и после превращения Абхазии в автономную республику, но в декабре 1936 года был умерщвлен в Тбилиси. С этого времени началась активная грузинизация Абхазии, продолжавшаяся вплоть до свержения Берия. Официально она началась так: «в 1937 и 1938 органы советской разведки беспощадно разгромили врагов народа, остатки троцкистско-бухаринских, буржуазно-националистических шпионов, вредителей, изменников родины, проводивших в Абхазии вредительскую и диверсионную работу по заданиям иностранных разведок».[6] Были ликвидированы многие прежние партийные деятели и их семьи, начиная с семьи Лакоба, а также ряд других противников «объединения» с Грузией. Одновременно под руководством Лаврентия Берия началось организованное переселение в Абхазию грузин, мингрелов и сванов.
6. ВЕЛИКАЯ ГРУЗИНСКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ
«Абхазы – грузинские племена. А те, кто пришел к ним с Северного Кавказа – всякая шваль, адыгея, убийцы, полудикие племена».
«Наша нация всегда умела рожать сыновей на свою и на чужую службу. В двадцатом веке мы дали миру Сталина: хоть и сукин сын, подлец и убийца, но это была фигура. Орджоникидзе построил всю тяжелую промышленность Советского Союза, Берия просто был убийцей, которому не было равных в мире. И вот, пожалуйста, четвертый человек – Шеварднадзе».
Чабуа Амирэджиби, грузинский писатель.
В истории грузинской колонизации Абхазии, начавшейся еще до смерти Лакоба, важнейшей вехой является 1944 год, на который пришелся «пик» массовой чистки Сталиным Кавказа и Закавказья от нелояльных наций. В этом году с Кавказа выселяли народы преимущественно тюркской (карачаевцы, балкарцы) и вайнахской (чеченцы, ингуши, чеченцы-ауховцы) групп. Депортации из Закавказья подверглись также представители совсем «чужеродных» наций: греки, болгары, курды, турки-месхетинцы. По принципу «чужеродности» проводилось, видимо, выселение карачаевцев, балкарцев и калмыков. Лишь чеченцы и ингуши считались коренными жителями Кавказа, но их упорные, хотя и безнадежные, восстания создавали власти Сталина угрозу, которую было трудно переоценить. Особенно значительными были восстания чеченцев под руководством братьев Истамуловых (1930-е гг.), а также Хасана Исраилова и Майрбека Шерипова (1940-е гг.) В период между 1940 – 1944 гг. повстанцы Исраилова контролировали всю горную Чечню. Именно это восстание стало причиной высылки чеченского народа в Казахстан, причем в ходе депортации погибла половина спецпереселенцев; одновременно в 1944 году было проведено также массовое уничтожение горных аулов. Партизанская война в Чечне продолжалась, однако, до середины 1950-х гг., а последний чеченский абрек был арестован только в 1976 году.
Грузинская нация при Сталине занимала привилегированное положение: став неограниченным самодержцем бывшей Российской империи, Сталин как бы объединил Грузию с Россией «личной унией». Конечно, репрессии коснулись и грузинского народа – были арестованы и уничтожены десятки тысяч грузин. Но в вопросах национальных Иосиф Джугашвили неизменно действовал «на благо» своего народа. Поглотив Абхазию, Грузинская ССР продолжала расширяться: после выселения северокавказцев к ней были присоединены также Карачай, Балкария, часть горных районов Чечни и Ингушетии, котореы тут же заселялись колонистами – к примеру, высокогорное чеченское село Итум-Кале было переименовано в Ахалхеви.
Организованное переселение грузин в Абхазию началось еще в 1936 – 1937 гг.. Основную долю в потоке переселенцев составляли мингрелы, причем уже не в соответствии с программой профессора Гогебашвили, а просто потому, что Лаврентий Берия был мингрелом; он родился в Абхазии, в селе Мерхеул близ Сухума (существует даже версия, что Берия был незаконнорожденным сыном абхазского князя Ахмата Лакербай). Сами мингрелы еще раньше подверглись «бумажной ассимиляции». Во время переписи 1926 года все мингрелы были записаны грузинами, и после этого перестали печататься книги, газеты, учебники на мингрельском языке. Мингрельская азбука была предана забвению. Подобную же политику грузинские власти повели в отношении сванов. В то же время превращение этих народов в «этнографические группы грузин» им пытались, и небезуспешно, компенсировать участием в колонизации благодатной Абхазии.
Переселенцы из Западной Грузии (главным образом из Мингрелии, Гурии, Имерети, Рачи) получали при обустройстве в Абхазии целый ряд льгот. Им предоставлялись лучшие земли, опустевшие дома репрессированных абхазов, позже – депортированных греков (их было выслано из Абхазии в 1949 году более 30 тысяч). Однако лишь часть переселенцев приезжала в Абхазию добровольно. К примеру, сваны, привыкшие к чистому горному воздуху, чувствовали себя плохо на влажном субтропическом побережье; они самовольно уходили в горы, их возвращала милиция. Тем не менее по переписи 1939 года в Абхазии насчитывалось уже 29,5% грузин, а по переписи 1959-го – 39,1%. Все ключевые руководящие посты заняли грузины. В 1937 – 1938 гг. абхазский алфавит, разработанный ранее на основе латиницы, был переведен на грузинскую основу. В 1946 году были закрыты абхазские школы, обучение на абхазском языке запрещено, несмотря на то, что многие учащиеся не могли освоить учебную программу на грузинском языке. В 1940-х гг. из официального лексикона исчезло само словосочетание «абхазский народ». Начиная с переименования в 1936 году Сухума в Сухуми, в период между 1948 – 1951 гг. были заменены на грузинские сотни географических названий. Наконец, были созданы условия для того, чтобы абхазы при желании могли легко сменить национальность в паспорте на грузинскую. Таким образом и в этот отрезок времени часть абхазов была ассимилирована полностью.
Между 1949 – 1951 гг. Берия планировал полное (по чеченскому сценарию) выселение абхазов; был даже момент, когда в Абхазии стояли наготове железнодорожные составы для этой операции. Депортировать 60 тысяч абхазов было бы не труднее, чем 400 тысяч чеченцев и ингушей, но по неизвестным причинам выселение все же не состоялось. В это же время – видимо, по заказу Берия – грузинский историк Ингороква написал большой труд, в котором доказывал, искажая переводы летописей, что абхазы не являются коренным населением своей страны, а пришли в Абхазию в XVII в. Концепция Ингороква была позднее отвергнута всеми серьезными грузинскими учеными, в том числе ультрапатриотами, но в то время она могла сойти как оправдание новой депортации.
После смерти Сталина в марте 1953 года Лаврентий Берия попытался захватить власть над Советским Союзом, но спустя три месяца в результате острой закулисной борьбы был свергнут и ликвидирован. И в Абхазии, и в Грузии вскоре стали ощущаться последствия разрыва российско-грузинской унии. Переселение грузин в Абхазию прекратилось в конце 1953 года. Три года спустя, в марте 1956 года, в ответ на разоблачение Хрущевым «культа личности Сталина» в Грузии произошел первый (после антисоветского восстания 1924 года на западе республики) серьезный всплеск национального движения. Это движение было еще неорганизованным и не носило выраженного национального характера. Но сталинистские лозунги, под которыми оно разворачивалось, отражали не столько негодование верных сталинцев на отклонение от единственно правильного курса, сколько ощущение утраты Грузией ее прежнего статуса. Оправдания русскому владычеству над грузинами, которое удовлетворяло раньше национальную гордость, больше не существовало.
5 марта 1956 года тбилисские студенты вышли на улицы столицы с плакатами «Слава Великому Сталину!», «Да здравствует партия Ленина – Сталина!» и т.п. У памятника Сталину на Мадатовском острове демонстранты устроили митинг, на котором славословие в адрес покойного вождя воспринималось слушателями как речи в защиту национального достоинства грузин. В Тбилиси съезжалась молодежь со всей республики, приостановились занятия в вузах. Первый секретарь ЦК Компартии Грузии Василий Мжаванадзе тщетно пытался уговорить студентов прекратить акции протеста. Никита Хрущев пригрозил тбилисцам жесткими мерами; 9 марта Мжаванадзе лично предупредил студентов, что советские войска уже находятся в Тбилиси. Однако манифестанты не отступили и двинулись к Дому связи, чтобы дать телеграмму Молотову. Но здесь их встретили огнем подразделения советских войск, оцепившие здание; вслед за этим на демонстрантов были брошены танки и бронетранспортеры. Сталинская система обернулась против ее поклонников, и участников митинга косили автоматные очереди, пытавшихся бежать давили гусеницами танки. Студенты обнимали монумент Сталина, их прикалывали к нему штыками. Во время побоища 1956 года погибло множество грузин, и память о нем долго была жива по всей Грузии.
* * *
Автономия для балкарцев и карачаевцев, а также Чечено-Ингушская АССР были восстановлены в 1957 году, с утверждением у власти Никиты Хрущева, и только тогда большинству репрессированных народов было позволено вернуться на свои прежние земли. При этом границы мелких автономных республик Северного Кавказа подверглись переделу, ставшему в период распада СССР главной причиной межэтнических конфликтов. Не были восстановлены Карачаевская АО, Ногайская АО и Шапсугский национальный район. Треть исторической Ингушетии – так называемый Пригородный район – была передана Северной Осетии; взамен к Чечено-Ингушетии присоединены Наурский и Шелковский районы Ставропольского края с казачьим и ногайским населением, и сюда, на равнину, стали переселять с гор чеченцев. В свою очередь ингуши «сдвинулись» на восток и в ходе возвращения из ссылки заселили Сунженский район, где до 1944 года преобладали чеченцы. Все это сыграло свою негативную роль несколько десятилетий спустя.
Владения на Северном Кавказе Грузия потеряла,[7] но ее права на Абхазию уже никто не ставил под сомнение. Переселение грузин в Абхазию продолжалось: в 1970 году в Абхазской АССР насчитывался 41% грузин, в 1979 году – 43,9% а в 1989-м – 45,7%. При этом с 1959 по 1989 год грузинское население Абхазии выросло на 82 тысячи человек, тогда как абхазское – на 32 тысячи (армянское население выросло на 12 тысяч, а русское сократилось почти на столько же).
К началу перестройки абхазы оставались в большинстве лишь в Гудаутском районе и горном шахтерском городе Ткварчели. В Сухуми грузинское население достигло 55%. Самые престижные районы, прежде всего Гагра – «домен» грузинской элиты – заселяли «чистые» грузины; на востоке Абхазии преобладали мингрелы. «Мингрельскими» стали Гальский район, город Очамчира (где сохранилось, однако, и абхазское население); Гульрипшский район они колонизовали наряду со сванами. В Очамчирском районе сложилась настоящая мозаика из абхазских, армянских, мингрельских и сванских деревень. Русские жили преимущественно в городах.
Еще в 1949 году, в правление Сталина, абхазы устроили акции протеста с требованием прекратить грузинизацию и включить их республику в состав России, но, разумеется, не получили на это согласия. Позднее, когда в Абхазии уже преобладало грузинское население, выступления абхазов стали сопровождаться столкновениями (порой вооруженными) с грузинами[8] (в 1957, 1965, 1967 гг.) Абхазский алфавит был переведен с грузинской уже на русскую основу, и еще кое-какие послабления были сделаны в сфере образования и культуры. Абхазия для тбилисского руководства была необходима как источник больших доходов. Ресурсы Абхазии были богаты и разнообразны; для советского туриста абхазские названия Гагра, Пицунда, Рица, Мюссера стали символами «красивой жизни» на курорте. Климат Абхазии благоприятствовал, как нигде во всем Советском Союзе, выращиванию цитрусовых, чая, табака. Абхазия обладала огромными гидроэнергоресурсами: только Ткварчельская электростанция была достаточно мощной, чтобы обеспечивать энергией всю автономную республику, а Ингурская ГЭС – и значительную часть Грузии. Наконец, ткварчельское месторождение высококачественного каменного угля обеспечивало сначала Черноморский флот и Закавказскую железную дорогу, затем – Руставский металлургический завод.
В описываемый период (1956 – 1985) сохранилось преобладание грузин в аппарате управления Абхазией. Установилось четкое, почти официальное разделение руководящих постов между грузинами и абхазами. Грузины обязательно занимали вторые по значимости посты в партийных и комсомольских структурах; первые места, как правило, отдавали абхазам. Грузины преобладали в тех учреждениях, где и на руководящих, и на рядовых должностях можно было делать деньги, а главное – в тех, которые, по Ленину, в революцию полагалось захватывать в первую очередь. В руках грузин находились железнодорожный транспорт (от машиниста до начальника железной дороги), морской и воздушный транспорт (общеизвестно его значение в разгар купального сезона); здравоохранение (от аптекаря до хирурга); КГБ, МВД, ГАИ, военкоматы и прочие административные органы; банки, почта, энергетика (в этой отрасли исполнителями, специалистами допускались русские, греки и др.)
Абхазы преобладали в системе образования (школьного и дошкольного), в сфере науки, культуры и просвещения (музеи, библиотеки), в сельском хозяйстве. В управление курортной индустрией небольшая квота была зарезервирована за абхазской элитой. В прочих отраслях большие и малые должности были поделены, но руководящие посты занимали преимущественно грузины. При этом на всех высоких должностях почти не было русских. Такова была ситуация в 1980-х гг., то есть когда грузины и абхазы составляли соответственно 45 и 17 процентов населения Абхазии. В сильно огрузиненных районах (Гагрском, Гальском, Гульрипшском) доля грузин в органах управления была еще выше. Совет Министров Абхазской АССР планировал работу лишь десятой части предприятий автономной республики. В 80-х гг. Ткварчельская ГРЭС была реконструирована таким образом, что для работы ей требовался теперь природный газ вместо угля, в результате чего Абхазия была лишена возможности вырабатывать собственное электричество, так как газ должен был поступать из Грузии. Однако не был достроен и газопровод.
В условиях непрекращающейся этноколонизации и экономического подчинения «культурная автономия» была слабым утешением для абхазов. Грузины же теперь могли разрешить абхазам выпускать газеты и преподавать в школах на родном языке. В целом в доперестроечной Абхазии многие знали несколько местных языков, а русский – как язык межнационального общения – был распространен намного шире, чем во внутренних районах Грузии.
7. НОВЫЕ ВРЕМЕНА
Реформы Михаила Горбачева были продиктованы ясным, твердым рассудком. В 1980-х гг. стало очевидно, что Советский Союз, несмотря на все свои успехи, переживает экономический и политический кризис. Главной причиной его стала закоснелость государственного аппарата, где желание номенклатурных деятелей закрепить за собой и своими детьми руководящие должности парализовало выдвижение новых талантов. Это толкнуло в оппозицию вполне жизнеспособному советскому режиму большую часть населения. По сходным причинам не справился со своими задачами идеологический аппарат. Однако следует отдать должное коммунистической верхушке: сам кризис был замечен ею заблаговременно. Первые лозунги горбачевских реформ – «перестройка» и «ускорение» – были не просто громкими словами, которым сегодня часто придается ироническое звучание. «Ускорение» означало ускорение темпов роста производства для нужд военно-промышленного комплекса, «перестройка» – модернизацию экономики путем развития собственных новейших технологий, то есть опять-таки во имя сохранения военного паритета с евроамериканским блоком. Эти планы потерпели неудачу, и реформы, в гораздо более неуклюжем виде, осуществились лишь в начале 1990-х гг. Горбачев не спас Советский Союз, но под его руководством социалистическое государство без большого кровопролития все же превратилось в капиталистическое, хотя и утратило при этом многие сферы влияния.
Летом 1985 года Михаил Горбачев назначил министром иностранных дел, на смену умершему Андрею Громыко, 1-го секретаря Компартии Грузинской ССР – Эдуарда Шеварднадзе. Многие отмечали, что со времени Сталина грузину впервые удалось подняться в московские верхи, и гадали, будет ли его деятельность в Кремле такой же судьбоносной. Горбачев же познакомился с Шеварднадзе еще будучи первым секретарем крайкома партии Ставрополья. Руководители двух соседних регионов, они нашли общий язык, наезжая друг к другу с инспекционными проверками по партийной линии. Теперь Шеварднадзе быстро стал правой рукой Горбачева в Кремле. Вскоре новый министр очаровал весь Запад. О международной славе Шеварднадзе говорить не приходится – его имя символизирует падение Берлинской стены и конец «холодной войны». Симпатию Запада Шеварднадзе вызывал именно своими уступками на международной арене, в противоположность «Мистеру Нет» – Громыко; вывод войск из Восточной Европы и прочие благие дела Шеварднадзе были по существу торговлей странами и территориями, однако благодарности Запада ему хватило надолго. По сути, политический капитал Шеварднадзе был теперь поделен между двумя враждующими лагерями, что помогло ему на склоне лет утвердиться на родине в качестве лидера независимого государства.
Эдуард Шеварднадзе родился в 1928 году в Гурии, в селе Мамати близ города Ланчхути; его земляком был, в частности, известный грузинский писатель Нодар Думбадзе. Выходцу из крестьян, Шеварднадзе было нелегко пробиться в высшие круги тбилисской элиты, здесь требовалось нечто большее, чем просто талант чиновника. Он не был заурядным партийным функционером, и при всей своей хитрости и расчетливости умел нарушить правила партийной дисциплины: в молодости, рискуя карьерой, он женился на девушке из репрессированной семьи; работая в органах МВД, неоднократно демонстрировал личную смелость при наведении порядка во время разных потасовок. В 1965 году он дослужился до поста министра внутренних дел и завоевал репутацию человека жесткого и решительного, а его пребывание на этом посту известно как время борьбы с коррупцией и преступностью.
Мафия, опутывавшая Грузию практически весь советский период, тесно срослась со всеми государственными учреждениями и, конечно, с партийным аппаратом. Поэтому «борьба с коррупцией» скорее напоминала попытки барона Мюнхгаузена поднять себя за волосы. Внешне новый министр добился на этом поприще несомненных успехов. Тюрьмы переполнялись уголовниками (заодно и политическими преступниками), по республике прокатились массовые аресты. Но, как писал посетивший Грузию в 1976 году известный историк-диссидент Андрей Амальрик, «сомневаюсь, чтобы чистка покончила с коррупцией, скорее повысила размер взяток: республиканский прокурор, например, за прекращение уголовного дела брал 30 000 рублей, начальник медицинского управления МВД за «актирование» – 60 000, заработок ведущего инженера за сорок лет». Зато в процессе «борьбы с коррупцией» Шеварднадзе собрал досье на первого секретаря Компартии Грузии Мжаванадзе, под видом преследования взяточников сместил его ставленников, посадил на ключевые посты своих людей.
В 1972 году Шеварднадзе стал первым секретарем ЦК КП Грузии и правил страной в течение 13 лет, продолжая прежнюю политику. В ходе борьбы с коррупцией в 1972 – 1974 гг. было арестовано 25 тысяч человек, в том числе 9,5 тысяч коммунистов и 7 тысяч комсомольцев. Но любой протест против советского строя по-прежнему грозил крупными неприятностями. Приписки, взяточничество, круговая порука расцвели еще пышнее. При этом именно Грузия шеварднадзевской эпохи осталась в памяти советских людей как свободная солнечная красивая страна; и среди русской интеллигенции, и в кругах коммунистической номенклатуры считалось признаком хорошего тона проявлять дружественные чувства к братской Грузинской ССР. А Шеварднадзе, стараясь подчеркнуть исключительное расположение грузинского народа к России, изрек однажды: «Для нас солнце всходит на севере».
На время правления Шеварднадзе пришлось одно из самых больших национальных выступлений абхазов против грузин. Все началось с коллективного письма группы абхазской интеллигенции, в котором говорилось об ущемлениях прав абхазов, в ЦК КПСС (в декабре 1977 года). Однако московское руководство, не желая распутывать это сложное дело, перепоручило разбирательство партийным органам Грузии. Большая часть подписантов подверглась различным притеснениям вплоть до исключения из партии, а усмирение национального движения грузинское руководство возложило на руководителя Абхазии – первого секретаря обкома Валерия Хинтба. Но результат получился обратным. Весной 1978 года в городах и селах Абхазии состоялись многолюдные сходы, достигшие апогея в Сухуми 22 мая 1978 года, когда на площади собралась 20-тысячная толпа – почти четвертая часть абхазского народа; Эдуарду Шеварднадзе, спешно приехавшему из Тбилиси и пытавшемуся «заговорить зубы» митингующим, устроили обструкцию. Власти поспешили перебросить в Абхазию значительное количество военных подразделений. Межнациональные столкновения грозили охватить всю Абхазию. У абхазов не было никаких шансов на победу – рассказывали, что абхазские старики встали перед Шеварднадзе на колени, умоляя не доводить дело до применения силы; и все-таки они не отступали, продолжали сходы и митинги. Летом 1978 года забастовки и другие акции протеста парализовали общественную жизнь автономной республики: грузинскому руководству пришлось согласиться с тем, что по решению ЦК КПСС, Совета Министров СССР и т.д. абхазам были сделаны некоторые уступки. В частности, в Сухуми были созданы Абхазский государственный университет (АГУ) и Абхазское телевидение. Советские военные гарнизоны, размещенные в ключевых районах Абхазии, еще долго наблюдали за ситуацией, готовые отреагировать на новое обострение обстановки.
Объявленная Горбачевым перестройка породила на Кавказе глухое подспудное волнение. Повсеместный подъем национального движения сыграл главную роль в разрушении СССР, а Кавказ представлялся в ряду «ненадежных» национальных окраин одним из самых «опасных» регионов. Антисоветские настроения на Кавказе никогда не исчезали, поскольку русификация продолжалась, и тому же Шеварднадзе в 1970-х гг. пришлось решать проблему, связанную со студенческим патриотическим движением. Такая проблема вставала практически перед любым руководителем союзной или автономной республики: как утихомирить свой народ и в то же время остаться хорошим для него.
Советское правительство располагало двумя путями борьбы за сохранение СССР: либо прямое, в том числе военное, подавление национально-освободительных движений, либо использование межэтнических конфликтов, для чего Кавказ подходил почти идеально. Первый вариант показал (на данный момент) свою несостоятельность: попытки восстановить «железный порядок» обернулись неудачей (Тбилиси – апрель 1989 года, Баку – январь 1990 года). Второй путь как будто обещал быть более перспективным. Северный Кавказ сталкивался с Грузией в Абхазии, а Армения с Азербайджаном – в Нагорном Карабахе. Грузия и Азербайджан представляли собой две «малые империи» не по государственному строю, а по территориально-этнической структуре: грузинская нация господствовала над абхазами и осетинами, а Азербайджан – над лезгинами, талышами и карабахскими армянами.
Нетрудно заметить сходство политики советского руководства в отношении этих двух «малоимперских» республик. Именно в них коммунисты пытались применить силу; именно их руководителей поддерживали[9] до того, как власть захватили националисты – Звиад Гамсахурдия и Абульфаз Эльчибей. Когда же в войнах за подавление «сепаратистов» Грузия и Азербайджан потерпели поражение – соответственно от северокавказцев и армян, – в каждой из них уже пришел к власти новый лидер из старой партийной элиты: Эдуард Шеварднадзе и Гейдар Алиев. Надо сказать, что хотя приведенная схема объясняет сходство кавказских войн, ни в коем случае нельзя ограничиваться ею при изучении конфликтов на Кавказе. Напротив, необходимо каждый раз вникать в подробности порой даже самого незначительного политического события, чтобы представить истинную картину происшедшего. А главное – всегда помнить, что люди, принимавшие участие в межнациональных конфликтах, не были простыми исполнителями чужой воли. При всем различии в масштабе Кавказ не уступал Европе по количеству наций, проживающих в его пределах. Любая кавказская война была схваткой народов, борьбой личностей, противостоянием национальных характеров. О каждой из них можно написать десятки серьезных книг – и даже этого будет мало.
8. ПРОБУЖДЕНИЕ
Процессы демократизации, декларированные Горбачевым, означали отказ от активной борьбы с национальными движениями в союзных республиках. И мало-помалу ожила и развернулась деятельность грузинских диссидентов, возглавляемых знаменитой шестеркой «революционеров». Это были Мераб Костава, Звиад Гамсахурдия, Ираклий Церетели, Георгий Чантурия, Зураб Чавчавадзе и Нодар Натадзе. Двое первых уже давно считались лидерами грузинского национального движения; еще в 1974 году Костава и Гамсахурдия создали в Грузии группу правозащитников, в 1976 году – Хельсинкскую группу Грузии, выпускавшую нелегальные журналы «Золотое руно» и «Сакартвелос моамбе». В них отстаивались не столько демократические свободы, сколько «права грузин на национальное самосознание, культуру, церковь». В то же время грузинские диссиденты работали в тесном союзе с российскими, вместе отстаивая либеральные ценности. Например, Звиад Гамсахурдия был одним из первых, кто распространял в СССР «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына.
В 1977 году члены правозащитных групп подверглись арестам по всему СССР. В Грузии эту операцию с большим рвением выполнил Шеварднадзе: Костава и Гамсахурдия были арестованы весной 1977-го, а правозащитное движение в Грузии разгромлено. Звиад Гамсахурдия, проведя под следствием больше года, пошел на примирение с властями – точнее, сделал вид, что пошел, но факт остается фактом: в телевизионном выступлении он публично раскаялся в своей деятельности и отрекся от демократического движения. Позднее он объяснял свой поступок договором с Костава, согласно которому Мераб оставался в тюрьме, а Звиад освобождался и продолжал борьбу. Мераб Костава получил три года лагеря и два года ссылки; Гамсахурдия – только ссылку. Возобновить же борьбу против советской системы ему удалось только в 1988 году, в решающие годы перестройки.
И вот тут следует сказать о важнейшей особенности грузинского национально-демократического движения, определившей его судьбу, которую выразили три роковые даты: разгона демонстрации в Тбилиси 9 апреля, падения режима Звиада Гамсахурдия, вторжения в Абхазию войск Госсовета. Только на первый взгляд может показаться, что вождям диссидентов легко далась их задача – поднять грузинскую нацию на борьбу. Грузия входила в число республик, которым подчинение Москве приносило немалые экономические выгоды. Конечно, уже не в такой степени, как во время Сталина, но и теперь грузины не были обделены. И правящая элита, и интеллигенция, и мафия, и самые широкие слои грузинского народа были заинтересованы в сохранении Советского Союза прежде всего экономически; стабилизирующим фактором была боязнь лишиться благ, получаемых от подчинения Москве. Борьба против советской власти требовала от грузин единства, целеустремленности, стойкости, готовности к самопожертвованию, отказа – во имя далекого идеала – от сравнительно благополучной и сытой, мирной и спокойной жизни. Одним словом, чтобы побудить народ восстать против господства коммунистов, у грузинских демократов оставался один выход: поднять на знамя национализм.
Это понятие не нужно воспринимать однозначно негативно, поскольку патриотизм, национализм и шовинизм – явления одного порядка. Без разжигания националистических чувств не состоялся бы ни один патриотический подвиг народа – будь то французы Жанны д´Арк или китайцы Чжу Юань-чжана. К сожалению, история доказала закономерность превращения патриотизма в национализм в процессе борьбы за независимость, особенно же – когда речь идет о нации, предрасположенной к этой болезни в силу своего национального характера. Именно к таким нациям принадлежали грузины. Многие столетия кавказские народы снова и снова отстаивали свою землю от бесчисленных завоевателей. Горцам в этой борьбе помогала выстоять самозабвенная жажда свободы, которую они ставили превыше всего и предпочитали подчинению любую анархию; грузинам же – национальная гордость, высокомерие, сознание своей исключительности. Грузины с презрением относились к русским, которым вынуждены были подчиняться, и это помогало им сохранять собственное достоинство. Высококультурный, талантливый народ гордился собой по праву, но именно эта гордость побуждала их относиться свысока к «малым народам» Грузинской ССР, и все коммунистические лозунги интернациональной дружбы не могли заставить грузин думать иначе.
И лозунг «Грузия для грузин», поднятый на знамя грузинскими «революционерами», сделал то, чего не сделал бы никакой другой, – он пробудил народ и посеял в нем дух мятежа. Грузия для грузин, в границах прежней союзной республики, независимая, дружественная Западу, свободная от необходимости подчиняться чужому влиянию в культуре, в обычаях и в образе жизни; Грузия, в которой все ресурсы автономий, и прежде всего абхазского «золотого берега», будут поставлены на службу господствующей нации – только ради этого идеала грузины решились отбросить советское благополучие. Движение шестерки диссидентов было, конечно же, не столько демократическим, сколько национально-освободительным. Понятие свободы для грузинских демократов заключалось прежде всего в независимости национальной, но от своих подлинно демократических идей они не отказывались: не только потому, что программы «революционеров» совпадали с идеологией Запада, на помощь которого рассчитывали опереться, но также потому, что они противоречили советской системе, олицетворявшей чужеземное владычество.
Курс на жесткое подавление самостоятельности автономий, избранный борцами за свободную Грузию, вставал в противоречие со всеми идеями прав человека, с элементарной логикой. Но выбора не было: только в такой неразрывной связи воспринимались грузинской нацией идеи собственной свободы и господства над малыми народами. И лидеры грузинских революционеров знали это и не пытались что-то сделать, дабы изменить общественное мнение – интересы малых народов были им наименее близки. Грузинские же демократы не имели выбора, их цель была шире, чем простое сохранение целостности Грузии, а в своей борьбе им приходилось считаться прежде всего с желанием масс и выдвигать понятные им лозунги.
* * *
Звиад Гамсахурдия, сын известного писателя Константинэ Гамсахурдия, классика грузинской литературы, был мингрелом. Это обстоятельство сыграло позже существенную роль; пока что в глазах общественности оно не имело значения, и никто не пытался оспорить его принадлежность к истинно грузинской интеллигенции. Прекрасное образование (Гамсахурдия был кандидатом филологических наук, свободно владел английским, немецким и французским), благородство манер и харизматичность выдвигали его на первый план среди сподвижников, как и то обстоятельство, что он происходил из элитарной, просвещенной семьи, чьи корни уходили к княжеским династиям. Константинэ Гамсахурдия занимал почетное место в плеяде деятелей культуры, хотя кроме знаменитых романов «Похищение луны», «Давид Строитель» ему приходилось посвящать большие труды биографии Иосифа Виссарионовича. Мераб Костава безусловно превосходил Звиада твердостью характера, настойчивостью, бескомпромиссностью; в развернутой к концу 1980-х гг. грузинскими неформалами деятельности – сначала издании нелегальных журналов «Матианэ» и «Вестник Грузии», а потом в целом ряде антиправительственных акций – от митингов до голодовок протеста – Мераб Костава был фактическим лидером, но добровольно уступал Звиаду первое место. Среди многочисленных легенд, распространившихся в это время о Гамсахурдия по Грузии (после возобновления деятельности диссидентов), одна, к примеру, утверждала, что Константинэ оставил сыну большое наследство в одном из швейцарских банков, которое тот сможет получить лишь в том случае, если станет главой независимой Грузии. Эта легенда была опровергнута позднее; но она отражала настойчивость Звиада в борьбе за вывод Грузии из-под власти Советского Союза. Он специально учился ораторскому искусству, даже изучал речи Гитлера, чтобы усвоить его способность возбудить, наэлектризовать толпу. Впоследствии ему удалось добиться восторженного, искреннего преклонения со стороны значительной части грузинского народа; особенно любили его женщины, составлявшие большинство среди его самых пылких почитателей. И все-таки Мераб Костава умением точными скупыми словами доходчиво выразить свои мысли затмевал Звиада: его уважали больше других диссидентов, его страстность, непримиримость делали его речи зажигательными; в разгар национальной борьбы Костава не забывал о социальных требованиях, громче всех выступал за права крестьян. Но он выдвигал Звиада Гамсахурдия на первое место ради общего дела: он понимал, что именно Звиад больше других подходит на роль официального должностного лица. Оба они были самыми авторитетными среди шестерки: Костава больше всех пострадал от властей (Гамсахурдия же впервые был арестован в 1957 году еще школьником за создание патриотической организации «Горгаслиани», а из Союза писателей исключен в 1977 году и впоследствии не восстановлен). Ни Чантурия, ни слишком эмоциональный Церетели, ни молодой Чавчавадзе не могли конкурировать с ними.
Деятельность их уже начала оказывать влияние на общественную жизнь Грузии, но даже после 1987 года, в котором наступил перелом и перестройка из партийного предприятия превратилась в замедленную демократическую революцию, грузинский народ оставался спокойным. И первый толчок событиям, которые привели к его пробуждению, произошел в Абхазии.
9. НОЧЬ САПЕРНЫХ ЛОПАТОК
В канун 1989 года, который окончательно выявил почти всех противников в будущих войнах и революциях в Грузинской ССР, первым секретарем ЦК Компартии Грузии был Джумбер Патиашвили. В период распада СССР этого человека постоянно отождествляли с реакционными силами, коммунистическим порядком, не желающим сдавать свои позиции, поступиться хотя бы единой крупицей власти. А между тем он заслуживал этого меньше, чем тот же Шеварднадзе: при Патиашвили Грузия жила свободнее, хотя старая система взяточничества и круговой поруки оставалась нерушимой. Он не пытался устраивать грандиозных предприятий типа борьбы с коррупцией или выполнения пятилетки в три года; кое в чем он прислушивался к мнению народа и даже пошел на конфликт с Москвой из-за планируемого строительства туннеля в системе Большого Кавказа. Новая дорога, по замыслу московского руководства, должна была прочнее связать обе республики, символизировать их дружбу и т.п. Однако когда грузинская общественность воспротивилась этому строительству, доказывая, что оно не только приведет к выселению крестьян с обжитых мест, но и откроет дорогу для холодных ветров и тем самым приведет к изменению климата Грузии, – Патиашвили решительно выступил против проекта и добился того, что вышестоящее руководство от него отказалось.
В феврале 1988 года начался первый на Кавказе открытый межнациональный конфликт. 20 февраля областной Совет Нагорно-Карабахской автономной области обратился к Москве с просьбой о присоединении Карабаха к Армянской ССР. 21 февраля в поддержку карабахцев прошли митинги в Ереване. 22 февраля произошли столкновения на национальной почве в карабахском городке Аскеран, погибло двое азербайджанцев; в те же самые дни в Азербайджане поднялась волна манифестаций против армян, и в ночь с 27 на 28 февраля начались армянские погромы в Сумгаите. Москва не решилась ни выполнить просьбу карабахцев, ни навести порядок вооруженной силой; так уже в 1988 году сотни тысяч человек стали беженцами. До конца года конфликт, еще беспорядочный и стихийный, разворачивался по нарастающей, и только землетрясение в Армении в декабре 1988 года, когда погибло 26 тысяч человек, временно его приостановило.
Власти Грузии долгое время относились к митингам и голодовкам тбилисской молодежи без особой тревоги. На фоне событий в Азербайджане и Армении они все еще казались «художественной самодеятельностью»; грузинские коммунисты считали, что рано или поздно борцов за демократию удастся утихомирить, и не проявляли к ним той нетерпимости, которую власти нередко выказывали к неформалам в других частях Союза, в данный момент – в Прибалтике, где в 1988 году один за другим учреждались «народные фронты», ставшие главной силой в борьбе за независимость. Грузинские же диссиденты стремились не отставать в от прибалтов, а по возможности (в какой-то степени из тщеславия) – быть первыми, поэтому их акции становились все более дерзкими. Грузинские неформалы переключили внимание на конкретных врагов – советских военных, объявленных «оккупантами», начали устраивать пикеты у военных баз Закавказского военного округа, женщины стали забрасывать палками и камнями автобусы с советскими, т.е. русскими, солдатами (и даже их детьми). Первое нападение на воинскую часть произошло в феврале 1989 года; этот инцидент предпочли не предавать гласности. В дальнейшем военнослужащие имели самые серьезные основания опасаться за свою жизнь и даже получили нелегальное предписание не появляться вне баз в военной форме.
С началом выступлений против русских военных изменился характер грузинских митингов: на смену демократическим лозунгам на русском и грузинском языках появились плакаты «Русские свиньи, убирайтесь вон!», и хотя под «русскими свиньями» здесь понимались советские солдаты, нельзя сказать, чтобы это было очень приятно проживающим в Грузии русскоязычным. Мало того, рост националистических настроений представлял угрозу правам не столько русских, которых пока еще могла защитить Москва, но больше всего – народов грузинских автономий, в первую очередь осетин и абхазов.
Абхазская АССР в правление первого секретаря обкома Бориса Адлейба (1978 – 1989), выдвиженца и приятеля Шеварднадзе, назначившего его на этот пост именно в разгар абхазских выступлений, оставалась внешне спокойным и процветающим курортом. Грузины не пытались отнять у абхазов мелкие привилегии, полученные в качестве уступок летом 1978 года, и уже не требовалось советских войсковых частей для поддержания порядка. Несмотря на то, что абхазская автономия по сути ограничивалась сферой культуры, что значительная часть приезжающих на отдых туристов даже не знала, кто такие абхазы, последние все же смирялись с таким положением. Но когда перспектива создания суверенной Грузии, вначале казавшаяся неосуществимой, стала приобретать реальные очертания, абхазы встревожились не на шутку. Независимой Грузии, в которой они не составляли бы и двух процентов от общей численности населения, ничего не стоило свести политические права абхазов к нулю. Мало того, грузины не задумались бы возобновить политику ассимиляции других народов, причем даже высшая интеллигенция посчитала бы такую меру оправданной и необходимой. Теми же опасениями прониклись и осетины: оба подчиненных народа совсем не разделяли стремления грузин к независимости по их собственной модели. До тех пор, пока в рамках СССР разница между союзными и автономными республиками сильно сглаживалась реальным положением – самостоятельность и тех, и других носила фиктивный характер, – абхазы и осетины мирились с подчинением Тбилиси. И сейчас их заставила встревожиться даже не столько перспектива провозглашения независимости Грузии (она еще казалась почти нереальной), сколько резкое усиление шовинистических настроений среди всех слоев грузинского общества.
3 ноября 1988 года в официальной советской газете «Комунисти» была опубликована программа развития грузинского языка, предусматривавшая переход на грузинский язык во всех учреждениях и введение экзамена на знание грузинского языка для поступающих в вузы. Появлялись и статьи с требованием о переводе на грузинский язык всех негрузинских школ. 21 ноября 1988 года в той же газете предлагалось ограничить «размножение отдельных наций, проживающих в Грузии», двумя детьми, а «желающим расширенного воспроизводства предоставить право выехать на место жительства за пределы республики».
Нельзя сказать, что такие проекты и такие настроения были характерны для одной только грузинской нации. Среди абхазских деятелей культуры также встречались узколобые псевдопатриоты, которые мечтали не о восстановлении справедливости, а о том, чтобы занять в социальной иерархии то место, которое сейчас занимали демагоги грузинской национальности. Если бы именно они возглавили сопротивление грузинам, последние легко одержали бы победу просто за счет численного превосходства. На счастье абхазов, в тот период все сложилось иначе.
Грузинские патриоты считали главной национальной задачей удержать Абхазию, «золотой зуб Грузии», и в последующие годы именно абхазский вопрос превратился для них в навязчивую идею, которая разрослась до общегрузинских масштабов и стала, говоря научным языком, этнической доминантой. Постепенно обладание Абхазией стало для грузинской нации вопросом чести, и конфронтация была неизбежной. Защиту против нарождающейся волны грузинского национализма абхазы и осетины искали, во-первых, в советской власти, во-вторых, в сообществе народов Северного Кавказа. Абхазы рассчитывали на поддержку Москвы потому, что она оказалась их естественным союзником: планы грузинских «революционеров» противоречили интересам советского государства, а их антирусская кампания ударяла по правам русскоязычных. Северный Кавказ тоже раздирали внутренние противоречия, порожденные все той же произвольной – сталинских времен – нарезкой границ автономных республик и областей, когда искусственно вызывались территориальные споры (между осетинами и ингушами, чеченцами и дагестанцами); когда два адыгских народа – черкесы и кабардинцы – были объединены попарно с двумя народами тюркского происхождения – карачаевцами и балкарцами; когда в состав этих республик включались районы с русско-казачьим населением, а в состав русских «краев» – напротив, области, населенные кавказцами. Но несмотря на все это, по отношению к грузинам северокавказцы вместе с абхазами и южными осетинами чувствовали себя единым суперэтносом, так же, как все кавказцы подсознательно противопоставляли себя русским.
На Северном Кавказе уже зарождались национальные движения: хотя они пока не доросли до грузинского радикализма, кавказцы были готовы поддержать грузин в борьбе против советского строя. Но в то же время между многими кавказскими народами и грузинами существовала скрытая неприязнь, восходящая ко времени сталинских депортаций. Поэтому абхазов были готовы поддержать не только народы адыгской группы – адыгейцы, черкесы, абазины, кабардинцы – но и осетины, чеченцы, дагестанцы. Среди абхазов были и сочувствующие реформам Горбачева, но на Кавказе советская власть всегда была гораздо слабее, чем в России, поэтому межнациональные счеты для многих кавказцев стояли выше, чем неприязнь к советской власти. В национальном же вопросе все абхазы выступали против грузинских неформалов, тем более что девиз «Грузия для грузин» ничего общего с защитой прав человека не имел.
Национальное движение в Абхазии ожило снова. Еще в июне 1988 года группа абхазской интеллигенции, как и 11 лет назад, отправила на XIX партийную конференцию в Москву похожее по содержанию коллективное письмо. По примеру грузинских неформалов, уже создавших ряд нелегальных партий (к этому времени они были объединены в общество Ильи Чавчавадзе, включившее в себя около 40 организаций), абхазские общественные деятели учредили 13 декабря 1988 года в Сухуми Народный Форум Абхазии (НФА), называемый также «Аидгылара» («Единение»). Первоначально он именовался Народным Фронтом и официально был создан «в поддержку перестройки», как и в Прибалтике. Название «Единение» должно было символизировать и призыв к национальной консолидации абхазской нации, и попытку диалога с другими национальными общинами внутри республики. Но когда межнационального согласия добиться не удалось – очень многие грузины, мингрелы и сваны, жившие в Абхазии, считали «Аидгылара» движением, направленным на выход автономной республики из Грузии – НФА стал органом абхазского национального движения.
Грузины тоже не особенно всерьез воспринимали и Абхазское письмо, и Народный Форум, пока 18 марта 1989 года не произошел знаменитый лыхненский сход. Организованный по инициативе «Аидгылара», он насчитывал 30 тысяч человек – треть абхазской нации. Принятое на сходе Обращение к советскому правительству подготовили главным образом ученые из Абхазского института языка, литературы и истории – АбНИИ. Сообщив о многочисленных случаях ущемления прав абхазов грузинскими властями, авторы выдвинули просьбу о восстановлении за Абхазией статуса союзной республики, упраздненного при Сталине. На этот раз подписать Лыхненское Обращение уговорили ряд партийных деятелей, включая и самого Бориса Адлейба. Текст Обращения развезли по городам Абхазии, и очень много абхазов – а также не-абхазов – поставили под ним свои подписи.
Реакция грузинской общественности – не только диссидентов, но и большинства партийных деятелей – была однозначной: возмущение и негодование. Многим грузинским националистам будущая автономия абхазского народа виделась чуть ли не на уровне индейских резерваций, и сама мысль об отделении Абхазии путем превращения ее в ССР казалась им кощунственной. Не все патриоты-демократы Грузии были так настроены, но выступили против абхазской инициативы почти все. То, что абхазы апеллировали к Москве, а в своих просьбах опирались на старые коммунистические доктрины, позволило грузинским демократам объявить абхазское движение прокоммунистическим и антидемократическим. Грузинские патриоты не хотели замечать противоречий в своем понимании права народа на независимость: демократия в Грузии уже тогда заканчивалась там, где начинался национальный вопрос.
25 марта состоялся митинг грузинского населения в Сухуми, в организации которого принимали участие приехавшие из Тбилиси вожди неформалов; в тот же день их сторонники провели в Тбилиси санкционированный митинг в парке Победы, шествие по проспекту Руставели, манифестацию у Дома правительства – все под антиабхазскими лозунгами. Мераб Костава 1 апреля организовал митинг в Леселидзе – крайней западной точке Абхазии и Грузинской ССР; возвращаясь в Сухуми, участники этой акции подверглись нападению толпы абхазов у села Бзыбь и под Гудаутой. На следующий день сухумские грузины начали демонстрации и забастовки, а в Тбилиси абхазский вопрос уже вытесняли другие лозунги – с требованием выхода Грузии из состава СССР.
4 апреля митинг организовали студенты Тбилисского госуниверситета и медицинского института, несколько человек объявили голодовку у Дома правительства на проспекте Руставели, и с этого времени акция стала уже непрерывной. Ираклий Церетели, лидер Партии национальной независимости, 5 апреля призвал продолжать митинг и голодовку именно в антисоветском духе, и тогда же по требованию большинства собравшихся антиабхазские выступления прекратились. Теперь власти Москвы и Тбилиси встревожились, и грузинское партийное руководство попыталось заставить митингующих разойтись, неоднократно предупредив их о возможных последствиях. 6 апреля руководитель Абхазии Борис Адлейба был снят со своего поста, но это известие уже не повлияло на тбилисских манифестантов. Сейчас они были воодушевлены идеей свободы Родины, Сакартвело, и готовы продолжать начатое, несмотря ни на что. Ни собранная правительством «инициативная группа» деятелей культуры, ни католикос Илия Второй не смогли уговорить их разойтись. Наконец, 8 апреля, когда митингующие начали захватывать автобусы и троллейбусы, в столицу были стянуты части Советской Армии и внутренние войска МВД СССР. Все эти дни Патиашвили и его окружение напряженно обменивались шифрограммами с Москвой, однако на запросы об обстановке отвечали, что ситуация очень сложная, но остается под контролем. И лишь когда грузинскому правительству в какой-то момент показалось, что настроения митингующих могут передаться всему Тбилиси, оно решилось призвать войска, рассчитывая, что рассеять толпу удастся с наименьшими жертвами – с применением щитов и дубинок, и что эту задачу осуществят внутренние войска, согласно специальному указу Верховного Совета СССР от 28 июля 1988 года.
Когда в Тбилиси стали входить танки, бронетранспортеры и части отборного спецназа, партийное руководство попыталось забить отбой, но было уже поздно: из Москвы поступил конкретный приказ, его выполнение возлагалось на командующего войсками Закавказского военного округа генерал-полковника Игоря Родионова. В ночь с 8 на 9 апреля его подразделения окружили собравшуюся на проспекте Руставели толпу.[10] В ней было много женщин, даже дети; люди все предыдущие дни вели себя достаточно мирно, никто не имел при себе оружия, и по крайней мере танков большая часть присутствующих не ожидала. Илия Второй, остававшийся с манифестантами до конца, призвал их отступить, уйти с площади, но они отказались. Люди опускались на колени, хором читали молитву и снова кричали: «Са-кар-тве-ло! Са-кар-тве-ло!» В четыре часа утра на проспекте появились танки. Митингующие встретили их свистом, скандированием своих лозунгов; они расступались перед танками и снова смыкали свои ряды, пропустив их. Тогда вышедшие на площадь спецназовцы тремя шеренгами окружили демонстрантов, и началось побоище. Грузины надеялись добиться своих целей с наименьшими потерями и потому были возмущены силовой акцией; спецназовцы, в свою очередь, были возмущены поведением грузин, которые вначале пробовали оказать активное сопротивление. Главным оружием военных были саперные лопатки, в ход пошли и дубинки, затем газы «Черемуха» и «Си-Эс». Драка стала всеобщей, солдаты били и женщин, и подростков, догоняли и тех, кто прорывался через шеренги и пытался бежать, ломились в церковь, где искали убежища демонстранты. Грузинская милиция, также посланная на место митинга, уже не разгоняла толпу, а отбивала манифестантов у разъяренных спецназовцев. В этом побоище погибло девятнадцать грузин, из них четырнадцать женщин; свыше двухсот было искалечено и ранено, главным образом в давке. Со стороны спецназовцев пострадало 187 человек.
Еще до разгона толпы, в 23 часа 8 апреля, назначенный военным комендантом Тбилиси Родионов ввел комендантский час, теперь же объявил об особом режиме въезда в город и запрещении всяких несанкционированных собраний, шествий, демонстраций и митингов. Когда на следующий день, 10 апреля, в Кутаиси, Рустави, Душети и других городах Грузии прошли митинги протеста, власти тут же на месте арестовали самых горячих ораторов. Были арестованы в Тбилиси и лидеры неформалов – Гамсахурдия, Костава, Чантурия, Церетели, Саришвили, Хухунашвили; официально на них заранее возложили всю ответственность за происшедшее.
Михаил Горбачев и Эдуард Шеварднадзе прилетели в 5 утра 9 апреля из Лондона в Москву, где им и сообщили о происшедшем. Оба они выразили глубокое соболезнование пострадавшим; Шеварднадзе пообещал в ближайшее время приехать в Тбилиси, разобраться во всем и добиться строгого наказания виновных.
Происшедшее в Тбилиси осудили прогрессивные круги всего мира. Общественность России выступила с требованием расследовать обстоятельства трагедии. Настроение народов Северного Кавказа было решительным: в случае революции, восстания в Грузии прийти на помощь ей. И только абхазский народ не выступил в защиту грузин: абхазы помнили, с чего начался митинг на проспекте Руставели.
10. УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ВОЙНА
Расправа правительственных войск над демонстрантами вызвала волну негодования во всем грузинском обществе. Хотя в ответ на события 9 апреля народного восстания в Грузии не произошло, перелом в общественном мнении нельзя было не заметить. Почти все, кто раньше относился к неформалам равнодушно, симпатизировали им, все сочувствующие превратились в их ярых приверженцев.
Восстановить прежний порядок, а тем более замолчать события 9 апреля, не удалось. Траур по погибшим превратился в мощную акцию протеста. На открывшемся вскоре I съезде народных депутатов СССР демократы добились создания комиссии по расследованию происшедшего во главе с Анатолием Собчаком,[11] которая, как и следственная подкомиссия Верховного Совета Грузии во главе с Тенгизом Лилуашвили, сделала заключение не в пользу военных. Попытка возложить всю вину на вождей «экстремистов» и сделать их «козлами отпущения» также сорвалась, на сороковой день заключения их пришлось выпустить на поруки, и они возобновили антисоветскую деятельность. А Джумбер Патиашвили после девятого апреля ушел в отставку и поклялся, что его нога никогда больше не ступит на проспект Руставели.
Эдуард Шеварднадзе прилетел в Тбилиси через несколько дней после побоища, всеми возможными способами выразил свою скорбь по поводу случившегося и повторил свое обещание найти и наказать виновных до последнего человека. Именно он, выполняя обещания, которые дал бурлящей студенческой общественности, сыграл главную роль в освобождении арестованных диссидентов и всемерно старался загладить вину правительства. Новый первый секретарь Компартии Грузии – бывший председатель КГБ республики Гиви Гумбаридзе, и не пытался предпринять что-либо против возобновившихся митингов и голодовок. Драконовские указы Родионова быстро превратились в пустой звук. С другой стороны, грузинские демократы четко понимали, что все извинения и реверансы со стороны властей – вынужденная мера, и что Шеварднадзе, который двенадцать лет назад расправлялся с этими же диссидентами, не моргнув глазом, сегодня может сам отдать приказ подавить демократическое движение. Новый глава Грузии Гиви Гумбаридзе не имел особого авторитета, поскольку не использовал свои возможности, чтобы предотвратить побоище: в тот момент просто было необходимо избавиться от скомпрометированного Патиашвили (кроме того, Гумбаридзе был родственником Шеварднадзе, враждовавшего с Патиашвили). Поэтому грузинские диссиденты не стали делать шагов навстречу властям; если и шли на диалог с ними, то старались показать, что делают это вынужденно. Борьба за независимость Грузии в ее решающей фазе (апрель 1989 – октябрь 1990 гг.) уже не прекращалась и не спадала. Выдвигались новые лидеры, возникали новые партии. Люди все смелее участвовали в антисоветских акциях. И все более откровенно звучали на митингах, печатались в левых газетах предсказания о скором крахе КПСС, распаде Советского Союза.
Что касается Абхазии, то здесь грузинские активисты боролись одновременно и за независимость Грузии, и против новых абхазских инициатив. Лыхненское Обращение со снятием Бориса Адлейба не было аннулировано, а взаимных претензий уже никто решить не мог, поскольку грузины не хотели больше считать третейским судьей Кремль, а абхазы – Тбилиси. Для местных грузин, а особенно для потомков переселенцев, вопрос о принадлежности Абхазии был кровным. С другой стороны, далеко не все грузинское население в Абхазии поддерживало неформалов Грузии: в Абхазии к тому времени существовали тысячи смешанных семей; многие понимали под словом «родина» прежде всего Абхазию, а уже потом – Сакартвело; у некоторых запись в паспорте не совпадала с настоящей национальностью; наконец, находились и такие, кто сохранил коммунистические убеждения и остался интернационалистом, или кого просто отталкивала нетерпимость ультрапатриотов. Но значительная часть грузинского населения в Абхазии была настроена против любых попыток абхазов расширить свое влияние в автономии. Это прочно связывало местных грузин с тбилисскими неформалами-унитариями, а коль скоро движущей силой грузинской борьбы за демократию стал национализм, эти два разнородных движения прочно связались воедино. И еще одно обстоятельство усиливало эту связь: мингрельское происхождение Звиада Гамсахурдия.
Мингрелия до перестройки жила совсем неплохо под официальной властью партии и неофициальной – мафии. Через нее проходил ряд транспортных линий, мингрелы активно занимались торговлей, средний уровень жизни здесь превышал российский, и даже при том, что бывший центр княжества династии Дадиани – Зугдиди – считался одной из криминальных столиц Грузии, у мингрелов не было особого желания ссориться с коммунистической властью. И вовлеклись они во всегрузинское движение преимущественно не по идейным, а по практическим соображениям. Мингрелы составляли подавляющее большинство грузинского населения в Абхазии. Колонизация XIX и XX веков отодвинула этнические границы Мингрелии далеко на запад, они охватили весь Гальский район, Очамчиру; на остальной территории до Псоу, кроме Гудаутского района и города Ткварчели, мингрелы численно превосходили абхазов. Соответственно, именно мингрелы преобладали во всех правящих учреждениях Абхазии. За спиной у них стояла при этом не Мингрелия, а вся Грузия. И мингрелы, и грузины, и сваны в Абхазии чувствовали себя единой нацией при противопоставлении абхазам.
В своей кампании за выход Грузии из Советского Союза неформалы не упускали из поля зрения Абхазию. В это время они не ставили удержание Абхазии выше независимости Грузии, но в то же время не сбрасывали со счетов возможности военного похода в эту республику. Абхазы знали, что конфликт будет не в их пользу, и всячески старались сохранить стабильность. Но теперь инициативу стали проявлять грузины. Время казалось им подходящим для укрепления своих позиций в республике: неформалы-патриоты приобрели поддержку большей части населения Грузии, сочувствие в России и во всем мире; ЦК КПСС оставил Лыхненское Обращение без ответа; первым секретарем Абхазского обкома стал долго проработавший в Тбилиси, инертный Владимир Хишба. Камнем преткновения послужил вопрос об открытии в Сухуми филиала Тбилисского государственного университета – с этим требованием 6 мая 1989 года грузинские студенты АГУ начали сидячую забастовку у драматического театра имени Константинэ Гамсахурдия.
Интеллигенция в это время шла в авангарде национально-освободительной борьбы как абхазов, так и грузин. В описываемое время, например, объектом особого интереса стали исторические науки: заново опровергались и доказывались права России на власть над Грузией и Грузии – над Абхазией и Осетией. И сейчас в поддержку акции студентов АГУ забастовали преподаватели грузинских школ, работники ГИСХа (Грузинского института субтропического хозяйства), затем еще целого ряда предприятий, где преобладали грузины. Абхазы встретили идею создания филиала ТГУ в штыки. Они понимали, что, во-первых, поступить в этот филиал не-грузину будет крайне сложно, почти невозможно; во-вторых – что провалившиеся при поступлении в ТГУ в Тбилиси будут приезжать в Сухуми, где у них, как у столичных абитуриентов в «провинции», будет больше шансов. Наконец, в споре о филиале ТГУ был важен вопрос принципа: культура и образование были именно той сферой, в которой абхазам были сделаны уступки в 1978 году, и вмешательство Тбилиси в вопрос о ТГУ означало перемену политики в отношении их прав. Хотя инициатива и исходила от сухумских грузин, именно Министерство народного образования Грузии 14 мая 1989 года постановило выполнить требование студентов. В ответ уже абхазы 15 мая собрались на многотысячный митинг на площади Ленина в Сухуми. Абхазские руководители, с одной стороны, всячески пытались отговорить абхазов от проведения акций протеста, с другой – не торопились выделять под филиал ТГУ здание и давать субсидии. Но для грузин этот проект тоже превратился в дело чести. Грузинская часть преподавателей и студентов АГУ ушла в здание ГИСХа и провозгласила себя филиалом ТГУ, а во время летних каникул намеревалась устроить приемные экзамены в здании грузинской 1-й школы.
Конфронтация нарастала. Абхазы 22 июня начали сидячую акцию протеста в здании государственной филармонии; она продолжалась до 3 июля, когда из Москвы приехала депутатская комиссия, признавшая нецелесообразным открытие филиала. Но руководство «филиала ТГУ» объявило ее решение недействительным. Грузинские неформалы откровенно показывали, что не побоятся столкновений; они надеялись победой над абхазами укрепить свой авторитет во всей Грузии. Позднее стало известно, что за несколько дней до 16 июля, на которое были назначены приемные экзамены, в Кодорском ущелье шла раздача огнестрельного оружия местным сванам. В своих высокогорных селениях сваны сохраняли максимум независимости, какая была возможна в рамках Советского Союза: автомат или динамит для свана были столь же обыденным оружием, как для русского складной нож. Приняв участие в грузинской колонизации, сваны заселили верховья реки Кодор; их села были разбросаны и на побережье, в Гульрипшском и Очамчирском районах. Свободолюбивые, суровые и воинственные, сваны в национальном вопросе решительно выступали против абхазов, и три года спустя, во время войны, стали для них намного более опасным противником, чем мингрелы.
14 – 15 июля обстановка в Сухуми накалилась до предела. Собравшиеся перед зданием первой школы абхазы требовали от приемной комиссии «филиала ТГУ» отмены экзаменов, со всей Абхазии съезжались люди и присоединялись к ним. Грузины 15 июля группировались у набережной, в парке имени Руставели, от абхазов их отделяло всего несколько кварталов, и когда вечером у парка произошло первое столкновение (грузины избили двух абхазцев, пытавшихся сфотографировать толпу), тут же началась ожесточенная драка. Абхазы взяли верх, грузины бежали из парка кто вплавь по морю, кто по набережной до Красного моста, где собиралась другая группа грузин и сванов из Кодорского ущелья. Из окон первой школы абхазским манифестантам стали показывать непристойные жесты; абхазы ворвались в школу, устроили драку и там.
Поздно вечером несколько тысяч абхазов, стоявших на площади Ленина, увидели надвигавшиеся на них два обвязанных мешками с песком грузовика, набитых сванами, голыми до пояса и вооруженными автоматами. За грузовиками шла толпа грузин, также полураздетых (чтобы узнавать своих) и настроенных крайне воинственно. Как выяснилось впоследствии, сваны были абсолютно уверены, что своим оружием наведут страху на абхазов и легко разгонят митингующих. Но на площади неожиданно для них оказались абхазы из Ткварчели, которые приехали на митинг, заранее зная, чем он может обернуться, а поэтому прихватили с собой шахтерский аммонит. Когда стало ясно, что грузовики вот-вот врежутся в толпу, ткварчельцы стали бросать им под колеса взрывчатку; грузины ударились в панику, вообразив, что абхазы вооружены гранатами, грузовики с предельной скоростью развернулись и покинули площадь.
Всю ночь на 16 июля в Сухуми шла стрельба. Грузины заблокировали абхазов в центре города, на площади Ленина; грузинские вооруженные пикеты стояли на всех въездах в столицу республики; милиция была бессильна прекратить столкновения. Тогда же через Гальский район на Очамчиру двинулись вооруженные отряды грузин и мингрелов – 20 тысяч жителей Западной Грузии и 10 тысяч – Гальского района Абхазии, которые были остановлены абхазами у въезда в город, на мосту через реку Галидзга. Защитники удерживали мост с большим трудом: нападавшие не скрывали своего намерения устроить погром в Очамчире и ворваться в Сухуми и Ткварчели, и спас город прокурор Очамчиры Валерий Гурджуа, приказавший выдать из милиции изъятое перед тем оружие. Он и работник РОВД Даур Шларба после были арестованы и осуждены, несмотря на доказательства оправданности их действий. На мосту все-таки погибло несколько человек – всего по Абхазии погибло 9 грузин и 5 абхазов.
Советское правительство срочно направило в Абхазию внутренние войска, и ситуацию в Сухуми и Очамчире удалось взять под контроль. Тем не менее 16 и 17 июля продолжались столкновения на трассе между этими двумя городами, где проезжающие легковые автомобили и автобусы останавливали поочередно то абхазские, то грузинские пикетчики, которые вытаскивали и избивали – или брали в заложники – пассажиров враждебной национальности. Ткварчельцы загородили въезд в город скоплением автомобилей, вооружились все тем же аммонитом и ожидали нападения грузин. Но его не последовало. Грузины отступили от Очамчирского моста на Галидзге; советские десантники восстановили порядок по всей Абхазии. Дальше началось разбирательство. Правоохранительные органы Грузии развернули повальные аресты «экстремистов». Власти были заинтересованы в замораживании конфликта в том же положении, в каком он и начался. Решать проблему в пользу абхазов не желал никто. Наоборот, Москва не хотела раздражать грузин противодействием в абхазском вопросе, чтобы не прибавить им антирусских настроений. Абхазы восприняли ввод внутренних войск с облегчением, но эти последние не собирались вмешиваться и ограждать их от репрессий грузинских властей. Абхазы вновь начали массовые манифестации и голодовки протеста, которые продолжались еще долго после июльских событий. Северокавказцы, как в июле 1989-го, так и позже, выступили в поддержку абхазов, хотя еще очень неорганизованно и стихийно; несомненно, что поход кавказцев в Абхазию состоялся бы уже тогда, если бы советские части не прекратили междоусобицы. Так начался процесс, который привел к созданию Ассамблеи горских народов Кавказа.
События 1989 года не принесли преимущества ни одной из сторон, но резко усилили поляризацию общества и выявили расстановку сил в будущем широкомасштабном конфликте, определили Гудауту и Ткварчели как главные центры абхазского сопротивления. В целом, несмотря на притеснения, которым подвергались лидеры абхазского национального движения, несмотря на заключение десятков участников событий 15 – 16 июля в тюрьмы Грузии (абхазы долго добивались изъятия их дел из компетенции грузинских правоохранительных органов), грузинам не удалось одним ударом разгромить и подавить абхазов. Мирная и почти спокойная жизнь в республике продолжалась еще три года, но многие жители Абхазии с уверенностью предсказывали настоящую войну в будущем, какой бы невероятной – в едином и стабильном СССР – она ни казалась.
11. ОСЕТИНСКИЙ КОСТЕР
Общепринятая версия «грузинской революции», которая сложилась еще в конце перестройки, заключалась в следующем: в 1989 – 1990 гг. грузины боролись за демократию, в конце 1990 года Гамсахурдия пришел к власти, установил диктатуру, и тогда-то началось ущемление прав человека, малых народов и т.д. и т.п. Подробно описывать эту легенду нет нужды – любой может ознакомиться с ней по правительственным газетам России того времени, – но опровергнуть ее необходимо.
Итак, в 1989-м году, когда начался конфликт в Южной Осетии, российские демократы видели в грузинских неформалах горячих союзников в борьбе против мрачного коммунистического строя, и очень часто, не задумываясь, помещали их противников – даже если в их роли выступали целые народы – в разряд консерваторов и приверженцев вышеупомянутого коммунистического строя. А именно те доброхоты-демократы, которые имели самые общие познания в истории и этнографии Кавказа, высокопарно рассуждали о правах народа на землю, опираясь исключительно на данные одной стороны – либо искренне, либо по расчету, но всегда с апломбом. Первой жертвой этой пропаганды сделалась Южная Осетия, которая стала в то время главным очагом сопротивления планам грузинских унитариев.
Прежде чем описывать войну в Южной Осетии, надо сказать о причинах, по которым она началась именно здесь, а не в Абхазии, где уже состоялась проба сил.
Юго-Осетинская автономная область была образована в апреле 1922 года после того, как ее народ, преимущественно под знаменем большевизма, несколько лет восставал и боролся против Грузинской Демократической Республики (ситуация, очень схожая с абхазской). При Сталине Южная Осетия по мере необходимости тоже подвергалась колонизации и грузинизации,[12] но не в той степени, как Абхазия, поскольку она считалась не такой ценной частью Грузинской ССР. Она уступала Абхазии более чем в два раза по площади и (до начала вооруженного конфликта) в пять раз по численности населения. Южная Осетия не обладала таким важным стратегическим положением. Единственным городом здесь считался Цхинвали.
Но существовало и еще одно различие: абхазы в своей республике, в результате всех перемещений населения, насчитывали всего 17% жителей, осетины в Южной Осетии составляли 67%. Это означало, что при возможном плебисците об отделении от Грузии осетинам обеспечено простое большинство. А было уже ясно, что вопрос об изменении статуса Южной Осетии непременно возникнет (и осетины в этом случае будут при голосовании единодушны), если грузинские ультрапатриоты будут продолжать в том же духе. Последние, в свою очередь, сделали вывод: решение осетинского вопроса путем свободного голосования неприемлемо. Они стали искать такой аргумент, который могли бы противопоставить реальной расстановке сил в Южной Осетии, чтобы заранее объявить неправомочным любой референдум об отделении от Грузии. Такой аргумент нашли: история была поставлена на службу политике.
Предки осетин – аланы – выделились из сарматов и в I в. н.э. расселились в степях между Доном и предгорьями Большого Кавказа. Разбитые в IV в. гуннами, аланы частью отступили к Кавказу, а частью вовлеклись в Великое переселение народов, и в V в. вместе с германцами добрались до Туниса: основанное в 439 году в Карфагене государство называлось Алано-Вандальским. Оставшиеся на Кавказе аланы (ясы, овсы, осетины) основали на рубеже IX – X вв. государство Алания, уничтоженное в 1238 – 1239 гг. монголами Золотой Орды, в состав которой вошла тогда же и Грузия. В 1256 году от Золотой Орды отделилось ирано-монгольское государство Хулагуидов, и границей между ними стал Кавказский хребет.
В 1260-х гг. осетины, теснимые золотоордынцами, попросили убежища у иранского Хулагу-хана, который и позволил им укрыться в Картли – ближайшей провинции своего ханства. Однако поскольку грузины пользовались большой автономией – у них сохранялась царская власть, – они поначалу смогли воспротивиться этому переселению, и массовый переход осетин за Большой Кавказ состоялся лишь в начале 90-х гг. XIII в., после смерти слабого грузинского царя Вахтанга II (1289 – 1292). Воспользовавшись царившей в Грузии феодальной анархией, осетины овладели большей частью Картли и в 1292 году взяли Гори. Они беспрепятственно делали набеги по всему Картли; ни Давид VIII, ни Вахтанг III не смогли с ними справиться, и лишь Георгий V Блистательный (1314 – 1346) сумел оттеснить осетин обратно в горы. Источниками очень невнятно освещены последующие события: грузинские историки доказывают, что Георгий V изгнал всех осетин за Большой Кавказ, и они заселили современную Южную Осетию только в XVII – XVIII вв., постепенно продвигаясь на юг, вытесняя или ассимилируя грузинское население, с чем последние грузинские цари были вынуждены примириться.
Даже если взять за крайнюю дату переселения осетин в Шида Картли (Внутреннее Картли) версию грузинских ученых, т.е. XVIII век, требование лишить Южную Осетию автономного статуса на том основании, что осетины – пришельцы на исконной грузинской земле и никогда не имели на ней государственности, представлялось несправедливым. И не только несправедливым, но довольно двусмысленным. Отказывая южным осетинам в автономии именно на этих основаниях, Грузия автоматически лишалась прав на Абхазию, поскольку абхазский народ пришельцем не был, а грузинское население появилось здесь не раньше XIX века; до того на Самурзакано и Абжуйскую Абхазию претендовали мингрелы, но не грузины, и даже мингрелы до ХХ века никогда не жили в западных и средних областях Абхазии. Иными словами: на Южную Осетию грузины претендовали, исходя из исторических прав на эту территорию, на Абхазию – исходя из реального расклада сил. По логике, претендуя на Южную Осетию, грузины должны были бы отказаться от Абхазии – и наоборот. Но для ревностных пропагандистов независимой и неделимой Грузии противоречий такого рода не существовало: они считали почти личным оскорблением, если Грузии предлагали отказаться от одной из своих «законных частей». Идея национального превосходства над малыми народами после событий в Абхазии весной – летом 1989 года еще более укрепилась в умах грузинской интеллигенции, части правящей элиты и значительного количества простых грузин. Еще задолго до перестройки в грузинском обществе часто поминали недобрым словом Серго Орджоникидзе, и не за его коммунистическую деятельность, а за то, что он «раздарил» Грузию – т.е. не только оставил в ней три автономии, но еще и «отделил» часть Черноморского побережья (район Сочи – Туапсе), район Закаталы, перешедший к Азербайджанской ССР, и т.д. И это несмотря на то, что в 1920-х гг. произошло не «расчленение Грузии», а принудительное объединение нескольких совершенно разных народов в союзную республику, границы которой определялись на основе контуров двух бывших российских губерний и феодального государства XV в.
* * *
«Георгий V, прозванный Блистательным, возродил былую славу Грузии. Он сверг столетнее татаро-монгольское иго. Одним из первых мероприятий в этом плане было обуздание внутренних насильников. Он не остановился на полумерах. Как и других предателей, осетин он «вырвал с корнями и выдворил» (за пределы Грузии)... С тех пор до позднего средневековья «осетинская проблема» не возникала перед Грузией». Эти слова грузинского историка Важи Кикнадзе («Свободная Грузия», 10 августа 1991 года) выражали настроение самых непримиримых радикалов, и их лозунги по мере роста влияния демократов-патриотов в обществе начали оказывать влияние на официальную политику грузинского правительства. Но в последний раз скажем: нельзя утверждать, что грузинские революционеры постепенно съехали на позиции национализма на местном уровне – они исповедовали такие идеалы с самого начала. Лишь в 1992 году, когда с грузинской демократией было покончено, грузинский патриотизм выродился в местный ограниченный национализм; пока что лидеры грузинских неформалов не считали важнейшей задачей подавление «малых народов». Нельзя отрицать, конечно, что собирая в 1989-м отряды для расправы над абхазами (а потом и осетинами), они шли по пути наименьшего сопротивления. Но своей главной цели – борьбы за независимость – они не упускали, и в 1989 году еще пытались искать пути примирения со своими «врагами» – национальными меньшинствами, справедливо полагая, что и среди них найдется немало противников советского режима. Они предлагали сплотиться на основе общекавказского единства в противовес «русским колонизаторам». Но найти общий язык не удалось: все лозунги грузинских неформалов и, соответственно, их программы на будущее шли вразрез с этими попытками, да и они каждый раз сопровождались неизбежными оговорками о «единой истории», «общей судьбе», и абхазы воспринимали их соответствующим образом. Примером может служить поездка в Абхазию – в Лыхны – католикоса Илии Второго. Направляющемуся в Лыхны лимузину католикоса преградила путь группа людей, устроивших проверку на предмет наличия оружия, чему окружение католикоса категорически воспротивилось. Началась перепалка, возник неприятный инцидент, «некоторые ударили машину ногой, некоторые – рукой», как скорбно констатировал рассказчик по грузинскому телевидению. Когда же в автомобиле все-таки было найдено оружие, и его оказалось более чем достаточно, окружение Илии Второго не смутилось, пояснив, что время опасное, и защита необходима. Абхазы же утверждали, что оружие было предназначено для местного грузинского населения. Скандал продолжился уже на официальном уровне, и в конечном итоге католикосу так и не удалось посетить Лыхны.
К этому времени подъем грузинского национального движения вызвал ответную реакцию в местах компактного проживания армян и азербайджанцев на юге Грузии. Азербайджанцы составляли большинство в Марнеульском (80%), Болнисском (66%) и Дманисском (64%) районах; Марнеульский район с 1978 года даже имел особый статус. Здесь столкновения произошли еще 25 июня 1989 года и продолжались несколько дней (в требования азербайджанцев входило назначение местных, а не тбилисских, начальников, ведение делопроизводства на азербайджанском языке, выпуск азербайджанской газеты и ретрансляция программ телевидения Азербайджанской ССР). В ходе столкновений получили ранения около 40 человек. В августе 1989 года группа грузин, принимавшая участие в этих событиях, основала постоянное (разумеется, пока нелегальное) военизированное формирование; так было положено начало «Когорте всадников» – «Мхедриони», сыгравшей значительную роль в событиях нескольких последующих лет.
В начале августа обострилась обстановка и в Джавахети, где армяне составляли до 90% населения в двух районах – Ахалкалакском и Богдановском; их требования уже включали создание автономии. Преобладание армян в Джавахети (армяне называли его Джавахка) было настолько бесспорным, что в Тбилиси опасались их претензий не меньше, чем в Баку – стремления Нагорного Карабаха воссоединиться с Арменией. Даже в Цалкском районе на юге Грузии произошли выступления греков, которые тоже выдвинули притязания на национальное самоуправление. Однако ни в Цалке, ни в Джавахети, ни в азербайджанских районах не возникло вооруженного конфликта: внимание грузинской нации приковывала ситуация в Абхазии. Здесь продолжались конфликты и столкновения на бытовом уровне; абхазы устраивали забастовки на всех предприятиях, где их только удавалось организовать. Забастовочные комитеты требовали, в частности, ввести на территории Абхазии особое правление Верховного Совета СССР; в то же время Гальский и Гульрипшский районы Абхазии, населенные в основном мингрелами и сванами, объявили о переходе в непосредственное подчинение Тбилиси.
Апеллируя к Москве, абхазы в то же время активно налаживали контакты с Северным Кавказом, где после 16 июля началось движение за создание общекавказской организации, которая бы отстаивала интересы горских народов, способствовала их консолидации и выполняла миротворческие функции. Представители абхазского, кабардинского и чеченского национальных движений выступили с инициативой встречи лидеров всех национальных движений для выработки какой-либо общей платформы. Так состоялся I съезд народов Кавказа. Он прошел в Сухуми в конце августа 1989 года, и результатом его стало учреждение 26 августа Ассамблеи горских народов Кавказа – АГНК. Главой координационного совета Ассамблеи был избран кабардинец Муса Шанибов, преподаватель университета в Нальчике, главой совета старейшин – чеченец, юрист Махрадзин Коттоев. Учрежденная представителями национальных движений адыгского, шапсугского, черкесского, кабардинского, ингушского, чеченского народов, поддержавшими абхазов против грузинских унитариев, АГНК не рассматривалась как союз военный или политический. Ее создатели декларировали следующие цели: урегулирование межнациональных конфликтов, защита прав репрессированных народов, борьба за повышение статуса автономных республик, укрепление экономических и культурных связей между горцами. Грузины восприняли провозглашение АГНК на абхазской территории довольно негативно, но пока никаких эксцессов не произошло: реальную власть по-прежнему удерживали коммунисты, ни Ассамблея, ни грузинские неформалы официально еще не обладали никакими политическими правами.
В Абхазии напряжение постепенно проходило, убитых похоронили, раненые выздоравливали, но гражданского согласия ждать было нечего. Абхазы оставались враждебны грузинскому национальному движению, видели в нем только плохое. Они даже обратились (на сходе в селе Ачандара) к старым языческим богам, прося у них защиты против новоявленных врагов. Неизвестно, кто был тому причиной – древние боги или советские спецслужбы, – но вскоре, 13 октября, в автомобильной катастрофе погибли несколько лидеров грузинских неформалов, в том числе Чавчавадзе и самый выдающийся из вождей – Мераб Костава. Удар был очень тяжелым, но грузинское национально-демократическое движение уже ничто не могло остановить. Звиад Гамсахурдия, став наиболее влиятельной фигурой среди его лидеров, уже не считался главой всего движения – появлялось все больше новых партий, разумеется, пока непризнанных.
Грузины не устраивали больше беспорядков в Абхазии; июльская резня закончилась ничьей (филиал ТГУ, хоть и не упраздненный официально, все три предвоенных года практически не функционировал из-за множества неурядиц). И в это время подняла голову Южная Осетия. В отличие от абхазов, немало осетин в Грузинской ССР проживало за пределами своей автономии: они и стали первыми жертвами роста националистических настроений. Их начали притеснять, вынуждая тем самым уезжать в Южную Осетию. Эта почти официальная политика в сочетании с общим настроением грузинских газет и телепередач дала осетинам понять, что наступление – пока неофициальное – на права «малых народов» началось. А поскольку осетины составляли в своей автономии большинство, они отреагировали радикально.
10 ноября чрезвычайная сессия областного Совета в Цхинвали приняла решение о преобразовании Юго-Осетинской АО в АССР и обратилась в Верховный Совет Грузии и Верховный Совет СССР с просьбой утвердить его. В Советском Союзе автономная республика рассматривалась как «советское социалистическое государство», автономная же область – просто как «область, отличающаяся особенностями национального состава и быта». Грузинские неформалы-унитарии восприняли это постановление (равно как и Лыхненское Обращение) как бык – красную тряпку; они начали работу по организации в Цхинвали митинга грузинского населения, на котором должно было прозвучать требование отмены вышеупомянутого решения от 10 ноября, и развернули антиосетинскую пропаганду. 23 ноября у южного въезда в Цхинвали появилась колонна из двухсот автобусов, приехавших из Тбилиси: в них сидели будущие участники митинга: неформалы решили не полагаться только на местных грузин. Однако осетины – жители Цхинвали – преградили им дорогу. Сутки продолжалось противостояние: осетины держали национальное бело-красно-желтое знамя и флаг СССР, грузины – флаг Грузинской Демократической Республики. К вечеру 24-го тбилисцы уехали, но в Южную Осетию уже были введены подразделения милиции из внутренних районов Грузии, а в грузинских деревнях к северу от Цхинвали обосновались группы грузинских неформалов, пикетировавшие дорогу между Цхинвали и вторым по величине населенным пунктом Осетии – городком Джава.
Когда 25 ноября в автономную область вошли части советского спецназа, а 26 ноября была выведена грузинская милиция (поскольку уже появились данные об ее участии в столкновениях на стороне грузин), с обеих сторон насчитывалось несколько десятков раненых. И, в отличие от Абхазии, междоусобица в Южной Осетии не прекратилась. Группы грузинских боевиков, действовавших вокруг Цхинвали, захватывали заложников, устанавливали пикеты на дорогах и в селах, особенно там, где население было смешанным. Несмотря на численный перевес осетинского населения, грузины чувствовали за спиной поддержку всей своей нации, а также и партийных руководителей, которые все больше поддавались влиянию националистов в вопросе взаимоотношений с автономиями. Осетинские же коммунисты, не колеблясь, обратились за поддержкой к Москве и тем только усилили гнев грузин.
Первый секретарь обкома Южной Осетии Анатолий Чехоев ушел в отставку, и на его место был назначен Валнин Цховребашвили, огрузиненный осетин из Тбилиси; формально он был грузинским ставленником, но осетины относились к нему неплохо. Однако он не имел сил прекратить конфликт. Советский спецназ тоже не был всесилен и не мог предотвратить мелких провокаций, рассчитанных на разжигание межнациональной вражды и часто принимавших самые уродливые формы. 3 января 1990 года в селе Приси из малокалиберной винтовки неизвестным был убит трехлетний ребенок (отец его оказался грузином, мать – осетинкой). Тбилисское телевидение рассказало об этом с такими комментариями, что 6 января в Цхинвали многосотенная толпа вышла на площадь перед обкомом на митинг протеста. Напряжение несколько улеглось, когда через четыре дня грузинское телевидение предоставило слово и осетинской стороне. Но спокойствие, которое вернулось в Абхазию, в Южной Осетии не наступило больше никогда.
Парадоксальная ситуация сложилась в Грузии в 1989 году. Если в Тбилиси спецназовцев считали карателями, то в грузинских автономиях в них видели защитников, гарантию мира, стабильности, правопорядка. И все было неизбежно: и грузинский национализм, без которого диссиденты остались бы слабой кучкой правозащитников, и стремление грузин не поступиться ни пядью земли союзной республики при выходе из состава СССР. Другого пути не представлял себе ни один грузинский демократ. А мнение западного сообщества до самого августа 1991 года оставалось однозначным: демократические реформы должны проводиться в рамках Советского Союза, ни одна республика, провозгласившая себя независимой, не будет признана, и даже на экономическую помощь она не должна рассчитывать.
12. ГРУЗИЯ ПОДНИМАЕТСЯ
Январь 1990 года ознаменовался новой волной митингов и забастовок в Грузии и тем как бы обозначил программу неформалов на весь предстоящий год, в котором грузинскому народу было суждено сделать выбор в пользу независимости. Именно октябрьские выборы в Верховный Совет Грузии должны были стать своеобразным референдумом – за или против выхода из состава СССР. Но до этого грузинам предстояло выдержать борьбу за конкретную цель – свободные выборы. Она казалась трудной, но достижимой. Хотя советское руководство по-прежнему решалось время от времени на применение силы, окружение Горбачева видело бесперспективность жестких мер. В январе советские войска попытались подавить азербайджанское национальное движение: к этому времени в Баку были блокированы воинские части, а в Ленкорани и Нахичевани были разрушены пограничные посты и открыта граница с Иранским Азербайджаном. Советские войска, входящие в Баку, встретили гораздо более ожесточенное сопротивление, чем в Тбилиси; в городе был взорван телецентр, перед райкомами лежали кучи выброшенных партбилетов. Погибло 135 человек, и снова давление российской общественности заставило сторонников «твердой руки» отступить. Это вдохновило грузин на более смелые требования. 9 марта 1990 года Верховный Совет Грузии вслед за комиссией Верховного Совета СССР признал, что ввод войск Советской России в Грузию в феврале 1921 года и занятие ее территории являлись с правовой точки зрения интервенцией и оккупацией с целью свержения существующего политического строя, а с политической точки зрения – аннексией. Для грузин такой акт означал то же, что в свое время для прибалтов – признание существования пакта Молотова-Риббентропа.
Революционное движение в Грузии набирало обороты. Даже выделение грузинского футбола из Всесоюзной федерации воспринималось как акт борьбы за независимость; траурная годовщина 9 апреля превратилась в очередную большую демонстрацию народного возмущения. К апрелю 1990 года свыше 40 тысяч граждан Грузии внесли свои фамилии в списки тех, кто отказывался от гражданства СССР и требовал выдать «вид на жительство» в Советском Союзе – как гражданам чужого государства, независимой Грузии. Разрушались и уродовались памятники вождям коммунизма. Наконец, начали создаваться регулярные, все еще незаконные, но не такие уж и подпольные, вооруженные формирования, наиболее значительным из которых была учрежденная 24 ноября 1989 года «Когорта всадников» – «Мхедриони»; ее вожди рассчитывали в будущем превратить ее в костяк армии независимой Грузии. С самого начала «мхедрионцы» получили возможность приобретать боевой опыт в югоосетинской междоусобице.
Первый этап вооруженного конфликта в Южной Осетии (ноябрь 1989 – январь 1990 гг.) еще нельзя было назвать полноценной войной: столкновения были слабыми и разрозненными, в значительной степени они подогревались присутствием вооруженных формирований из Грузии. В стратегическом отношении и ту, и другую сторону ожидали немалые неудобства: слишком запутанным было взаимное расположение осетинских и грузинских сел и земель. Два из четырех районов Южной Осетии – Знаурский и Джавский – были почти полностью осетинскими; в Знаурском районе грузины жили в селе Авневи (между Знауром и Цхинвалом) и еще нескольких деревнях. В городе Цхинвали грузины составляли треть населения; села к северу от Цхинвали вдоль Большой Лиахвы (Курта, Ачабети, Кехви и др.) и к северо-востоку вдоль Малой Лиахвы (Берула, Эредви, Ванати, частично Белоти) были грузинскими; к западу и северо-западу от Цхинвали – осетинскими. В Ленингорском районе грузины заселяли всю долину реки Ксани (лишь под Ленингори было несколько осетинских сел), здесь проживало также и немного армян; районы между Ксани и Малой Лиахвой (включая Лехурское и Меджудское ущелья, а также села Дмениси и Ксуиси на восток от Цхинвали) были осетинскими. Таким образом, осетинские села юго-восточной части автономной области и грузинские села к северу и востоку от Цхинвали оказались во взаимном окружении.
К марту 1990 года грузинские вооруженные формирования оставили территорию автономии. Причиной были раздоры внутри грузинского национально-освободительного движения, резко усилившиеся весной 1990 года: ряд неформальных партий выступил с критикой сторонников Гамсахурдия в связи с их участием в юго-осетинском конфликте (хотя в то же время никто не хотел и слышать об уступках осетинам в вопросе статуса Южной Осетии). Уже в тот период соперничество между грузинскими патриотами отвлекало их от «общенациональной» войны. Георгий Чантурия, Ираклий Церетели, Нодар Натадзе один за другим превратились в соперников и врагов Звиада Гамсахурдия. Число партий непрерывно росло, и к началу 1990 года перевалило за сотню; их объединяла идея независимости Грузии, и в чуть меньшей степени – демократические взгляды. По отдельным мелким вопросам они порой яростно конфликтовали друг с другом, хотя некоторые организации состояли всего из нескольких человек; в те дни родилась поговорка «Сколько грузин – столько партий» (при том, что всем националистам и демократам, принадлежащим к этим партиям, еще не удалось добиться свободных выборов). Но грузинская Компартия, возглавляемая Гиви Гумбаридзе, неуклонно теряла авторитет. По мере общего политического и экономического кризиса во всем Союзе слабела вся партийная система, и даже выход грузинской Компартии из КПСС, на который пошел Гумбаридзе, не мог спасти положения: отказ от однопартийной системы означал переход власти к Советам народных депутатов, а на свободных выборах в Верховный Совет самые сильные вожди националистов имели бы твердый шанс на победу над коммунистами.
Когда в марте 1990 года раскололся Комитет национального освобождения,[13] из него вышел Гамсахурдия со своими сторонниками; тогда же от «Мхедриони» откололось Общество «Белый Георгий» («Тетри Гиорги»), взявшее на себя функции защиты и охраны Звиада Гамсахурдия. Уже 24 апреля между этими вооруженными формированиями произошла перестрелка на проспекте Руставели; один человек был ранен (первая жертва внутренней усобицы среди грузин). Однако этот инцидент относился к разряду из ряда вон выходящих. В Южной Осетии представители всех грузинских формирований действовали активно и единым фронтом. А северокавказское сообщество на события в этой автономной области отреагировало совсем не так радикально, как на события в Абхазии. Причинами были не столько межнациональные разногласия (территориальные споры северных осетин с кабардинцами и особенно с ингушами), сколько однозначная ориентация Цхинвали на Москву. Южные осетины очень долго не искали союза с народами Северного Кавказа – в отличие от абхазов.
Летом 1990 года столкновения в Южной Осетии почти полностью прекратились. В Абхазии стабилизация наступила еще раньше, разумеется, благодаря присутствию частей внутренних войск СССР. Вторая причина была, пожалуй, даже важнее, чем первая: в 1990 году экономические реформы Горбачева открыли дорогу капиталистическим отношениям. Во всем Закавказье начался коммерческий бум, многие стремились заработать деньги на перепродаже дефицитных товаров, а обладатели подпольных капиталов получили возможность легализовать их и заняться бизнесом. Национальные раздоры, конечно, не были забыты, а лишь отложены, тем более что быстрый распад коммунистического образа жизни только убеждал население в непрочности наведенного властью порядка.
В то же время обострились межнациональные конфликты во внутренних районах Грузии. Грузинские коммунистические власти с трудом контролировали ситуацию: экономический кризис, рост преступности и прочие знамения перестройки толкали в оппозицию им все больше людей. Отметим, что в правую оппозицию (т.е. за возвращение старых, доперестроечных порядков) не ударился почти никто. Вся грузинская нация была одержима идеей духовного возрождения. Экраны телевизоров заполняли лучшие фильмы, концерты – и не только грузинские: Грузия увлеклась западной культурой, жадно воспринимала все то, что раньше было отгорожено непроницаемой стеной; с другой стороны, пока никто не представлял, чтобы грузины поддались влиянию Запада на свой образ жизни так, как россияне – чуть позже, во времена Ельцина. Тем, кто наблюдал искреннюю, одухотворенную деятельность грузин по реставрации храмов, по оживлению древних традиций, трудно было не сочувствовать им, не поддаться их обаянию.
Сессии Верховного Совета Грузии, как отмечали наблюдавшие за политической жизнью в республике корреспонденты, проходили спокойно в значительной степени по доброй воле руководителей Хельсинкского союза Гамсахурдия и Народного фронта Грузии. Последние сочли нужным поддерживать конструктивные отношения с властью, ибо политическая обстановка в СССР позволяла надеяться, что свободных выборов можно будет добиться и мирным путем. За прошедший год они усилились настолько, что выступали почти как официальные и законные организации. При каждом райкоме уже находился эмиссар той или иной сильной партии и оказывал немалое влияние на принимаемые решения.
Наиболее решительные из представителей новых партий перешли к захватам зданий КПСС, комсомола и т.п., превращая их в свои резиденции. А члены вооруженных формирований все смелее нападали на советские воинские части, отделения милиции, захватывали оружие (а иногда просто покупали его). Порою, однако, оружие и даже военная техника появлялись у таких формирований совершенно непонятным образом, что позволяло предположить добрую волю советских властей. Вполне вероятно, что когда в 1990 году безусловное лидерство Звиада Гамсахурдия стало очевидно всем, некоторые круги Кремля оказались заинтересованы в создании, в противовес звиадистам, альтернативных вооруженных группировок. Так или иначе, летом 1990-го было ясно одно: Звиад Гамсахурдия превратился в самого популярного вождя, и возглавленный им в 1990 году блок националистическо-демократических партий «Круглый стол», спикером которого он был избран, мог уверенно рассчитывать на победу на свободных выборах.
Но тем временем национальная политика грузинских демократов приносила все новые плоды. Антирусские настроения достигли той степени накала, когда русскоязычное население начало ощущать себя в Грузии лишним. Ультрапатриоты взяли на вооружение лозунг: «Грузин, стыдись своей русской матери!», звучавший как мрачное предзнаменование сегрегации по принципу «чистоты крови». В следующем году звиадисты разработали проект закона о гражданстве, по которому для получения оного не-грузин был обязан прожить в республике не менее 10 лет, владеть грузинским языком, знать основы Конституции и историю Грузии, кроме того, присягнуть на верность законам государства. Не только абхазы и осетины, но и русские, армяне, азербайджанцы крайне обеспокоились этими требованиями, перспектива превращения республики в государство с ярко выраженным господством титульной нации обретала реальные черты. Надо подчеркнуть: деятели будущей оппозиции до 1991 года полностью разделяли взгляды партии Звиада Гамсахурдия в национальном вопросе, а некоторые и критиковали его за недостаточную жесткость.
Сторонним наблюдателям непримиримость грузинских патриотов виделась более или менее оправданной в свете политической обстановки внутри СССР и вокруг Грузии в частности: ведь грузинские революционеры оставались в роли слабейших, борцов за демократию, а Советский Союз – никто не отрицал – оставался могущественным врагом. Поэтому даже разгул антирусских настроений представлялся оправданным: в борьбе все средства хороши, тем более что в республиках Прибалтики русские и вправду выступали в качестве препятствия на пути к независимости, желали они этого или нет. Притом направленность шовинистической пропаганды была избирательной (в частности, в Грузии по-прежнему практически отсутствовал антисемитизм), т.е. ультрапатриоты, как правило, не считали нужным третировать представителей тех народов, которые не собирались бороться против идеи независимой, единой и неделимой Грузии.
Однако порой действия грузинских революционеров неприятно удивляли даже сочувствующих им, например, фактическое изгнание духоборов – русских общинников православной секты, проживавших в горной Джавахети, куда их в 1841 году сослал Николай I. Духоборы пережили на этих землях все власти, теперь же оказались под ударом, их вытесняли без шума, без столкновений – обычное впоследствии «выдавливание» мирных беззащитных русских жителей. Даже колонистами в прямом смысле слова духоборов назвать было трудно – их отправили сюда в ссылку после отлучения и проклятия русской православной церкви. Общество Мераба Костава взяло на себя скупку домов у духоборов, для того, чтоб их не заселили местные армяне. Духоборы уезжали сначала поодиночке, потом группами. Звиад Гамсахурдия официально выступил против их выезда, указывая, что они – малочисленные, трудолюбивые, спокойные, не требующие автономии – нужны Грузии; но уезжавшие справедливо считали его, как и всех неформалов, виновником этого изгнания – с обжитых мест, от хорошего хозяйства в пустующие, неустроенные, полузаброшенные деревни Центральной России.
В разгар выезда духоборов Гамсахурдия организовал кампанию массового неповиновения с целью добиться свободных выборов. 26 июля сотни пикетчиков из местных отделений Хельсинкского союза и Общества св. Ильи Праведного – их возглавлял Гамсахурдия – заблокировали железнодорожные пути вокруг города Самтредиа, главного узла железных дорог Западной Грузии. Неформалы объявили, что уже не верят обещаниям правительства республики провести выборы, и блокада приняла продолжительный характер. 29 июля Гамсахурдия выступил по республиканскому телевидению (такого права он уже добился) и возложил всю ответственность за сложившиеся неудобства и возможные последствия на правительство. Последнее пошло на уступки и опубликовало в печати три варианта законопроекта о выборах, но Гамсахурдия, не давая руководству ни минуты покоя, тут же заявил, что неформалы продолжат кампанию, пока не добьются желаемого результата.
В августе 1990 года закон о выборах был наконец принят, но у грузин уже появились другие проблемы, связанные по-прежнему с национальным вопросом. Одну из них снова создала Абхазия. Здесь обстановка по-прежнему оставалась спокойной, но активность грузинских неформалов и их успехи снова заставили абхазов искать возможности высказать свои притязания. Сигналом тревоги прозвучало признание Верховным Советом Грузии (20 июня) незаконными всех государственных структур и договоров, заключенных после февраля 1921 года, т.е. после завоевания Грузии большевиками. Все три автономии по данному постановлению также попадали в разряд незаконных; их руководство попыталось принять контрмеры, в результате чего в июле 1990 года произошел раскол Верховного Совета Абхазии. Депутаты-грузины саботировали сессию, на которой абхазы намеревались рассмотреть вопрос о признании факта захвата Абхазии меньшевистской Грузией в 1918 году. Зато сессия Совета депутатов Южной Осетии 10 августа 1990 года большинством голосов (67 за, 25 против, 7 воздержавшихся) приняла декларацию о суверенитете Южной Осетии.
Тогда же достигла высшего накала проблема турок-месхетинцев. Осевшие в средние века на юго-западе Грузии, в горной Месхетии, они подверглись при Сталине (в 1944 году) депортации в Среднюю Азию, а в мае 1989-го бежали и оттуда после чудовищной ферганской резни. Обратившись к властям Грузии с просьбой позволить им вернуться на родину отцов, они получили категорический отказ. Все грузинские революционеры, базируясь на положении «Грузия для грузин», протестовали против их возвращения под всевозможными предлогами: что турки-месхетинцы некоренные жители, что они мусульмане, и наконец, что «самим есть нечего». Обездоленные, отчаявшиеся месхетинцы не отступали; собравшись в Краснодарском крае, они намеревались устроить мирное шествие в Месхетию. Кратчайшая дорога шла вдоль Черного моря, через Абхазию. Понимая, что мирное шествие сразу же за рекой Псоу, в грузинской Гагре, может превратиться в бойню, советские власти спешно поставили на границе спецназовцев, а затем уговорили месхетинцев отступиться. С этими событиями связан курьезный, но показательный случай: Раиса Горбачева, приехав вместе с мужем на президентскую дачу в Мюссере, заявила, что поскольку вокруг дачи столько «пустующей земли», именно в таком прекрасном месте следует расселить беженцев. Поскольку Мюссера находилась на территории, где преобладали абхазы, последние не могли остаться равнодушными к такому проекту, зная влияние супруги на президента СССР. На следующее утро Раиса Максимовна была неприятно поражена видом огромной толпы абхазов, окружившей дачу: единодушие и решимость собравшихся произвели на нее столь сильное впечатление, что она поспешила заверить их, что турки-месхетинцы здесь расселены не будут – и затем покинула Мюссеру. Изгнанникам же так и не пришлось вернуться в Месхетию.
Еще один конфликт возник на востоке Грузии – в Кварельском районе, где началась кампания по выселению «леков» (аварцев, живших здесь уже полтора столетия со времен набегов горцев из Дагестана) с исконной грузинской земли, хотя аварцы жили здесь небольшими компактными группами и ни на что не претендовали. Звиад Гамсахурдия выступил особенно жестко по этому поводу и потребовал сноса в аварском селе Тиви «незаконно строящихся» домов. Районные власти послушно постановили снести эти дома и прислали бульдозеры под охраной милиции. Аварцы бросились защищать свои дома, начались драки палками и камнями, милиция стреляла в воздух. Далее боевики Хельсинкского союза (читателя не должно шокировать это словосочетание) обложили Тиви блокадой, не пропуская сюда даже машины с хлебом. Власти Грузии объявили, что не могут обеспечить безопасность аварцев. Грузинские аварцы, приехавшие в Дагестан, просили собратьев принять их, расселить на своей территории; дагестанцам такая перспектива не очень нравилась – в перенаселенной республике, на которую наступало Каспийское море, не хватало земли. Вместе с волной протестов по поводу действий звиадистов в Дагестане звучали выступления против иммиграции из Грузии. После того, как ряд партий осудил Гамсахурдия, он объяснил (на встрече в Казбеги с дагестанской делегацией из Хасавюрта, где и проходил митинг в защиту «леков»), что все происшедшее – следствие юридических неурядиц. Но было ясно, что и аварцам суждено повторить судьбу духоборов.
А тем временем абхазам все же удалось собрать большинство депутатов на сессию своего Верховного Совета и принять (25 августа 1990 года) Декларацию о суверенитете. Эта Декларация не являлась требованием предоставить Абхазии независимость от Грузии, но грузинские депутаты немедленно запротестовали. 26 августа Верховный Совет Грузии аннулировал принятие Декларации; началась забастовка сухумского депо, вся железнодорожная линия оказалась заблокированной (большинство рабочих в Абхазии были грузинами, абхазы оставались по преимуществу сельскими жителями). Филиалы грузинских националистических партий в Абхазии призвали местных (грузин) к гражданскому неповиновению. До новых столкновений не дошло, но отношения Тбилиси и Сухуми продолжали портиться. 20 сентября решающий шаг сделали осетины, провозгласив Юго-Осетинскую Советскую Демократическую Республику. Осетины твердо намеревались остаться в составе СССР в случае отделения от него Грузии; можно было бы определенно назвать их зачинщиками нового конфликта, если бы не пресловутое постановление от 20 июня. Ведь для южных осетин никакой автономии в Грузинской Демократической Республике не существовало.
Звиад Гамсахурдия в преддверии выборов говорил так: «самый реальный путь выхода из кризиса – всеобщие демократические выборы в национальный парламент Грузии, который будет представлен истинными лидерами национального движения. Только такой парламент может гарантировать права национальным меньшинствам на территории Грузии. Мы готовы сохранить автономии Абхазии и Южной Осетии, но не Аджарии, где местная коммунистическая мафия вцепилась в насиженные номенклатурные места». Итак, сохранение автономий и статуса национальных языков за абхазским и осетинским было максимумом, на который Гамсахурдия соглашался до выборов. Как он заговорил после выборов – отдельная история.
13. ГАМСАХУРДИЯ У ВЛАСТИ
«Я вас очень прошу, не упоминайте слова «Южная Осетия». Они воспринимаются нами как оскорбление. Никакой «Южной Осетии» нет. Осетины являются национальным меньшинством в Грузии. Меньшинством, которому мы, согласно международным нормам, гарантируем все права, включая право на национальную культурную автономию. Но не государственную. Государственность у них есть в Северной Осетии, в РСФСР».
Звиад Гамсахурдия,
интервью еженедельнику «Собеседник»,
1990 год, № 19.
Ко времени октябрьских выборов Звиад Гамсахурдия имел сложившуюся оппозицию, объединенную в так называемом «Национальном конгрессе». Последний стал единственной силой, которая могла бы соперничать с блоком сторонников Гамсахурдия «Круглый стол – Свободная Грузия». Компартия Грузии совершенно утратила популярность в народе и сохраняла влияние за счет старых связей и официальной поддержки Кремля. Национальный конгресс объединил Национально-демократическую партию Георгия Чантурия, Партию национальной независимости Ираклия Церетели, Общество Ильи Чавчавадзе и еще целый ряд партий. Претензии Национального конгресса к политике Гамсахурдия были многочисленны и разнообразны, но ни одна из них не могла поколебать его популярности в грузинском народе. Возможно, именно эта популярность в конечном счете и толкнула соперничающие партии в оппозицию, так как дело шло к установлению, в результате всеобщих выборов, гегемонии «Круглого стола». Как справедливо отмечали аналитики, «политические пристрастия населения определялись ориентацией на лидера, а не на партию и ее программу».[14] А бесспорным лидером нации стал Звиад Гамсахурдия. Его позиция – как до, так и после прихода к власти – состояла в следующем: пока Грузия сделала только первый шаг на пути к независимости, не следует дробить революционное движение борьбой партий под видом развития демократии, это в конце концов выльется в грызню за власть; все усилия надо бросить на борьбу за главную цель – выход из Советского Союза. Следует признать, что он оказался прав, поскольку никто из его противников не смог предложить другой модели будущего государственного устройства; многие в то время были заняты взаимными распрями, даже члены политсоветов то и дело перебегали из одной партии в другую. Конечно, ни одна партия не пыталась занять принципиально иной позиции в национальном вопросе, это уронило бы ее рейтинг до нуля. Поэтому абхазы и осетины все новые грузинские партии воспринимали как единый фронт, развернутый против них.
Признаки надвигающегося разлада становились все более тревожными. Накануне выборов в здании бывшего ЦК комсомола Грузии, где располагалась штаб-квартира «Круглого стола», были застрелены два активиста «Тетри Гиорги». Следствие не дало результатов. Подозрения звиадистов лежали на «мхедрионцах», к тому времени явно тяготевших к Национальному конгрессу (в противовес «Тетри Гиорги») и превратившихся во внушительную военную силу; следует сказать подробнее о них и их вожде.
Биография Джабы Иоселиани, хоть и слегка фантастическая, не содержала особых тайн. Впервые попав в тюрьму за кражу в 16 лет, он не только стал авторитетным «вором в законе», прославившись своей непокорностью тюремным властям, но и обнаружил талант к литературному творчеству. Еще молодым он бежал из заключения, кочевал по России и в Ленинграде под чужой фамилией поступил на факультет восточных языков университета. Затем за соучастие в ограблении и убийстве он был арестован и судим вновь, 25-летний срок ему снизили до 10 по ходатайству народных артистов Серго Закариадзе и Медеи Джапаридзе. В 1966 Джаба Иоселиани вернулся в Тбилиси, окончил ТГУ, защитил докторскую диссертацию и с 1975 по 1985 преподавал здесь литературоведение.
В 1989 году Джаба Иоселиани открыл новое поле деятельности – политику. Нет нужды говорить, что в сколачивании «Когорты всадников» его воровские связи и авторитет сыграли немалую роль, тем более что понятия «мафиозо» и «грузинский патриот» никогда не считались несовместимыми. Новобранцы-уголовники охотно вербовались в ряды будущих защитников Родины, не встречая протеста у значительной части неформалов. Такие люди не боялись крови, а в случае чего (например, волны политических репрессий) и тюрьмы; правда, они рассчитывали на вознаграждение за труд и риск, однако, зная их как людей практичных, можно предположить, что они предугадывали, какой характер примут войны за свободу и единство Грузии.
Отряды «Мхедриони» действовали, как уже упоминалось, в Южной Осетии; здесь они выступали, к примеру, под видом милиции («Пока разберутся...»), а своей задачей декларировали «защиту мирного населения любой национальности». Когда в сентябре 1990 года Джабе Иоселиани удалось добиться решения Совета Министров Грузии о легализации «Мхедриони», она была зарегистрирована как корпус спасателей на случай стихийных бедствий («мхедрионцы» действительно сыграли существенную роль в спасении людей во время землетрясения в Раче). Впоследствии это название еще раз всплыло на свет божий, хотя «Мхедриони», прикрывшись этой вывеской, и не думали даже для виду изменить свою структуру.
Реальное влияние всех перечисленных политических партий и вооруженных формирований не следует и преувеличивать. Москва могла официально игнорировать все устремления грузинских сепаратистов и даже допустить демократические выборы, означавшие по сути передачу им официальной власти. Это было время неопределенности в Советском Союзе, никто не мог знать, победят в верхах сторонники жесткой линии или реформы будут продолжаться. Мощные части советской армии по-прежнему располагались на территории Грузии и в случае правого переворота могли легко восстановить господство над ней, отправив всех грузинских диссидентов на прежнее место – в тюрьму.
28 октября состоялись долгожданные выборы, в них приняли участие 11 блоков и партий. Блок «Круглый стол – Свободная Грузия» одержал внушительную победу, завоевав 155 мест в Верховном Совете; Компартия получила 64 места, Народный фронт Грузии – 16. Блоку «Демократическая Грузия» досталось 4 места, по одному – блоку «Освобождение и экономическая независимость» и «Всегрузинскому обществу Руставели»; прочие (независимые) кандидаты разделили оставшиеся 9 мест. Таким образом, звиадисты получили в парламенте 62% голосов, в то время как коммунисты – 25,6%. Советской власти в Грузии больше не существовало.
В первый день работы нового Верховного Совета, 14 ноября 1990 года, Звиад Гамсахурдия тайным голосованием был избран его председателем.
Тогда же парламент принял закон об объявлении «переходного периода в республике для восстановления полной государственной независимости Грузии», единогласно – закон об изменении наименования государства (Республика Грузия), а также утвердил символы государства – гимн, герб и трехцветный флаг. Всем было ясно, что Грузия в борьбе за независимость вышла на финишную прямую. Самому факту состоявшихся выборов и победы звиадистов грузины придавали огромное значение: везде царило ликование, и даже казалось, что главная битва выиграна и вскоре Грузия добьется истинной независимости и процветания.
Поддержка Звиада Гамсахурдия народом, доверие и любовь к нему были очень велики. Он мог не обращать внимания ни на ослабевших коммунистов, ни на показавшую свою непопулярность оппозицию. В нем видели олицетворение обновленной Грузии, просвещенной и гордой, свободолюбивой и патриархальной. И сам он старался по мере сил поддерживать это отношение к себе, следил за собой, а в выступлениях перед народом каждой мелочью подчеркивал свою искренность, твердость убеждений. Наблюдателей со стороны даже пугала одержимость его речей и восхищенное преклонение слушателей, когда все – и мужчины, и женщины, и дети – единодушно, с пылом скандировали: «Зви-а-ди! Зви-а-ди!» И не следует забывать, что своей роли «отца нации» он добился в трудных условиях, без всякой внешней поддержки. Он мечтал о многом, но добился немногого: слишком сильны оказались его противники. Что касается оппозиции ему, то можно было бы предсказать еще большее ее ослабление в случае реального успеха звиадистов в борьбе за выход из состава СССР. В демократических кругах России мало кто решался выступать против Звиада Гамсахурдия. Одним из этих немногих стал академик и философ Мераб Мамардашвили: он осуждал экстремистские методы борьбы грузинских демократов, в свое время он заявил: «Если мой народ изберет своим лидером Гамсахурдия, то мне придется пойти против своего народа», – и умер 25 ноября в московском аэропорту Внуково от инфаркта, после того как группа сторонников Гамсахурдия не пустила его на тбилисский самолет, называя его предателем. Но даже Мамардашвили о проблеме «малых народов» высказывался так: «Национальные меньшинства являются составными элементами нашей грузинской судьбы... Если мы успеем показать пример законодательства построения новых социальных реформ... то успокоятся и осетины, и абхазы, найдя в них воплощение своих подлинных, а не фальшивых интересов, за которыми они бегут, отстаивая Абхазскую Советскую Республику». Так говорил философ, протестующий против еще гипотетического попирания прав человека будущим режимом Гамсахурдия и ратующий за соблюдение их. А сам Звиад Гамсахурдия вскоре после своего прихода к власти заявил: «Мы слишком долго цацкались с сепаратистами, слишком долго они безнаказанно действовали, выдвигали незаконные притязания».
Пока что, впрочем, победители стремились прежде всего реально утвердить свою власть над Грузией и организовать собственный управленческий аппарат. 15 ноября Звиад Гамсахурдия назначил председателем Совета Министров директора Института металлургии, доктора технических наук Тенгиза Сигуа (заместителя председателя Центризбиркома на прошедших выборах). Первым заместителем председателя Верховного Совета стал Акакий Асатиани. 22 ноября началось формирование кабинета министров. Тогда же Гамсахурдия направил Горбачеву заявление по поводу проекта нового союзного договора, в котором говорилось об отказе Грузии подписать его. Затем был заключен ряд договоров об экономическом и культурном сотрудничестве с рядом республик Советского Союза, также вставших на путь отделения от него: Эстонской Республикой (27 ноября), Украинской (30 ноября) и Азербайджанской ССР (6 декабря), Республикой Молдова (21 декабря). Одновременно звиадисты развернули активную деятельность по внутреннему переустройству республики: они стремились как можно скорее разрушить старые советские органы, подорвав этим влияние Москвы в Грузии.
По замыслу Гамсахурдия, вся полнота власти на местах должна была сосредоточиться в руках назначаемых центром префектов из числа кандидатов, выдвигаемых местным населением. Таким образом, планировалась полная реорганизация всего механизма управления, большинства государственных структур. Но она еще не успела развернуться, как страна вступила в настоящую войну.
Ура-патриоты призывали «разобраться» с Южной Осетией, провозгласившей себя, по сути, союзной республикой. Официальный Тбилиси начал усиленную «артподготовку» в средствах массовой информации: факт нарушения территориальной целостности был налицо, а право Республики Грузия на всю территорию бывшей Грузинской ССР не ставил под сомнение никто. В сущности, для Грузии поступиться не очень богатой территорией, составляющей 5,6% от Грузинской ССР и населенной преимущественно чужеродной нацией, во имя демократических идеалов было бы не так уж тяжело и не позорно. Так позднее Джохар Дудаев, чтобы развязать руки для борьбы с Россией, дал согласие на выделение Ингушетии из Чечено-Ингушской АССР и даже пошел на территориальные уступки. Но для нового грузинского правительства удержание Южной Осетии было вопросом принципа. Уже проникшийся идеей национального превосходства, грузинский народ в большинстве разделял взгляды звиадистов. К тому же утверждение, что отделение Южной Осетии есть происки Кремля, получило развитие в виде следующей концепции: на осетинском «фронте» Грузия отстаивает свою свободу, и сражающийся на нем воюет против коммунистической империи за священную свободу Грузии. Такая теория порождала, в свою очередь, «синдром крестового похода»: всем отправляющимся на священную войну Господь отпускает грехи; поэтому ради торжества правого дела грузинское общество было готово закрыть глаза на присутствие бандитов в армии, которую отправят подавлять Осетию. Осетины тоже знали это и отнюдь не горели желанием подчиниться и впустить в свои города и села даже грузинскую милицию.
Южная Осетия готовилась к парламентским выборам, назначенным на 9 декабря 1990 года. 8 декабря грузинский парламент постановил заранее считать незаконными эти выборы и их результаты, а прокуратура Грузии предупредила организаторов выборов об уголовной ответственности. Но 9 декабря выборы состоялись по всей Южной Осетии (кроме семи грузинских избирательных округов) и в них приняло участие свыше 70% населения. Тогда на следующем заседании Верховного Совета Грузии 11 декабря 1990 года был поставлен на голосование вопрос об изменении Конституции Грузии. Звиад Гамсахурдия в своей речи на этой сессии подвел итоги: «...по нашему глубокому убеждению, полной и надежной гарантией защиты прав превратившегося сегодня в историческом Шида Картли в национальное меньшинство грузинского населения может быть только полная ликвидация так называемой Юго-Осетинской автономной области, чтобы избежать посягательства на территориальную целостность Грузии и дальнейшего обострения межнациональных отношений в этом регионе...» Далее он прибавил, что Грузия гарантирует «защиту населения Шида Картли», а также «сохранение осетинского языка» и осетинских школ.
Парламент Республики Грузия единогласно принял решение об упразднении Юго-Осетинской автономной области. Отныне само словосочетание «Южная Осетия» перестало упоминаться во всех грузинских газетах, телепередачах, официальных сообщениях и постановлениях: ее официальным наименованием стало «Шида Картли» или «Самачабло» (последнее название произошло от фамилии местных средневековых владетелей Мачабели). Верховный Совет Южной Осетии был поставлен вне закона.
Уже 12 декабря в результате перестрелки из автоматов в центре Цхинвали были убиты два грузина из ближайшего окружения Гамсахурдия и один осетин. Вечером президиум Верховного Совета Грузии ввел чрезвычайное положение на территории Цхинвали и Джавского района. 14 декабря председатель Партии национальной независимости Церетели в выступлении по телевидению потребовал в два дня вывести из Южной Осетии внутренние войска СССР. В свою очередь, Верховный Совет СССР 15 декабря обратился к «Верховному Совету Грузинской ССР» и «облсовету Юго-Осетинской автономной области» с призывом отменить антиконституционные решения об изменении статуса последней. 16 декабря в ответ на это обращение депутаты Южной Осетии выразили готовность к переговорам с грузинским парламентом и попросили увеличить численность внутренних войск СССР в Южной Осетии; 17 декабря Гамсахурдия и Сигуа потребовали от этих войск навести порядок в Южной Осетии. В ряде грузинских сел Южной Осетии уже появились отряды МВД Грузии, но настоящие военные действия были еще впереди.
В борьбе против «осетинских сепаратистов» грузинская нация располагала двумя разрядами вооруженных сил. С одной стороны, это были перешедшие в подчинение звиадистскому правительству подразделения МВД республики и формирования «Тетри Гиорги», с другой – «Мхедриони», ставшие, однако, неудобными Звиаду Гамсахурдия. Они не являлись вооруженными формированиями оппозиционного Национального конгресса, а только блокировались с ним, вообще же превратились в независимую военную силу, не подчинявшуюся никому. Звиадисты обоснованно опасались способности «Мхедриони» поднять на щит любую политическую группировку, даже чисто бутафорскую. Кроме того, Гамсахурдия не хотел конкурентов в будущем осетинском походе – а готовность идти против осетин изъявили все боевики, понимая, что военная добыча и боевая слава им гарантированы почти при любом исходе кампании. Сам вопрос престижа государственной власти требовал не позволить «Мхедриони» разделить с правительственной армией славу борцов за удержание Южной Осетии.
Собственно правительственная армия – Национальная гвардия Грузии – была создана лишь 20 декабря 1990 года при Министерстве внутренних дел. Ее основу составили старые части войск МВД и отряды «Тетри Гиорги». А 28 декабря Верховный Совет запретил деятельность вооруженных формирований, не предусмотренных законом. Регистрация «Корпуса спасателей» была аннулирована, однако Звиад Гамсахурдия был уже бессилен уничтожить формирования «мхедрионцев». Могущество «Мхедриони», к тому времени располагающего пятью тысячами человек, несколькими десятками БТРов и солидным количеством оружия и боеприпасов на разбросанных по всей территории Грузии базах, не поколебалось.
* * *
II съезд народов Кавказа, состоявшийся 13 – 14 октября 1990 года в Нальчике, объявил о намерении проводить в дальнейшем миротворческие акции и операции силами Ассамблеи горских народов Кавказа. Речь шла главным образом об осетино-ингушском конфликте, урегулировать который не могли ни российские, ни советские руководители. Массовые выступления ингушей за возвращение Пригородного района – центра формирования ингушской нации, составлявшего треть ингушских земель, – происходили еще в начале 1960-х, в 1970 и 1973 гг. Новый подъем ингушского движения начался в 1988 – 1989 гг., и к концу 1990 года напряженность в Пригородном районе сильно возросла. Часть ингушей уже в это время ориентировалась на звиадистскую Грузию, и еще в 1989 году у руководителей ингушского национального движения начались трения с лидерами АГНК. Однако против складывающейся грузино-ингушской коалиции осетины Севера и Юга по-прежнему стремились бороться в союзе с Москвой, а не с народами Кавказа, и по этой причине деятели Ассамблеи не вмешивались в юго-осетинские дела. В Абхазии же влияние АГНК сохранялось, – и может быть, уже тогда опасение ввязаться в войну со всем Кавказом (по крайней мере, с адыгскими народами) вынуждало звиадистов, занимавших все более жесткую позицию в отношении Южной Осетии, не трогать Абхазию, которая вела себя спокойно. Так же спокойно, без конфликтов с грузинской стороной, 24 декабря 1990 года состоялись выборы председателя Верховного Совета Абхазии, ставшего и здесь – после потери Компартией Грузии монополии на власть – высшим органом управления.
Еще полтора года назад доктор исторических наук, востоковед-хеттолог Владислав Ардзинба имел мало шансов возглавить правительство Абхазии. Род Ардзинба считался одним из крупнейших в Абхазии, накануне падения Советского Союза 23 представителя этого рода занимали различные руководящие посты. Однако возможностей для карьеры, учитывая сохраняющееся засилье в Абхазии грузин и всего грузинского, у молодого выпускника Сухумского педагогического института (университет в Абхазии еще не был учрежден) было не так уж много. В советское время специальность историка, которую выбрал Владислав Ардзинба, не считалась перспективной. Намного более ценилось образование юридическое, дававшее возможность разбираться в тонкостях законодательства и консультировать деловых людей при попадании в щекотливое положение, или медицинское, обещавшее при должном уровне профессионализма хорошие доходы. Получив высшее образование, Ардзинба уехал в Москву и поступил в аспирантуру Института востоковедения Академии наук СССР. Это было солидное учебное заведение: из его стен вышли многие известные политики советского и постсоветского периода, например, будущий президент Азербайджана Гейдар Алиев и будущий премьер Российской Федерации Евгений Примаков.
Ардзинба долго работал в Институте востоковедения, где заведовал сектором культуры, затем вернулся в Абхазию и в 1988 году стал директором АбНИИ, игравшего роль цитадели абхазского национального движения. На этой работе он провел совсем немного времени: события в СССР открыли перед ним широкое поле деятельности. В том же 1988 году Ардзинба был избран депутатом Верховного Совета Абхазской АССР, а в 1989 году делегирован на I съезд народных депутатов СССР, имевший для перестройки то же значение, что и созыв Генеральных штатов – для Великой французской революции. Первой же темой для обсуждения на этом съезде стали события 9 апреля в Тбилиси. Ардзинба поднял вопрос об антиабхазских лозунгах, выдвигавшихся грузинской стороной накануне митинга на проспекте Руставели, и о положении абхазов в целом. Ораторские способности Ардзинба произвели большое впечатление на аудиторию, а в Абхазии сделали его одним из самых популярных политиков, хотя он не был вхож в круги местной партийной элиты. Поэтому он предпочел остаться в Москве и не прогадал: в Верховном Совете СССР он возглавлял комиссию по автономным образованиям и успел немало насолить грузинским унитариям.
Теперь, после избрания главой Верховного Совета Абхазии, Владиславу Ардзинба предстояло распутывать сложнейшие переплетения внутриабхазской политики, где у него были не только противники-грузины, но и соперники-абхазы. Особо сильны в то время были позиции первого секретаря Гудаутского райкома партии Константина Озгана, претендовавшего на роль первого человека в республике. Он происходил из села Лыхны – исторического центра Абхазии – и сыграл значительную роль в обороне Абхазии от грузин в июле 1989 года, как и первый секретарь Очамчирского райкома Сергей Багапш; оба они вынуждены были оставить свои посты по требованию Тбилиси, зато заслужили уважение своего народа. Новый руководитель Очамчиры Константин Салия мог стать лидером, который устраивал бы Грузию, как и ткварчельский первый секретарь Давид Пилия. Уже приобретали известность новые абхазские политики, выдвинувшиеся в связи с деятельностью Народного Форума «Аидгылара». И все-таки именно Ардзинба сумел стать фигурой, приемлемой для большинства сил, сталкивающихся в Абхазии. В Тбилиси неожиданно легко согласились на избрание Ардзинба: там он казался слабым московским интеллигентом, к тому же грузины опасались прихода к власти Озгана, от которого ожидали более серьезных неприятностей. Гамсахурдия не препятствовал избранию Ардзинба прежде всего потому, что последний не имел ничего общего с партаппаратом; более того, в доперестроечные времена он испытывал на себе внимание местного (грузинского) КГБ.
Грузины поняли ошибку поздно, но за весь период параллельного правления Ардзинба и Гамсахурдия – этих двух лидеров, известных мировому сообществу преимущественно по войнам, которые они вели, – Абхазия оставалась мирной. Собственно, эти деятели были в чем-то похожи друг на друга: оба выдвинулись благодаря своим личным качествам, оба были интеллектуалами, обладали европейским шармом, знали по несколько языков; оба выдающиеся политики, оба сумели добиться для своих народов фактической, но не официальной независимости, обоим предстояло пройти путь от преклонения перед ними как перед любимцами нации до обвинений в авторитаризме. Разница заключалась только в методах управления: Гамсахурдия для достижения своей цели было необходимо разжигание национализма, Ардзинба противопоставил ему политику терпимости, и она дала хорошие результаты, хотя для многих они не сразу стали очевидными.
14. НАЧАЛО НАДЛОМА
«Прошлой зимой грузинские боевики захватили осетинских заложников. Людей раздели догола, избили арматурными прутьями так, что их тела превратились в кровавое месиво. Потом в двадцатиградусный мороз бросили в горную реку Лиахву, добивая несчастных с берега камнями. Потом их вытащили, они уже не могли ни стоять, ни двигаться. Но их заставили ползти голыми по-пластунски. После этого отрезали у полуживых людей волосы и заставили их есть свои волосы. Этих мучеников удалось спасти. Поместили их в больницы, часть в Цхинвали, часть в Джаву. Потом приехали тележурналисты. Жертвы едва дышали, но рассказали, что произошло. Рассказ их засняли на пленку. Под занавес корреспондент спросил у одного из несчастных, смог бы он все это простить. Тот ответил, что очень трудно, но надо. И добавил: "Мы же должны думать о наших детях».
Генерал Ким Цаголов (осетин).
«Московские новости», № 9
от 3 марта 1991 г.
Конечно, спорным может представляться утверждение, что в первую половину правления Гамсахурдия грузинское общество по степени демократизации занимало одно из первых мест в Советском Союзе. Вернее, такое утверждение может считаться более или менее справедливым, когда речь идет о правах грузин, тогда как по отношению к «малым народам» ущемления прав человека были просто вопиющими. Упразднив автономию Южной Осетии, Грузия 11 декабря 1990 года сделала выбор в пользу строительства «малой империи». Политика бывших диссидентов, направленная на подавление национальных меньшинств, превратилась в официальную, но еще в большей степени – в неофициальную политику, в бытовую повседневность. В остальном же звиадистская Грузия, и даже ее оставшиеся автономии – Абхазия и Аджария – совсем не задыхались, как то принято изображать, под гнетом тирана. Везде, кроме Южной Осетии, обстановка почти все время была спокойной. Экономический кризис развивался ненамного быстрее, чем во всем остальном Советском Союзе. Но грузинский народ не выказывал раздражения в адрес своего вождя, тем более что Гамсахурдия уверенно обещал оздоровление экономики в будущем – за счет использования гидроресурсов (грузины даже предполагали торговать экологически чистой пресной водой, отправляя ее в страны Восточного Средиземноморья), добычи полезных ископаемых и т.д. Гамсахурдия правил грузинами по принципу «хлеба и зрелищ»: он обещал оставить хлеб дешевым – и сохранил дотации на важнейшие продукты питания (хотя не избежал обвинений в популизме); на протяжении всего его правления цены на хлеб оставались низкими, в то время как по всему Союзу именно в это время росли неудержимо. Грузинское же телевидение, как уже говорилось, показывало лучшие фильмы из советского и мирового «золотого фонда», которые раньше могли увидеть лишь избранные из партийной элиты, записи кавказских танцев, песен, концертов. Развернув красочную пропаганду национальных культурных традиций, Грузия в то же время не замыкалась в себе, стараясь заимствовать лучшее из мировых духовных ценностей. Как звиадисты, так и их оппозиционеры мечтали о превращении Грузии в центр просвещения, высокоинтеллектуальной жизни на всем Кавказе, и когда в 1990 году Звиад Гамсахурдия выдвинул идею Кавказского дома – политического, экономического и культурного сообщества – грузины не скрывали, что надеются видеть свою страну во главе этого сообщества.
* * *
В конце 1990 года в Южной Осетии уже действовали боевики, фактически обложившие Цхинвали экономической блокадой. Они базировались в грузинских селах вокруг города и отгоняли сюда же автомобили с продовольствием, которые перехватывали на трассе, ведущей в город с юга. К Новому году в окрестностях Цхинвали располагалась целая армия, готовая по первому знаку захватить его. Осетинское население Цхинвали надеялось только на внутренние войска СССР, контролировавшие положение в городе до начала января включительно. По городу шли слухи о намечающемся вводе подразделений грузинской милиции. Осетины знали, что большая часть ее – переодетые в милицейскую форму боевики, что среди этих последних немало бывших заключенных-уголовников, и что город будет отдан этой «милиции» в полную и бесконтрольную власть. Они не желали этого допустить.
4 января осетинское население, наэлектризованное слухами, вышло на улицы и приступило к строительству баррикад; накануне председатель Верховного Совета Южной Осетии Торез Кулумбегов по радио предупредил горожан о реальной опасности грузинского нападения и подверг критике командование внутренних войск – как оказалось, не напрасно, поскольку на другой день, поставленные в известность о готовящемся вводе грузинской милиции военные попросили только беспрепятственного выхода из города для себя.
В ночь с 5 на 6 января 1991 года, когда внутренние войска оставили свои посты и ушли в военные городки, в Цхинвали вступил отряд в несколько тысяч грузинских милиционеров и боевиков. Но их задача – полностью взять под контроль город с преобладающим осетинским населением – была нелегкой. По мере того как грузины по-военному четко занимали одно за другим административные здания, обком, почту, банк, осетины начали сопротивляться. В городе завязались перестрелки, пока что локальные и беспорядочные; в первые четыре дня погибло двое грузин и четверо осетин, десятки были ранены. Грузинские «милиционеры» оказались совершенно неуправляемыми: они начали грабить магазины, громить административные здания, школы, театр, автобусы, троллейбусы, издеваться над мирным населением. Настоящие милиционеры-грузины, работавшие здесь и раньше, иногда пытались обуздать своих «коллег», но успеха не имели. Грузины овладели едва половиной городских кварталов; они удерживали центр города, осетинские ополченцы окружили их баррикадами и закрепились на окраинах. Тогда грузины обложили город извне – получилось двойное кольцо. За прошедший год осетины успели вооружиться, хотя не имели общего командования: отряды сопротивления (часто в них насчитывалось всего по 10 – 15 человек) составлялись из односельчан, соседей по улицам, по кварталам, и действовали разрозненно, без координации действий. Однако их боевой дух был высок, а знание города позволяло успешно противостоять более сильному противнику.
Изданный 7 января указ Горбачева о выводе грузинской милиции из Цхинвали только подогрел воинственный пыл грузин, расценивших его как вмешательство империи в дела Грузии. Понимая, что начался решающий этап борьбы, осетины оказывали все более упорное сопротивление. Все новые и новые люди подключались к борьбе против грузинской «милиции», терроризирующей захваченные ею районы. К тому времени стало официально известно, что из 59 сбежавших за последнее время из грузинских тюрем заключенных 34 оказались в Южной Осетии в качестве милиционеров. Дошло до того, что назначенный комендантом юго-осетинской столицы Гиви Кванталиани обращался к советским войскам МВД с требованиями о задержании грузинских же боевиков, с которыми сам справиться не мог. Число убитых и раненых росло с каждым днем. Между тем в сельской местности вспыхнула уже настоящая война. Грузинские вооруженные отряды захватывали, грабили и жгли осетинские села. Тысячи людей бежали в Джаву и дальше, через Рокский перевал, в Северную Осетию – в Россию.
Одновременно с действиями по подавлению осетин грузинское правительство продолжало антимосковскую политику, решительно поддерживало прибалтов во время кровавых январских событий в Риге и Вильнюсе, давало понять, на чьей стороне Грузия в начинающейся кувейтской войне. И демократы всего мира не допускали мысли о правоте «осетинских сепаратистов» в этом конфликте. Абхазия же оставалась спокойной. Не то чтобы победа Ардзинба была победой «партии согласия» – грузины довольно скоро почувствовали в нем опасного противника – но Ардзинба никогда не поддавался на провокации и не вступал в конфронтацию по национальному вопросу. В органах управления автономной республики по-прежнему господствовали грузины. Некоторые абхазы призывали вооруженным путем поддержать осетин, с которыми абхазов связывало сходное положение; но у Гамсахурдия на случай мятежа в Абхазии всегда был под рукой авангард для наступления на нее – мингрелы. Поэтому лишь отдельные абхазы в то время пробирались в Южную Осетию и воевали там на стороне осетин.
Внимание Ассамблеи горских народов было приковано к осетино-ингушскому конфликту, вступившему в январе 1991-го в опасную стадию. Руководство Северной Осетии категорически отказывалось вернуть ингушам Пригородный район; митинги шли по всей Северной Осетии и Ингушетии. В то же время АГНК начала внушать опасения союзному правительству, усматривавшему в ее существовании угрозу своей монополии на власть в этом регионе. Северная Осетия, отвлеченная спором о Пригородном районе, не была в состоянии остановить грузинское наступление. Между тем южные осетины лишились даже своего руководителя: 29 января глава парламента Южной Осетии Торез Кулумбегов был арестован и увезен в Тбилиси. Кулумбегов давно боролся против грузин, при Шеварднадзе его дважды исключали из партии («за неправильную оценку социально-экономического развития» и «за клевету на руководящих работников»). Три года он скрывался в России и Армении от преследований, в 1986-м вернулся в Цхинвали, а в 1990 году был избран председателем Верховного Совета. Кулумбегову предстояло провести в тбилисском изоляторе почти год; однако и после его пленения осетины не сложили оружия – это означало бы сдачу на поток и разграбление.
Цхинвальские ополченцы постепенно отработали тактику «баррикадной войны». Ночью над городом взмывала сигнальная ракета, а затем в наступившей темноте осетины открывали довольно меткую стрельбу по грузинской «милиции», и обычно бой заканчивался в их пользу. Отвоевывая улицу за улицей, осетинские ополченцы постепенно овладели большей частью Цхинвали. Грузинам иногда приходилось разговаривать по рации по-мингрельски: осетины прекрасно знали грузинский язык, и командиры, отдавая своим подчиненным боевые приказы, слышали в ответ в эфире: «Спасибо за информацию». К весне 1991 года каждые сутки в столице Южной Осетии погибало в среднем до пяти грузинских боевиков. Среди грузин началось дезертирство, некоторые даже сами сдавались осетинам и просили переправить их в Россию через Рокский туннель. Это придало осетинам смелости: о сдаче и подчинении уже не было и речи.
Теперь Звиад Гамсахурдия возложил обязанность покорения «Самачабло» не на милицию, а на новообразованную Национальную гвардию. Ее возглавил один из ближайших соратников Гамсахурдия, его бывший одноклассник Тенгиз Китовани, человек без определенных занятий, дважды судимый, по образованию скульптор (выпускник Тбилисской академии художеств). Став главнокомандующим, он пожертвовал миллион рублей (по тем временам солидную сумму) в фонд гвардии. Китовани также обладал авторитетом в криминальном мире, хоть и не был «вором в законе»; не без его влияния Гамсахурдия провел несколько амнистий, давших свободу не только незаконно осужденным при прежнем режиме, но и части уголовников, которые теперь уже законно вливались в ряды Национальной гвардии и отправлялись «защищать Грузию» на осетинскую войну. В итоге и воины, и мародеры на равных пользовались славой патриотов и борцов за демократию.
Джаба Иоселиани, лишившийся возможности стать в авангарде похода в Южную Осетию, теперь выступил с осуждением решения об упразднении осетинской автономии, посоветовал снять энергетическую блокаду и предложил свой план урегулирования: вывести из «Самачабло» милицию и гвардейцев, заменив их отрядами «Мхедриони». К этому времени Иоселиани стал резко критиковать политику Гамсахурдия, а ему самому все больше симпатизировали те российские демократы, которые уже видели, что национально-освободительное движение приобретает опасное сходство с нацизмом, но пытались объяснить все пороки личностью самого Гамсахурдия или политикой его партии. Тщетно пытаясь найти в Грузии лидера, сочетающего демократические воззрения с национальной терпимостью, гости из России нередко поддавались обаянию Джабы Иоселиани, который был харизматической личностью и умел производить впечатление интеллектуала. На фоне мрачного Гамсахурдия, по каждому поводу твердившего о «руке Москвы», Джаба Иоселиани казался более рассудительным, а в его «всадниках» нередко видели «робин гудов», не представляя себе жестокостей, на которые они окажутся способны, когда уже не нужно будет никого стесняться.
Зная о недовольстве населения Грузии неуправляемостью «мхедрионцев», Гамсахурдия решил обратить к своей выгоде изданный Горбачевым в декабре 1990 года указ «О роспуске незаконных вооруженных формирований». Именно в соответствии с этим указом советские силовики попытались в январе 1991 года подавить национальные движения в Вильнюсе (13 января) и Риге (20 января), однако своей цели они не достигли. Зато Гамсахурдия умудрился использовать слабость Кремля к своей выгоде: опираясь на тот же указ Горбачева, он обратился к командованию ЗакВО с просьбой оказать помощь в ликвидации организации «Мхедриони». Как ни странно, «оккупанты» пошли навстречу «мятежнику»: 19 февраля органы МВД Грузии и спецназ ЗакВО арестовали Джабу Иоселиани, его заместителя Зазу Вепхвадзе и до сорока активистов региональных отделений организации – всех по обвинению в незаконном хранении оружия. Джаба Иоселиани был помещен в ту же тбилисскую тюрьму, что и Торез Кулумбегов. «Мхедрионцы» оказались в подполье, впрочем, не особо глубоком, поскольку организация благополучно пережила режим Гамсахурдия. Вероятно, Горбачев рассчитывал, что Гамсахурдия в благодарность за услугу приостановит кампанию по выходу Грузии из состава СССР, довольствуясь ролью президента в обновленном Союзе. Для Гамсахурдия же эта комбинация была лишь тактическим ходом, с помощью которого ему удалось временно избавиться от опаснейшего конкурента в борьбе за власть. Другой соперник – Эдуард Шеварднадзе – сколачивал в это время в Москве группу коммунистов-реформаторов и тоже объявил себя врагом Горбачева. Поэтому на время и стал возможен альянс советского президента с грузинским вождем. Но главного союзника Гамсахурдия по-прежнему видел в американцах, которые в эти недели громили Ирак, а к концу февраля выбили войска Саддама Хусейна из Кувейта. Поражение Ирака означало сильный удар по влиянию Советского Союза на Ближнем Востоке и еще большее ослабление московских державников.
Несмотря на неудачи в Южной Осетии, власть Гамсахурдия укреплялась. Грузинский народ все так же восторженно выражал ему свою поддержку. Влияние «мхедрионцев» сильно упало. Назначаемые лично Звиадом префекты – преимущественно из интеллигенции –забирали власть в свои руки и управляли, как правило, лучше прежних секретарей райкомов, по-деловому. Советский Союз слабел, остатки партийных структур в Грузии разрушались. В этих условиях Звиад Гамсахурдия вскоре пошел на открытый разрыв с Москвой.
15. ПРЕЗИДЕНТ
Горбачевский референдум 17 марта 1991 года о сохранении СССР не мог не усугубить размежевание в Грузии по национальному признаку. Не было сомнений в том, что грузины в подавляющем большинстве проголосуют «против», и что в пику им осетины и абхазы выступят «за», а грузины, в свою очередь, воспримут такую позицию как очередное «покушение на территориальную целостность». Уже было ясно, что осетины не будут иметь общего мнения с грузинами; в Абхазии же велась напряженная политическая агитация. Уже к началу правления Гамсахурдия настроения местных русских, армян (эти народы в Абхазии составляли соответственно 14,3 и 14,6%), а также греков, турок и всего остального русскоязычного населения изменились не в пользу Грузии. Звиадистская пропаганда напоминала абхазам о многолетней мирной совместной жизни и совместном – в будущем – строительстве нового правового общества; но реалиями для 55% негрузинского населения в Абхазии оставались воинственные лозунги грузинских экспансионистов. Для людей, ощущающих свое национальное принижение, почти все демократические свободы гамсахурдиевского режима сводились к нулю.
Приход же к власти Владислава Ардзинба в еще большей степени сковал грузинских националистов в Абхазии. Он проводил искусную политику компромиссов: уступал по мелочам, давал грузинам возможность одерживать демонстративные победы, но в то же время неуклонно отстаивал позиции абхазов в главных вопросах. В Тбилиси скоро поняли, что столкнулись с достойным противником. В том, что русскоязычное население Абхазии склонилось на сторону абхазов, главная заслуга, конечно, принадлежала грузинской националистической пропаганде, но нельзя отрицать и роли нового Верховного Совета. Ардзинба демонстрировал свою национальную терпимость, предпочитая абхазскому языку русский – в то время еще язык межнационального общения. Ардзинба выступал и на грузинском языке (а Гамсахурдия впоследствии обращался к абхазам по-абхазски – правда, будучи свергнутым и в изгнании). Абхазия не давала повода ни к военному вторжению, ни к упразднению автономии; несмотря на численное превосходство грузин и мингрелов в Абхазии, Гамсахурдия не решился повторить с ней опыт Южной Осетии.
Парламент Республики Грузия 26 февраля принял решение бойкотировать референдум 17 марта. Но так как официально Грузия еще оставалась частью Советского Союза, абхазы и осетины имели возможность не считаться с решением звиадистского парламента. В Абхазии партийные органы начали подготовку к референдуму. Звиад Гамсахурдия, выступив по телевидению 5 марта, призвал все население не принимать в нем участия, а говоря о запланированном на 31-е марта другом референдуме – о восстановлении независимости Грузии, – заявил: «Референдум выявит не только сторонников независимости Грузии, но и тех, кто заслуживает права быть гражданином Грузии. Допустим, определенная часть населения не отдала голос независимости Грузии. Разве мыслимо человеку, который не желает восстановления нашей независимой государственности, подарить гражданство Грузии и передать в собственность грузинскую землю?.. Лишь после референдума мы решим, кому быть гражданином Грузии и кому должна быть отдана грузинская земля, земля наших предков, в собственность».
Тем не менее референдум 17 марта прошел как в Абхазии, так и в Южной Осетии: в первой республике значительная, а во второй подавляющая часть населения высказались за сохранение СССР. Президиум Верховного Совета Грузии 22 марта аннулировал итоги референдума там, где он состоялся; его результаты почти не оказали влияния на политическую жизнь СССР. Грузино-абхазские отношения после этого снова охладели. Конфликт усугублялся спором о префектах, попыткой Тбилиси ввести институт префектур в Абхазии; это означало бы ее расчленение на районы с подчинением каждого непосредственно центру, т.е. лишение автономии.
Абхазское правительство предприняло контрмеры: назначило на местах ряд своих представителей, официально именовавшихся главами администраций. Но в Гальский район, почти полностью мингрельский, Гамсахурдия все же назначил префекта, и местное население его поддержало. Абхазы могли рассматривать эти действия и как первый шаг по введению прямого правления Тбилиси, и как попытку оторвать Гальский район от Абхазии. Грузия по-прежнему проводила довольно жесткую политику в отношении Абхазии, в грузинских средствах массовой информации уже привычно называли абхазское правительство «сепаратистами», с одной стороны, и «агентами Кремля» – с другой. В том же выступлении 5 марта Гамсахурдия, отвечая на упреки оппозиции о «назначении» им Ардзинба, сказал: «Выборы Председателя Верховного Совета Абхазии полностью зависят от Абхазского Верховного Совета. У нашего же Верховного Совета нет никакого права ни на вето, ни на высказывание своего мнения. Это сделано специально. И, разумеется, конституционная реформа, которую мы намерены провести, предусмотрит и в будущем выправит это несоответствие».
В марте Гамсахурдия добился дипломатического успеха в своей борьбе как против советского руководства, так и против Южной Осетии. Визит Председателя Верховного Совета России Бориса Ельцина на Кавказ 23 – 24 марта официально был связан с северокавказскими проблемами, в частности, с продолжавшимся противостоянием осетин и ингушей. В столице Ингушетии Назрани стоял стотысячный митинг: в условиях смешанного проживания конфликтующих народов на спорной территории Пригородного района существовала опасность спонтанной вспышки вооруженных столкновений; Ельцин рассчитывал укрепить свой авторитет на Северном Кавказе, примирив враждующие стороны.[15] Но уже вечером 23 марта он отправился в Грузию, где на границе с РСФСР, в высокогорном селе Казбеги, состоялась встреча, рассматривавшаяся как рандеву двух выдающихся лидеров демократического движения. Никто не мог в то время предсказать, что менее года спустя после торжественной встречи один из ее участников будет свергнут как диктатор и враг демократии, а другой даст свое согласие и еще через два года поможет уничтожить. А сейчас они вступили в союз против Горбачева, договорившись о заключении до конца апреля проекта межгосударственного договора (пока что был подписан только «протокол о встрече и переговорах»). Немногие разглядели его оборотную сторону – ведь фактически он означал союз России и Грузии против Южной Осетии. Во всех пунктах этого документа Юго-Осетинская автономная область именовалась «бывшей»; стороны договорились о «восстановлении» в Южной Осетии «законных органов местной власти» – грузинских префектов; наконец, Ельцин обязался добиться вывода из Юго-Осетии частей Советской Армии. Протокол предусматривал создание до 10 апреля совместного российско-грузинского отряда милиции для разоружения всех незаконных формирований – иначе говоря, осетинских отрядов, а также, видимо, «мхедрионцев». Планировались также «незамедлительные» операции по возвращению беженцев.
Реакция осетин на договор в Казбеги последовала сразу же: плакаты на центральной площади Цхинвали гласили: «Встреча в Казбеги – новый Мюнхен!» Осетинам оставалось благодарить судьбу, что многие полномочия лидеров РСФСР и Грузии, прежде всего в отношении Советской Армии, оставались на бумаге. В сущности, переговоры с Ельциным дали Гамсахурдия возможность вырвать ногу из «цхинвальского капкана» – сдать осетинам оставшиеся кварталы и при этом «сохранить лицо». По соглашению с осетинскими командирами грузинские формирования 22 – 23 марта покинули город. Грузинам было важно не просто уйти из Цхинвали, но создать видимость успешно завершившейся операции по разоружению населения: на переговорах они просили осетинских ополченцев вернуть хотя бы отнятое милицейское оружие. Осетины нашли четыре автомата и пять пистолетов, которые «сдали» грузинским уполномоченным, и 24 марта грузинские отряды окончательно ушли. Это была национальная победа: центр автономной области стал столицей осетинского государства, Цхинвали превратился в Цхинвал.
Поражение в Южной Осетии нанесло сильный удар престижу звиадистского правительства. Хотя положение освободивших свою столицу осетин еще более ухудшилось,[16] было очевидно, что взять Цхинвал во второй раз будет не в пример труднее. Грузинские же отряды продолжали громить осетинские села, откуда жители бежали уже в Цхинвал (грузины из Цхинвала, в свою очередь, – в Грузию, прежде всего в Тбилиси). На остальной территории Южной Осетии – там, где соседствовали грузинские и осетинские села, установилась анархия: вооруженные банды авантюристов, действовавших от имени Тбилиси, стекались в Южную Осетию со всей Грузии, устремляясь туда, где можно было без риска пограбить.
На Северном Кавказе Ельцину не удалось решить осетино-ингушскую проблему, так как он твердо высказался против передела существующих административных границ республик, входящих в состав РСФСР. В качестве «компенсации» ингушам он пообещал поднять «наверху» вопрос о выделении Ингушетии из Чечено-Ингушской АССР. Этим он вызвал раздражение в Грозном, где у власти еще находились коммунисты во главе с лояльным Москве Доку Завгаевым. Деятели Ассамблеи горских народов весной 1991 года выступили за решение проблемы более радикальным путем: им удалось организовать переговоры в Нальчике, на которых осетинские представители дали принципиальное согласие на возвращение Ингушетии Пригородного района в обмен на отказ ингушей от претензий на часть Владикавказа.[17] Но официальное руководство Северной Осетии не стало выполнять этот договор, тем более что он никак не мог понравиться осетинскому населению Пригородного района.
«Восстановления законной власти в Самачабло» тоже не произошло; счет разоренным и сожженным югоосетинским деревням шел уже на десятки. Жестокость с обеих сторон за полтора года войны выросла непомерно. Именно в этот период группа грузин во главе с Мерабом Миндияшвили остановила «Скорую помощь», расстреляла раненого осетина, подвергла избиению врачей и водителя – их спасли только русские военные. Вскоре осетины захватили в плен четверых грузин, одним из которых был Миндияшвили, привязали их к деревьям и сожгли заживо. К апрелю погибло более ста и было ранено свыше трехсот осетин, примерно такие же потери понесли грузины.
Референдум о восстановлении независимости Грузии состоялся 31 марта 1991 года одновременно с выборами в местные органы управления. Это был день рождения Звиада Гамсахурдия. Сам грузинский лидер при всеобщем торжестве принял участие в плебисците и открыто проголосовал за независимость, подавая пример своему народу. В будущих результатах плебисцита не сомневался никто. Зато вопрос о референдуме в автономиях снова доставил головную боль грузинскому правительству. В Аджарии уже ощущалось напряжение, но здесь референдум прошел без эксцессов. Не состоялся он в Цхинвале и Джавском районе. В целом в нем приняло участие 90,5% населения бывшей Грузинской ССР. Голосование проходило под контролем нейтральных наблюдателей, и нарушений практически не было зафиксировано. 98,9% голосовавших высказались за независимость, что составило 89% от всего населения (той же бывшей Грузинской ССР). Общую картину нарушил ход референдума в Абхазии: абхазы и их сторонники из числа других национальностей нашли довольно остроумный способ не выступить открыто против независимости единой Грузии и в то же время выразить свой протест – они унесли бюллетени по домам. Таким образом в этой республике в голосовании приняли участие не более 60% избирателей.
Выборы в органы местного управления снова принесли решительную победу блоку «Круглый стол – Свободная Грузия». Рейтинг Звиада Гамсахурдия оставался очень высоким: он на 43 пункта опережал второго по популярности деятеля – Нодара Натадзе. Громкая победа 31 марта побудила грузинского лидера пойти дальше. В день второй годовщины трагедии на проспекте Руставели парламент принял Акт о восстановлении государственной независимости Грузии и тогда же вынес решение об учреждении должности президента. Введение этого поста лишний раз подчеркивало провозглашенную независимость, так как президентом был и Горбачев. Президент наделялся широкими полномочиями: функциями главнокомандующего, правом роспуска парламента, формирования правительства, назначения префектов.
На чрезвычайной сессии парламента 14 апреля 1991 года Звиад Гамсахурдия был открытым голосованием избран президентом Грузии. Еще предстояло провести всенародные выборы, назначенные на 26 мая. Гамсахурдия был совершенно уверен в успехе: с ним, с его именем связывали провозглашенную свободу, Грузия ликовала, торжества следовали одно за другим; поклонники и особенно поклонницы Гамсахурдия готовы были молиться на него. Ура-патриотизм стал религией, призывы к созданию единой и неделимой Грузии – повседневным лозунгом.
В докладе на сессии 14 апреля Звиад Гамсахурдия гарантировал, что Абхазия останется автономной, а вопрос об автономии Аджарии будет решать всегрузинский референдум. Однако жители этих республик оставались при своем мнении. Сергей Шамба, председатель Народного Форума «Аидгылара», поздравив Грузию с провозглашением независимости, заявил, что отношения Грузии с Абхазией должны строиться на основе равноправия двух республик. Сильно накалилась атмосфера в Аджарии. Провозглашенная в июле 1921 года автономия аджарцев, как известно, имела больше всего поводов называться «искусственной»: унитарии подчеркивали, что аджарцы – это грузины, омусульманенные в средние века, и ничем, кроме религии, не отличаются от большинства грузинской нации. Однако аджарцы вовсе не собирались отказываться от автономии. На случай распада СССР Аджария видела своего защитника в Турции, у границ которой она располагалась. На парламентских выборах 1990 года аджарцы отдали предпочтение Компартии Грузии, получившей 55,9% голосов; «Круглый стол» получил всего 19,8%. Настроения аджарцев вызвали немалую озабоченность и раздражение сторонников грузинского единства, которые по традиции объявили всех противников упразднения автономии Аджарии сепаратистами, экстремистами, коммунистами или панисламистами, в зависимости от их политической платформы. Одно время казалось, что в Аджарии возникнет новый очаг войны. Снятый в марте 1991 года с поста председателя Верховного Совета Аджарии Тенгиз Хахва был жестоко избит в Тбилиси; части Национальной гвардии в Батуми уже готовились к военной кампании по подавлению «сепаратистов». Однако многотысячные митинги протеста в Батуми 22 – 23 апреля (аджарцы требовали отставки заместителя председателя Верховного Совета Аджарии, звиадиста Нодара Имнадзе) заставили грузинское правительство спустить дело на тормозах. 23 апреля Имнадзе был отстранен, а в начале мая убит при попытке покушения на главу аджарского Верховного Совета Аслана Абашидзе. Но Аджария все же избежала войны; грузинскому президенту хватало осетинского фронта. Здесь к середине апреля было разгромлено и опустошено 110 сел, из них 86 – осетинских. Но ни блокада, ни явное численное превосходство грузинских формирований, осаждавших Цхинвал с нескольких сторон (несмотря на приход добровольцев из Северной Осетии, число осетинских ополченцев не превышало двух тысяч человек), не смогли заставить его защитников сдаться. Российско-грузинская милиция так и не была создана, а руководство Советского Союза приняло решение ввести в Южную Осетию дополнительный контингент внутренних войск МВД. В ответ «Круглый стол – Свободная Грузия» провозгласил забастовку железнодорожников – в ущерб Советскому Союзу, считавшему Грузию своей частью. Снова в блокаде оказались железнодорожные пути у Самтредиа и морские порты.
16. ДИКТАТОР
«Агенты Кремля» – так все чаще стал называть представителей оппозиции Звиад Гамсахурдия в преддверии первых всенародных выборов. Причиной было стремление «здоровых слоев общества», как стали называть грузинскую оппозицию, опереться на союз с Москвой против своего первого президента. Любопытно, что противников Гамсахурдия одновременно поддержали и боровшиеся против Горбачева демократы, и – негласно – силовые структуры. Таким образом, своей политикой грузинский лидер вызвал раздражение обеих противостоящих сил в Москве. Для Кремля он был естественным врагом, а московским демократам казался слишком одиозной личностью. Располагая фактической властью всего несколько месяцев, Гамсахурдия оставил по себе дурную славу, хотя его недостатки во многом были преувеличены. Несколько месяцев – это период с ноября 1990 года, когда он пришел к власти, до августа 1991 года, когда вооруженные силы вышли из-под его контроля: с этого момента власть Гамсахурдия на местах держалась только по инерции. Но весь этот отрезок времени Грузия оставалась в составе СССР, ни одна страна мира ее не признала, а советские войска стояли по всей республике, так что теория о диктатуре, свергнутой демократами, нуждается в существенной корректировке.
Власть Гамсахурдия основывалась на поддержке грузинского народа, на который он опирался благодаря националистической истерии, им раздутой (борьба за независимость плюс территориальная целостность). Грузинский народ не стал бы способствовать собственному закабалению, для него Гамсахурдия был вождем, освободившим Грузию от опостылевшей власти русских. Огромное большинство народа не чувствовало себя угнетенным, а выступали против «тирана» его бывшие союзники, с которыми он не желал делиться политической властью. Они же не могли предложить ничего радикально нового как в национальном (наиглавнейшем во всей политической жизни Грузии 1990-х гг.) вопросе, так и во всех прочих. Следовательно, программа Гамсахурдия слегка не соответствовала идеалам демократии, но представлялась вполне логичной: раз идет борьба с сильной метрополией за свободу родины – будь добр подчиняться главнокомандующему. И своих противников Гамсахурдия начал преследовать не за «демократизм», а за действия против центрального правительства, избранного легитимным путем.
Оглядываясь назад, нельзя не признать, что именно при Гамсахурдия свобода слова, печати и убеждений, как это ни парадоксально, достигла высшей точки.[18] Конечно, надо помнить, что в это время быть демократом в Грузии означало проклинать коммунистический режим, с которым отождествлялись все негативные явления, а критика в грузинской прессе была в основном обращена в прошлое или вовне – на Кремль, Москву и Россию. Но и критику в свой адрес Гамсахурдия терпел гораздо дольше, чем любой советский руководитель. Тем более накануне майских выборов грузинское правительство еще нельзя было всерьез упрекнуть в отступлениях от демократических традиций, а репрессии и удушение свободы печати носили характер избирательный.
Свои кандидатуры на пост президента помимо Гамсахурдия выдвинули еще восемь кандидатов, каждому из них было необходимо собрать до 2 мая десять тысяч подписей. Среди них были самые разные политические и общественные деятели: сменивший Гумбаридзе первый секретарь грузинской Компартии Джемал Микеладзе; председатель Народного фронта Нодар Натадзе, главный соперник Гамсахурдия; писатель Ираклий Шенгелая; народный депутат СССР профессор Валериан Адвадзе; юрист Картлос Гарибашвили, адвокат Джабы Иоселиани, и т.д. Самого Джабу Иоселиани тоже попыталась выдвинуть кандидатом группа представителей интеллигенции (режиссер Реваз Чхеидзе, академик Александр Джавахишвили, бывшая политзаключенная Нано Какабадзе). Однако парламент при специальном рассмотрении этого вопроса внес поправку к избирательному закону о недопущении к выборам лиц, содержащихся под стражей.
К тому времени и на Западе, и особенно в России начали появляться открытые публикации, направленные против Звиада Гамсахурдия и всей его политики. Его обвиняли в политической нетерпимости, в «вождизме», во всех жестокостях осетинской войны, как будто именно он один с самого начала был в ней виноват. Гамсахурдия не отмалчивался: его многочисленные сторонники, в свою очередь, публиковали статьи, выступали на диспутах с отповедями в адрес критиков, указывали на отсутствие у всех оппозиционеров принципиально иной программы действий.
Следует отметить, что некоторые деятели грузинской оппозиции, поняв, что шансов победить Звиада Гамсахурдия не имеют, вдруг выступили в защиту «малых народов» и с критикой «чрезмерных гонений» на осетин. Но против концепции о «единой и неделимой» не выступил никто – ни тогда, ни позже.
В мае 1991 года у Гамсахурдия осталось пять соперников: Валериан Адвадзе («Союз национального согласия и возрождения»), Джемал Микеладзе (Независимая компартия Грузии), Нодар Натадзе (Народный фронт Грузии), Ираклий Шенгелая (политический блок «Свобода») и Тамаз Квачантирадзе («Союз свободных демократов»). Предварительные социологические опросы показали, что Гамсахурдия далеко обогнал всех конкурентов; тем не менее оппозиционеры развернули против него шумную кампанию в газетах и на телевидении, обвиняя его в притеснениях (и даже покушениях на жизнь) соперников, поскольку он-де боится поражения. При сохраняющемся двоевластии, запутанной политической ситуации и осложнившейся по всему СССР криминогенной обстановке было довольно трудно установить, кто нанес Гарибашвили удар твердым предметом по голове и кто подверг разгрому квартиру Валериана Адвадзе (стреляли в самого Адвадзе, который поспешил обзавестись охранниками из России), хотя исключать фанатичных поклонников президента из числа подозреваемых тоже нельзя. В остальном предвыборная кампания также прошла без особых эксцессов.
26 мая 1991 года Звиад Гамсахурдия одержал решительную победу на прошедших под международным контролем выборах: из 3604810 избирателей в них приняли участие 2978247 человек. За Гамсахурдия проголосовало 86% избирателей,[19] Адвадзе получил 7,9% голосов, Микеладзе – 1,7%, Натадзе – 1,2%, Шенгелая – 0,9%, Квачантирадзе – 0,3%. Выборы проходили в присутствии наблюдателей из США, Франции, Германии, Испании, Австрии, Бельгии, Голландии, Дании, Финляндии, Чехословакии, России, Эстонии, Латвии и т.д. Даже если учесть неизбежные мелкие ошибки и традиционные нарушения, не подлежит сомнению высокая степень поддержки Гамсахурдия народом, который несколько месяцев спустя якобы восстал против него. Отныне Грузия становилась республикой с сильной исполнительной властью. В парламенте, председателем которого стал избранный еще 18 апреля Акакий Асатиани, сторонники президента твердо сохранили свои позиции, и новая фракция «Демократический центр», объединившая ряд партий оппозиции, была слабой.
* * *
Среди грузин лишь один человек мог сравниться известностью и популярностью со Звиадом Гамсахурдия. Это был Эдуард Шеварднадзе.
Имя министра иностранных дел СССР на последних этапах горбачевской перестройки произносилось дикторами Центрального телевидения чуть ли не чаще, чем имя самого Горбачева, но в декабре 1990 года Шеварднадзе демонстративно подал в отставку, мотивируя ее желанием предупредить общество об опасности надвигающегося реванша консерваторов. Так Шеварднадзе окончательно вошел в роль высокопоставленного поборника демократии, даром что еще три года назад разговаривал с Ельциным на знаменитом пленуме ЦК КПСС как Сталин с недобитым троцкистом. Угроза правого поворота действительно существовала, это было очевидно не для одного Шеварднадзе; другое дело – в какой степени искренними были его действия – об этом мы вряд ли когда-нибудь узнаем. Дальнейшая роль Шеварднадзе в политической жизни Советского Союза в 1991 году хорошо известна, рассказывать о ней нужды нет. Здесь же следует сказать о тревоге, возникшей среди звиадистов в связи с интересом, который экс-министр стал исподволь проявлять к своей родине, Грузии. Внешне Шеварднадзе никак этого не показывал, и лишь когда его спрашивали, осторожно высказывал свое неодобрение «экстремистскими», а потом «диктаторскими» замашками Гамсахурдия, выражал обеспокоенность по поводу того, куда идет грузинский народ и т.п. Между тем грузинскому народу было лестно возвышение земляка, успевшего побыть и министром грозного СССР, и одним из столпов «перестроечной» демократии. Не этой популярности, конечно, боялись звиадисты, но силового вмешательства России, которая не могла потерпеть у южных границ государство, вся идеология которого строилась на подчеркнутой неприязни к Москве. К тому же в это время Кремль еще не определился в вопросе о возможном характере раздела Советского Союза, если таковой все-таки произойдет. Были версии, что Москва может примириться с независимостью Грузии, присоединив тяготеющие к России территории (Абхазию и Южную Осетию), или поспособствовав возведению в Тбилиси более лояльного, чем Гамсахурдия, лидера.
В то время устремления всех автономий, обвиненных в сепаратизме, – Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья, Нагорного Карабаха – следовало скорее назвать ирредентизмом (то есть стремлением выйти из состава одного государства и войти в состав другого). Присоединиться они желали именно к России (за исключением карабахцев, стремившихся к объединению с Арменией). В самой России было всего несколько автономий, претендующих на самостоятельность. Главным образом это были республики, обладающие богатыми природными ресурсами (Чечня, Татарстан, Якутия), прочие смотрели на Россию как на доброжелательного старшего брата и охотно остались бы под ее властью, приносившей им стабильность и экономические выгоды. Но пересмотр границ союзных республик, хотя и обещал неплохие перспективы, сделал бы смертельными врагами России те республики, которые бы от этого пересмотра пострадали. Запад не был заинтересован в создании на территории бывшего Советского Союза ряда геополитических центров вместо единого прежнего, и тоже противился подобному переделу. Следовательно, Звиаду Гамсахурдия нужно было ожидать не территориальных претензий, а попытки переворота в пользу пророссийского соперника. В Москве знали совсем не так много надежных и в то же время авторитетных грузинских политиков, которые могли бы составить Гамсахурдия конкуренцию. И нетрудно было догадаться, кто соответствовал этим параметрам больше всех.
Этой угрозы и опасался Звиад Гамсахурдия. Он рано разглядел своего главного прямого врага – Шеварднадзе; он предупреждал о том, что против него и его партии плетутся интриги, но доказать ничего не мог. Его противники изображали вежливое недоумение, намекали, что грузинский президент страдает манией преследования. В российской демократической прессе уже давно муссировалась информация, порочащая грузинского лидера, – например, о том, что во время митинга 9 апреля он призывал манифестантов не расходиться с площади, заранее зная, чем все это закончится; что на этом митинге грузины специально выпускали вперед себя женщин, которых и стали в первую очередь избивать спецназовцы. Появилась и такая версия: война в Осетии развязана-де с целью скомпрометировать грузинскую демократию, поскольку сам Гамсахурдия – агент Москвы. Демократические журналисты из России все более негативно описывали ситуацию в Грузии, нередко тенденциозно истолковывали факты, подходили к грузинской ситуации с российскими мерками. Грузинский президент не мог не увидеть в их морализаторстве стремления дискредитировать, подорвать его власть.
Гамсахурдия дал понять, что намерен взять под контроль каналы, по которым из республики исходила информация. Размежевание между ельцинистами и звиадистами произошло в считанные месяцы. Летом 1991 года российская демократическая общественность уже вовсю критиковала Гамсахурдия как за национальную политику,[20] так и за ущемления прав человека. Сидящий в тюрьме Джаба Иоселиани, которого как российские, так и западные журналисты называли почти исключительно «профессором», превратился в главного политзаключенного. Осложнились также отношения Гамсахурдия с грузинской интеллигенцией. Он не мог простить многим ее представителям – так называемой «орденоносной интеллигенции» – относительно сытого и спокойного существования в согласии с властями во времена его, Звиада, диссидентства. Его конфликт с ними в дальнейшем рассматривался как «травля интеллигенции», служившая лишним доказательством диктаторской сущности режима Гамсахурдия.
Надо признать, что после своего всенародного избрания Гамсахурдия несколько переменился в своем поведении. Он полюбил пышность, помпезные военные смотры, торжественные официальные выступления, начал ездить на черных лимузинах, откровенно любовался тем, чего достиг он сам, его партия, его народ. Его обвиняли в самовольных кадровых перестановках, его жену Манану Арчвадзе – во вмешательстве в государственные дела; не оставили без критики и издание в его правление собрания сочинений Константинэ Гамсахурдия, уже давно почти не печатаемого. Впрочем, все парады и торжественные выезды продолжались недолго, от силы три – четыре месяца; после августа Гамсахурдия было уже не до того.
Пока же грузинский президент мог пренебрегать нападками; народ поддерживал его и склонен был извинить ему такое поведение. Политика «хлеба и зрелищ» оставалась на повестке дня; дешевизна хлеба не казалась пустяком в условиях зарождающихся рыночных отношений, официально введенных 14 июня 1991 года. Фактически они ограничились возникновением множества мелких кооперативов, коммерческих предприятий, введением в практику бартерных отношений и т.п. К концу правления Гамсахурдия его начали критиковать за торможение земельной реформы и препятствование реформам рыночным; некоторые обвиняли его в стремлении законсервировать сложившиеся структуру хозяйства и государственный строй в целом, чтобы установить автократический режим. Насколько эти обвинения были справедливы, мы увидим ниже.
Летом 1991 года грузины добились временного разрешения нескольких национальных конфликтов в свою пользу, но не без компромиссов. В частности, был решен аварский вопрос. Аварцы после победы Гамсахурдия на выборах уже ни на что не надеялись: весь этот год продолжалась блокада аварских сел, избиения жителей, поджоги домов. Правительство Дагестанской АССР вынудило грузинское правительство разделить материальную ответственность. По договору, уезжающие из Грузии аварцы расселялись на территории зимних кизлярских пастбищ, давно уже арендуемых Грузией у Дагестана: здесь постоянно жили грузинские семьи, эвакуированные летом 1990 года во время аварско-грузинских столкновений в Кварельском районе. Грузия обязывалась оплатить аварцам транспортные расходы и стоимость покинутых домов, поставлять в Дагестан стройматериалы и технику для строительства новых домов для переселенцев. Впечатление от самого факта этой депортации осталось довольно тягостное. Впрочем, не все аварцы покинули Кахети при Гамсахурдия. Из Грузии продолжали уезжать – преимущественно в Россию – осетины, русские, вообще представители «русскоязычного» населения. Русские в Грузии ощущали на бытовом уровне неприкрытую враждебность, подвергались нападениям, оскорблениям, дискриминации.
В Аджарии кризис разрешился в июле 1991 года: на выборах в Верховный Совет автономной республики победу одержала региональная организация «Круглый стол – Свободная Грузия», но парламент возглавил Аслан Абашидзе, прямой потомок владетельных князей, правивших Аджарией пять веков, противник упразднения автономии. Ему было суждено превратиться в общенационального (для аджарцев) лидера, пережить своего патрона и превратить свою республику в полунезависимое государство. Что же касается Абхазии, то грузинская сторона после долгих и сложных переговоров[21] согласилась на устройство Верховного Совета по квотному принципу: из 65 депутатских мест 28 получали абхазы, 26 – грузины, 11 – представители других национальностей. Официально оговаривалось, в каких избирательных округах будут выдвигаться кандидатами только абхазы, в каких – только грузины и т.д. Конечно, такая система представлялась искусственной и противоречила общепринятым нормам свободных выборов, но только она обеспечивала абхазам реальную государственную автономию, и такой компромисс единственно мог компенсировать абхазам их малочисленность в республике вследствие сталинской колонизации. Абхазы, таким образом, получали в парламенте простое большинство, но даже при поддержке 11 депутатов остальных национальностей – не две трети голосов (так как грузины имели больше трети). Официально эта система была утверждена 27 августа 1991 года, то есть уже после ГКЧП и мятежа Китовани. Выборы были назначены на 22 сентября.
За этот компромисс на Звиада Гамсахурдия позднее обрушивались самые гневные упреки со стороны ультрапатриотов. Его обвиняли в недальновидности и в потворстве сепаратистам. Видимо, президент не только реально оценил возможности грузинской армии на опыте осетинской войны, но и начал понимать, что силой решать национальные вопросы бесперспективно. Однако официальная риторика по адресу мятежных осетин не изменилась, война в Осетии продолжалась, все более принимая затяжной, позиционный характер.
Летом 1991 года Гамсахурдия продолжал активную дипломатическую работу, стараясь установить контакты прежде всего с Прибалтикой, заключил более тесные договоры о дружбе с азербайджанским президентом Аязом Муталибовым (12 июля), главой Верховного Совета Армении Левоном Тер-Петросяном (27 июля). Он не оставлял своей давней идеи создания Кавказского дома путем объединения в ходе борьбы с Центром всех закавказских и северокавказских республик в некое подобие Евросоюза, основанного на кавказских традициях. Но Москва, конечно, в то время не допустила бы возникновения такого сообщества, да и сам Гамсахурдия своим осетинским походом практически похоронил идею Кавказского дома, какого бы мнения на этот счет он сам ни придерживался.
17. ОППОЗИЦИЯ ДВУХ ТЕНГИЗОВ
Прежде чем говорить о главной причине падения Гамсахурдия, нужно сказать и о второстепенных, также немаловажных. Одной из них было поражение на фронте. Несмотря на то, что жестокие обстрелы Цхинвала, Знаура и других осетинских городов стали обыденным явлением, что десятки тысяч людей пополняли беженские лагеря в Северной Осетии, кампания 1991 года была проиграна. В военном отношении звиадисты были слабы, боевой техники у них было мало, профессионализмом гвардейцы в своей массе тоже не отличались. Генерал-«афганец» Ким Цаголов, еще в прошлом году фактически руководивший сопротивлением южных осетин, при поддержке других североосетинских деятелей создал в Алагире базу, из которой через Рокский перевал в Южную Осетию поступали боеприпасы, оружие, шли добровольцы. Осетины сами обстреливали снарядами села Горийского и других районов Грузии. Сколько бы грузинская пропаганда ни твердила о стоящем за спиной осетин Советском Союзе, было очевидно, что многотысячная гвардия Тенгиза Китовани не в силах сломить отчаянное сопротивление осетинского народа, и что главная причина ее неуспехов – в ней самой. Грузинская гвардия ясно показала свою плохую боеспособность, мало кто из гвардейцев обладал боевым опытом, и многие предпочитали не воевать, а грабить и наслаждаться властью над беззащитным мирным населением, как осетинским, так и грузинским. Мало-помалу стало понятно, что затягивание этой войны выгодно грузинской военной верхушке. Сила и влияние командующего Национальной гвардией неуклонно росли, и когда его чрезмерная самостоятельность стала угрожать власти президента,[22] вскрылись давно назревшие противоречия в недрах президентской команды, выявились расхождения целей Гамсахурдия и Китовани. Оба с одинаковым усердием организовывали поход в Южную Осетию, но если первому по политическим соображениям были необходимы победа и подчинение осетин, то второго вполне устраивала затяжная кампания: гвардейцы быстро поняли, что на войне можно делать хорошие деньги. Доходы поступали от продажи награбленного, от спекуляций оружием, наконец, напрямую – из тыла: правительство старалось платить гвардейцам зарплату, хорошо кормить и одевать их. Постепенно Тенгиз Китовани стал естественным союзником тех политических сил, которые были заинтересованы в затягивании осетинского конфликта, но с другой целью – дискредитации режима Гамсахурдия.
В августе 1991 года ближайший союзник Тенгиза Китовани в президентской команде – председатель правительства Тенгиз Сигуа – открыто выступил против президента по вопросу экономических реформ. Конфликт быстро достиг такого накала, что Сигуа демонстративно подал в отставку и сразу же вслед за этим скрылся. Было очевидно, что за ссорой скрывается нечто большее, чем разногласия по экономическому вопросу, хотя и они имели немаловажное значение. Сигуа обвинил Гамсахурдия в замораживании рыночных реформ, в частности, приватизации, нежелании решать земельный вопрос (уже упоминавшийся намек на попытки президента сохранить старый государственный строй). Заметим, однако, что рыночные реформы в тогдашней Грузии, как и в других союзных республиках, означали раздел доходов, ранее направлявшихся в общесоюзную казну, между группировками нуворишей. Когда же ряд лиц из ближайшего окружения Гамсахурдия выразил желание участвовать в этом дележе, президент воспротивился им и тем вызвал их недовольство. Конечно, в его стараниях сохранить государственный контроль над экономикой можно было усмотреть своекорыстный интерес: стремление укреплять центральную, т.е. собственную, власть. Но нельзя не признать разумными его резкие высказывания по поводу быстро расплодившихся кооперативов, коммерческих предприятий и бирж, созданных и функционировавших исключительно для различных спекуляций.
К чему привели рыночные реформы даже в самодостаточной России, общеизвестно; для Грузии же они были гибельными и привели бы к краху экономики (что и произошло впоследствии, после свержения Гамсахурдия) а следовательно, к потере самостоятельности. Гамсахурдия не выступал против реформ, он только подчеркивал, что не следует с ними торопиться, и сохранение государственного контроля над крупными предприятиями на переходный период лучше «шоковой терапии». Надо было выбрать что-то одно – эксперименты с экономикой или борьбу за независимость.
Трагичность положения Гамсахурдия заключалась в том, что он должен был вести борьбу сразу за все, что обещал перед приходом к власти – и за независимость, и за территориальную целостность, и за передел всего существующего строя, в то время как его единственной опорой был грузинский национализм. Когда же надежды на легкое построение «малой империи» развеялись при поражении в Южной Осетии, а коррупционеры натолкнулись на сопротивление в своих планах, он стал не нужен, более того – неуместен на грузинском троне. Он был идеалистом, оказавшимся на вершине власти, и как любой идеалист в такой ситуации, пролил немало крови. А искренность свою он доказал в свои последние дни, два с половиной года спустя в мингрельских лесах.
* * *
События 19 – 21 августа 1991 года в Советском Союзе описаны достаточно хорошо, но в Грузии они до сих пор окутаны завесой тайны, неясностей и домыслов. По сути, полностью достоверно лишь то, что Тенгиз Китовани 19 августа встал в оппозицию Гамсахурдия, а значительная часть Национальной гвардии вышла из повиновения президенту. Современная же версия о поддержке Звиадом Гамсахурдия ГКЧП страдает неточностями и противоречит элементарной логике. На что мог надеяться непризнанный президент непризнанного государства, вступив в союз с опаснейшими врагами его и его партии? В лучшем случае – на новую замену тюрьмы на ссылку. Не мог он рассчитывать и на укрепление своей «диктатуры» – его власть основывалась на антимосковской пропаганде. Следовательно, переговоры с ГКЧП был для Гамсахурдия лишь тактическим ходом, но они дали его бывшим союзникам великолепный предлог для оправдания последующего переворота.
Многие лидеры, поддержавшие ГКЧП, продолжали благополучно править и не подвергались остракизму ни со стороны Ельцина и его правительства, ни со стороны российских демократов. Напротив, целый ряд деятелей, выступивших против «путча», вскоре сошел со сцены (Витаутас Ландсбергис в Литве, Юрий Мешков в Крыму, Джохар Дудаев – в Чечне). Но именно попытки договориться с ГКЧП сыграли главную роль в падении Гамсахурдия.
После ухода премьер-министра Сигуа в подполье президент Грузии еще продолжал делать вид, что ничего особенного не произошло и что правительственный кризис удастся преодолеть без особого труда. На 19 августа был назначен суд над Торезом Кулумбеговым, который не подозревал, что этот день станет началом нового периода в истории Грузии, который в конечном итоге принесет ему свободу. Когда утром 19-го мир узнал о заговоре ГКЧП, Грузия напряженно ожидала реакции своего правительства и президента. В стране были люди, готовые подняться на вооруженную борьбу против новой власти, но многие понимали, что в случае ее утверждения в Москве и подчинения ей Советской Армии шансов на победу практически нет: уровень боеспособности грузинской Национальной гвардии показала югоосетинская кампания, независимость Грузии не признала ни одна страна мира, а режим ГКЧП в случае победы довольно скоро был бы признан Западом. С другой стороны, Гамсахурдия не мог не увидеть, что сопротивление новые хозяева Кремля встретили хоть и не массовое, но решительное, не исключалась возможность длительной гражданской войны по всему СССР, поэтому он предпочел пойти на переговоры с новой властью.
Московский переворот очень неудачно совпал с ослаблением грузинского правительства. Гвардия уже находилась в натянутых отношениях с президентом. Снова сплотить политическую верхушку можно было бы только всеобщим восстанием против СССР, однако оно неминуемо привело бы к большой крови. Национальная гвардия насчитывала в то время 15 тысяч человек; командование ЗакВО могло немедленно развернуть против нее силы, вчетверо превосходящие ее только по численности. Вооружением, дисциплиной и военной выучкой грузинская гвардия далеко уступала советским войскам. Командиры ЗакВО сами подтверждали – уже после падения ГКЧП – что не сомневались в исходе столкновения. Поэтому Гамсахурдия 19 августа встретился с командующим ЗакВО Валерием Патрикеевым (сменившим ранее Родионова) и заместителем министра обороны СССР Владимиром Шуралевым и заключил с ними следующий договор: президент Грузии выступит с обращением к населению и призовет сохранять спокойствие, Национальная гвардия будет преобразована в спецподразделения МВД СССР и выведена за город, а военные, в свою очередь, воздержатся от насильственного восстановления советского порядка. Существует версия, что первоначально Гамсахурдия даже хотел бежать в горы и начать партизанскую войну, а на переговоры с советскими военными его уговорил пойти глава Аджарии – Аслан Абашидзе. Как бы то ни было, Гамсахурдия решился на компромисс.
Выступив по телевидению, президент призвал нацию соблюдать спокойствие и сохранять выдержку. Он произвел впечатление человека скованного и не похожего на самого себя. Многие были сильно удивлены его призывами, но никаких эксцессов в этот день не последовало, и вся Грузия осталась спокойной. Нужно сказать, что для грузинских националистов как члены ГКЧП, так и Горбачев, власть которого отстаивали Ельцин, Руцкой, Хасбулатов, Шеварднадзе, были врагами, противниками независимости Грузии. Так что грузины не горели желанием восставать в поддержку Михаила Горбачева против Геннадия Янаева.
Но взбунтовались новорожденные «части МВД» под командованием Китовани. Судя по всему, Гамсахурдия попытался использовать сложившееся положение для смещения ставшего опасным командующего гвардией. Но Тенгиза Китовани нельзя было упрекнуть в трусости и нерешительности: он не колеблясь пошел на разрыв с президентом. Собрав тбилисский гарнизон гвардии, он обвинил президента в сговоре с советскими властями и военным командованием, после чего во главе 5-тысячного отряда ушел в леса Рконского ущелья, в 80 километрах на запад от Тбилиси. В ответ Гамсахурдия издал указ о снятии Тенгиза Китовани с поста командующего гвардией.
На следующий день, 20 августа, Гамсахурдия решился открыто выступить против ГКЧП. Он призвал народы и правительства Запада, прежде всего США, срочно признать провозгласившие себя независимыми советские республики, в которых «парламенты и президенты избраны народом». Заметим, что ночь с 20 на 21-е августа, когда решилась судьба ГКЧП, еще была впереди.
Когда же 21 августа ельцинисты одержали победу, в числе главных победителей оказался смертельный враг Звиада – Эдуард Шеварднадзе. Общеизвестна его роль в борьбе с ГКЧП, но остается спорным вопрос, насколько он рисковал. Так, сами «путчисты» спустя какое-то время вышли из тюрьмы, а потом были амнистированы. Сомнительно, чтобы высокопоставленным сторонникам Горбачева угрожала более серьезная опасность. Теперь на Шеварднадзе смотрели как на героя, его восхваляли и на Западе, и в России – демократы-победители. А в российской прессе уже начали появляться статьи и заметки о предательстве Гамсахурдия в дни путча, его поддержке ГКЧП, о «восстании» против него народа. Но если в отношении других, в том числе и более лояльных к ГКЧП политических деятелей, эти обвинения мало-помалу блекли и глохли, то Гамсахурдия так и не вышел из-под огня критики, хотя уже отмечалось, что отношение к ГКЧП не стало всеобщим критерием оценки политиков.[23]
Итак, за всеобщим неприятием Гамсахурдия стояло что-то большее, чем справедливый гнев поборников демократии. И это «что-то» можно четко назвать своими именами. После переворота ГКЧП и последовавшего запрещения КПСС Горбачев потерял твердую почву под ногами и остался только президентом разваливающегося на глазах Советского Союза, приговор которому положила вскоре «полоса признаний» независимости союзных республик. А желающих принять участие в разделе Советского Союза на удельные княжества было более чем достаточно. При этом один из главных организаторов «демократической революции» – Шеварднадзе – остался не у дел. Он еще полгода принимал участие в политической жизни СССР, но не мог не видеть его близкого конца. Логика последующих событий позволяет с определенностью утверждать, что сразу после августовских событий Шеварднадзе установил прочные контакты с грузинской оппозицией и начал активную политическую игру с целью свержения звиадистов в Грузии. Неизвестно, когда, как и при каких обстоятельствах было договорено, что за свои услуги Шеварднадзе получит Грузию в удел, но анализ последующих событий неопровержимо доказывает существование такой договоренности.
18. НАДЛОМ
За несколько дней августа власть Звиада Гамсахурдия серьезно поколебалась. К старой, легальной политической оппозиции добавилась новая, которую возглавили бывший премьер-министр и бывший командующий армией. Мятежные гвардейцы Тенгиза Китовани не собирались выходить из Рконского ущелья, где они расположились лагерем. По-прежнему скрывался Тенгиз Сигуа. Старая же оппозиция немедленно пошла на союз с мятежниками, хотя и понимала, что выиграть борьбу за власть нельзя без поддержки России, пусть теперь демократической, той самой России, которую грузинские оппозиционеры привыкли обличать как первого врага.
Уже 21 августа члены Национально-демократической партии Георгия Чантурия попытались организовать голодовку перед Домом правительства. Но их акция была сорвана собравшейся на митинг толпой сторонников президента, в которой чантуриевцы буквально растворились. Митинг звиадистов продолжился, поскольку в условиях мятежа Китовани они считали себя обязанными защитить президента; зазвучали призывы к решительным действиям. В ту же ночь сторонники президента заняли большую часть зданий, принадлежащих оппозиционным партиям. Эти события показали не только решительность приверженцев Гамсахурдия, но и не ослабевшую поддержку его народом. Конечно, нельзя понимать под народом тех, кто захватывал здания и вообще вел себя агрессивно: это были рьяные поклонники президента, особенно же поклонницы – «черные колготки». К тому времени в Грузии черные колготки для женщин стали тем же, чем для мужчин – кожаные пальто: частью национальной моды, а поскольку именно грузинки в подавляющем большинстве обожали президента, его сторонниц стали обобщенно называть «черными колготками». Они играли громадную роль во всех политических манифестациях еще задолго до описываемых событий, сейчас же вели себя особенно отчаянно и могли наброситься с кулаками даже на вооруженных гвардейцев. Этому вообще не следует удивляться, если вспомнить, что наивысшего военно-политического расцвета Грузия достигла во времена правления царицы Тамары.
Подавляющая часть грузинского народа не отступилась от президента и не сочла его действия изменой. И несмотря на все более усиливающиеся нападки на него со стороны оппозиционеров, грузины понимали, что подтолкнуло их лидера пойти на договор с Москвой: он поступал уже не как ораторствующий диссидент, а как государственный деятель, чья профессия – темная подковерная борьба. Видимо, эта эволюция отразилась и на позиции Гамсахурдия в национальном вопросе: если зимой 1990-го он росчерком пера упразднил Южную Осетию, то летом 1991-го предпочел договориться с Абхазией, сознавая, что с «экстремистами-сепаратистами» вполне можно договориться.
Заметим также, что даже самые ярые поклонники Гамсахурдия приветствовали именно его идеи, а не его личность, и мало кто простил бы ему измену. Но даже Китовани позднее вменял ему в вину прежде всего попытку распустить гвардию, а Сигуа – противодействие пресловутым экономическим реформам; позднее, во время частых поездок в Москву, начавшихся после его отставки, он пытался собирать на Гамсахурдия дополнительный компромат, связанный с августовскими событиями (но ничего существенного не собрал). О настроении не только грузинского общества, но и мятежной гвардии наглядно свидетельствуют слова самого Тенгиза Китовани: «Если бы я своим ребятам сказал, что надо свергнуть Гамсахурдия, они бы затоптали меня. Надо было показать, на что способен президент», то есть спровоцировать его на применение силы. Недостатка в желающих взять на себя эту благую задачу не было: «старая оппозиция» активизировалась сразу, едва только верховную власть пошатнул мятеж гвардии.
Звиад Гамсахурдия некоторое время еще пытался не обращать внимания на критиков и старался использовать происходящее в России в интересах Грузии и своей партии. 26 августа грузинский парламент запретил Компартию Грузии, равно как и все «коммунистические объединения», а также национализировал ее имущество; 7 сентября в городах и селах Грузии были созданы ликвидационные комиссии, призванные в кратчайший срок провести в жизнь эти постановления. 27 августа Гамсахурдия преобразовал правительство в кабинет министров во главе с премьер-министром Виссарионом Гугушвили, назначенным ранее на место Сигуа. Август принес звиадистам еще одну долгожданную победу – независимость Республики Грузия признала Румыния. Но внутриполитическая ситуация сложилась не в пользу президента: именно сейчас, когда у Гамсахурдия появилась реальная возможность добиться независимости и преподнести ее народу от своего имени, оппозиция мертвой хваткой вцепилась в штурвал государственной власти и стала вырывать его. Все четыре последних месяца правления Гамсахурдия его руки были скованы, и никаких реформ ему уже не удалось провести.
Усложнились и задачи звиадистов в сфере официальной пропаганды. С приходом к власти «демократов» и ликвидацией КПСС как будто исчезла (или во всяком случае ослабла) опасность для свободы Грузии со стороны «имперского центра». Доказывать же наличие подпольных интриг против грузинского правительства со стороны Шеварднадзе Звиаду Гамсахурдия было труднее. Пока что «новая оппозиция» действовала как бы сама по себе. Уже позднее Тенгиз Китовани открыто выдвинул лозунг: «Грузия – форпост России на Кавказе» и привлек на свою сторону русских военных обещанием не требовать вывода частей ЗакВО из Грузии. Хотя отставленный заодно с Сигуа министр иностранных дел Георгий Хоштария был известен как открытый приверженец Шеварднадзе, Сигуа в этот период не дал повода связать свое имя с московским претендентом (он вообще был известен как убежденный антикоммунист). Подозрения Гамсахурдия подтвердились слишком поздно, когда изменить ничего уже было нельзя.
Наступление на диктатуру «старая оппозиция» начала 2 сентября 1991 года, когда национал-демократы организовали митинг у Дома кино на проспекте Руставели с требованием отставки президента и нового кабинета министров и проведения перевыборов в парламент. Митингующие вели себя довольно агрессивно, и нет ничего удивительного в том, что прибывший грузинский ОМОН заработал дубинками. В ответ в милиционеров полетели заранее припасенные булыжники и тому подобные «уличные снаряды». Началась стрельба – оружием к тому времени обзавелись в Грузии многие. По чистой случайности никто не погиб, но было ранено тридцать человек. Обстановка в столице сразу накалилась. Начиная со 2 сентября сторонники Чантурия постоянно проводили бурные митинги в центре Тбилиси; звиадисты собирали свои митинги, представители обеих сторон объявили на проспекте Руставели голодовки протеста. Когда же 7 сентября Гамсахурдия приказал префектам обеспечить безопасность митингующих звиадистов, Китовани заявил, что в случае нового побоища ОМОНа с демонстрантами выступит на стороне последних.
От Чантурия не отставали прочие оппозиционеры. У здания штаб-квартиры Партии национальной независимости Ираклия Церетели началась сидячая акция протеста, были воздвигнуты баррикады, а на митинге 11 сентября учрежден «Координационный совет», выдвинувший требования об отставке Гамсахурдия, временном упразднении президентского поста, созыве Национального съезда и назначении новых выборов. На следующий день бастующие журналисты, требующие «свободы слова», заблокировали здание Госдепартамента по телевидению и радиовещанию, затем к ним присоединились сторонники «старой оппозиции»; наконец, мятежные гвардейцы Тенгиза Китовани оставили Рконское ущелье, вошли в Тбилиси и присоединились к манифестантам. Звиад Гамсахурдия располагал превосходящими по численности военными силами – мятежные гвардейцы насчитывали менее 5 тысяч человек, – но он не решался применить их против своего же народа, развязать гражданскую войну: это означало бы крушение всех планов, тяжелый удар по его авторитету. Ведь формально Грузия еще оставалась в составе Советского Союза, распускать его никто не собирался, а базы ЗакВО были разбросаны по всей республике, и Гамсахурдия не мог решиться уничтожить грузинскую армию в братоубийственной резне. Он выжидал, продолжал пропаганду национального единения, указывал, что происходящее на руку прежде всего врагам грузинской независимости. Видя, что в российской и общесоюзной прессе распространяется все больше порочащих его сплетен, он пошел ва-банк: запретил печатать в Грузии все московские газеты, приказал отключить программу Центрального телевидения СССР. Его надежды на выход из кризиса были небеспочвенными. Звиадисты были многочисленны по-прежнему, «старая» и «новая» оппозиции еще не заключили тесного союза, а пытались использовать друг друга в борьбе против правительства. В мятежной гвардии падала дисциплина. Впоследствии некоторые гвардейцы, как рядовые, так и офицеры, снова перешли на сторону Гамсахурдия
События 2 сентября на проспекте Руставели были засняты известным кинодеятелем Георгием Хаиндрава; пленку взялся лично отвезти в Москву сам лидер НДПГ Чантурия, дабы продемонстрировать демократической общественности диктаторскую сущность грузинского режима. Однако не успел самолет с Чантурия (и его супругой Ириной Саришвили) на борту подняться в воздух, как ему было приказано снова приземлиться. Самолет сел с полными баками топлива, что могло привести к катастрофе, но обошлось; Чантурия вывели из самолета, арестовали и препроводили в тюрьму. Это произошло 16 сентября. Сам Хаиндрава был арестован днем позже за попытки снять другую такую же батальную сцену, что и вызвало праведный гнев грузинской интеллигенции – впервые подвергся заключению подлинный деятель культуры.
Несмотря на предотвращение миссии Чантурия, Гамсахурдия был подавлен попыткой одного из лидеров «старой оппозиции» апеллировать к Москве. Видимо, поэтому он пошел на уступки 17 сентября, когда проспект Руставели был перекрыт баррикадами и движение по нему прекратилось, а здание теледепартамента снова блокировано демонстрантами и гвардейцами. Власти разрешили показать по телевидению обращение скрывающегося Сигуа, в котором тот подверг президента критике и потребовал его отставки. С этого дня оппозиция фактически установила контроль над государственным телевидением. Гвардейцы Китовани охраняли митингующих у теледепартамента, верные Гамсахурдия части – Дом правительства. Все ощущали нависшую над Тбилиси угрозу междоусобицы. 21 сентября в знак протеста против конфронтации между грузинами совершил акт самосожжения молодой врач Гия Абесадзе: в предсмертной записке он заявил о реальной возможности гражданской войны на горячо любимой им родине.
В ночь с 21 на 22 сентября правительственные войска освободили от баррикад проспект Руставели. Гвардейцы Китовани отступили от телецентра, но его пикетирование продолжалось. Китованцы явно уступали правительственной армии; в их укрепленном лагере на горе Шавнабада на юго-западной окраине Тбилиси, ставшем их главной базой после выхода из ущелья, не было ни танков, ни бронетехники, ни хорошей артиллерии. Численность мятежников оставалась невысокой. Из других вооруженных формирований на стороне мятежников выступили военизированные части «Общества Мераба Костава», их командиром был Важа Адамия, один из активнейших участников югоосетинского конфликта (в рядах «Общества Мераба Костава» преобладали выходцы из грузинских районов, прилегающих к Южной Осетии). «Мхедрионцы» оставались в подполье и не пытались поддержать мятеж гвардии – ведь Китовани еще несколько месяцев назад разгонял их организацию и арестовывал Джабу Иоселиани.
После того, как 25 сентября мятежники попытались захватить Тбилисское управление электросети и в схватке погибло несколько человек, группа жителей города Зугдиди обратилась в главное управление Национальной гвардии с требованием переодеть их в военную форму (оружие у всех уже имелось) и отправить в Тбилиси для оказания помощи президенту в поддержании порядка. Им не было отказано. На следующий день около тысячи зугдидцев записались в добровольческий отряд, и такие же отряды начали создаваться в городах Сенаки, Чхороцку, Цаленджиха, Абаша, Поти, Гали, Очамчира, Сухуми, Рустави, Телави, Лагодехи. Обращает на себя внимание, что в первых восьми городах, а также в Зугдиди эти отряды формировались из мингрелов: они единодушно были готовы защищать власть своего земляка. Командующим Национальной гвардией вместо Китовани в сентябре 1991 года был назначен мингрел – майор Вахтанг Кобалия, с января 1991 года воевавший в Южной Осетии в должности командира батальона.
Вечером 26 сентября войска президента захватили без боя почти пустой лагерь Китовани в Шавнабада (выбрав момент, когда гвардейцы отвлеклись на какие-то другие дела). После этого Звиад Гамсахурдия предложил оппозиции переговоры, а 30 сентября – амнистию (указ об освобождении от уголовной ответственности всех участников антиправительственных акций, сдавших оружие до 12 часов 3 октября). В этот же день на митинге он призвал отправиться к теледепартаменту, чтобы договориться с ними о мире. «Мы их победим, но они побеждены не будут, они победят вместе с нами. Да, мы победим их любовью. Они стреляют в нас, а мы будем бросать в них цветы и цветами победим их» – заявил Гамсахурдия. С митинга огромная масса народа двинулась к митингующим у теледепартамента – там стояло около 5 тысяч человек. Но чуда не произошло, и единственным положительным результатом было то, что участники переговаривались мирно и так же мирно разошлись.
* * *
В конце сентября 1991 года в Абхазии состоялись выборы в парламент, которому предстояло стать единственным легитимным органом власти. Абхазская Компартия, поддержавшая 19 августа ГКЧП, была также запрещена и выбыла из игры как единая сила (впрочем, избранные депутаты были в значительной степени бывшими, а то и действующими коммунистами). Предвыборная агитация велась напряженно: будущее зависело от личности каждого депутата, поэтому как абхазы, так и грузины выдвигали самых энергичных и эрудированных деятелей; многие снимали свои кандидатуры в пользу более популярных кандидатов, жертвуя личными амбициями. Наибольшую активность избиратели проявили в «абхазских» избирательных округах, наименьшую – в «грузинских», несмотря на то, что на 26 «грузинских» мест претендовало свыше 130 кандидатов, на 28 «абхазских» – 56 кандидатов, на 11 остальных – 39. Знаменательно, что именно местные представители грузинской «старой оппозиции» выступали с призывом бойкотировать выборы, расценивая введение депутатских квот как «апартеид». Их призыв почти не нашел отклика у грузинского населения Абхазии: ведь большинство его составляли мингрелы, сохранившие верность Гамсахурдия. Но примечательно, что еще только поднимающая голову оппозиция уже заняла по отношению к абхазам более жесткую позицию, чем обличаемый ею «диктатор».
19. ЧУДОВИЩНАЯ КОАЛИЦИЯ
«Вот, например, якобы наши силы напали на поселок Шавнабада, на лагерь гвардейцев Тенгиза Китовани. Ну, во-первых, это никакие не гвардейцы, это бывшие гвардейцы, сегодня – бандиты...»
Звиад Гамсахурдия.
Телемост Москва – Тбилиси.
10 ноября 1991 года.
Срок ультиматума истек, а мятежники разоружаться не собирались, хотя по-прежнему были слишком слабы для свержения Гамсахурдия. Поэтому в ночь с 3 на 4 октября гвардейцы Китовани покинули Тбилиси и, выйдя из города (при этом имели место столкновения с войсками Гамсахурдия и появились новые раненые), расположились близ его восточной окраины, у Тбилисского водохранилища – так называемого Тбилисского моря. Здесь они заняли территорию профсоюзного учебного центра и основали новый лагерь, ставший главной базой антиправительственных сил.
Вечером 4 октября к зданию парламента подошла большая колонна демонстрантов во главе с Ираклием Церетели, пресс-секретарем НДПГ Ириной Саришвили, бывшим первым секретарем запрещенной грузинской Компартии Джемалом Микеладзе, бывшим секретарем райкома Сандро Кавсадзе. Звиадисты собрали контрмитинг. Тогда люди Церетели ворвались в несколько зданий вокруг правительства, затем атаковали само здание. Между манифестантами с обеих сторон произошел ряд стычек с применением автоматического, холодного и даже химического оружия (отравляющего газа). Всего 4 – 5 октября был ранен 81 человек, один из них умер. Однако гвардейцы Китовани не возобновляли антиправительственных действий. В свою очередь, Гамсахурдия не предпринял решительных мер против оппозиции гражданской, и в последующие дни октября в Тбилиси восстановился относительный порядок. Пикетирование теледепартамента прекратилось. 5 октября сессия грузинского парламента приняла обращение к населению Грузии с призывом проявить чувство ответственности и воздержаться «от любых насильственных действий». Во время заседания у здания парламента стоял большой митинг звиадистов, и его участники требовали официально объявить события последних дней как попытку государственного переворота, а инцидент в ночь с 4 на 5 октября – попыткой разгона парламента и свержения президента. Гамсахурдия было на кого опереться в «наведении порядка», но он не сделал этого, равно как и не разгромил мятежников на Тбилисском море – не хотел запятнать свои руки таким большим кровопролитием. Как оказалось, он совершил роковую ошибку – позже у него уже не хватило сил для борьбы с Китовани.
Обращает на себя внимание состав предводителей манифестантов, атаковавших Дом правительства. Плечом к плечу с интеллигентами из «старой оппозиции» выступали коммунисты, которые еще раньше открыто поддержали мятеж Китовани. Многие из них, как Сандро Кавсадзе, ранее составляли команду Эдуарда Шеварднадзе. Но существовала еще одна сила, вожди которой по вполне понятным причинам не появлялись ни на митингах, ни на баррикадах, но которая тем не менее сыграла одну из главных ролей в последовавших событиях. Это была мафия. Ее недовольство президентом возрастало пропорционально его усилиям по подчинению экономики государству и противодействию разворовыванию страны нарождающейся прослойкой нуворишей. Многие из «новых грузин» принадлежали к мафиозным структурам и вместе с тем были связаны с партийной номенклатурой, тесно сросшейся с мафией во времена Шеварднадзе: для нее Гамсахурдия был врагом номер один.[24] Почти все грузинские предприниматели были недовольны политикой самоизоляции: они знали, что смогут сколотить состояния только при сохранении тесных экономических связей с бывшей метрополией, в которой в это время зарождался «дикий капитализм». Американцы и европейцы еще не оказывали Грузии гуманитарной помощи, и прекращение дотаций из России приводило грузинскую элиту в уныние. Грузинские бизнесмены уже после распада Советского Союза с огорчением шутили: «Мы потеряли свою самую богатую колонию – Россию».
Всего вышеперечисленного было достаточно, чтобы мафия объявила президенту войну не на жизнь, а на смерть. Понятным представляется и сближение со сторонниками Китовани коммунистов, а в дальнейшем и новой буржуазии, и мафии как таковой. Правда, криминалитет получил несомненную выгоду от доходов с грабительской войны в Осетии, в которой преступники нашли много новых возможностей для обогащения. Однако дельцы понимали, что войны можно развязывать и вести без Гамсахурдия, тем более что агрессивная армия мародеров уже была создана, а цели ее командования начали расходиться с новой политикой Гамсахурдия, который намеревался воевать уже не со всеми подряд, а только с непокорными южными осетинами, тогда как во взаимоотношениях с Абхазией и Аджарией компромисс оказался вполне возможным.
Таким образом, осенью 1991 года окончательно сложилась антипрезидентская коалиция, в которой объединились совершенно разнородные силы: мятежные армейские части, интеллигенция, составлявшая «золотую оправу» оппозиции, коммунисты, нарождающаяся буржуазия и мафия. Похожая ситуация возникла в 1866 году в Румынии, когда для отстранения от власти основателя Румынского государства Александру Кузы на время объединились самые разнородные политические группировки – от ультраконсерваторов до либералов. Их союз получил название «чудовищной коалиции», которое в полной мере подходит и для оформившегося блока антизвиадистских сил.
Остававшиеся до решающего сражения два с половиной месяца были ознаменованы периодическими военными столкновениями в Тбилиси и его окрестностях. В Южной Осетии продолжалась позиционная война: грузины обстреливали осетинские города, осетины – грузинскую территорию: здесь бок о бок сражались против осетинских «сепаратистов» звиадисты и оппозиционеры. Осенью 1991 года обстановка по всей остальной Грузии оставалась спокойной, и чтобы объяснить вспышку гражданской войны в конце года, необходимо учесть еще несколько факторов.
Эдуард Шеварднадзе в этот период – во второй половине 1991 года, во время неуклонного распада Советского Союза и всеобщей неопределенности, – по-прежнему находился в гуще политической жизни. Одно время его имя называли в числе десяти кандидатов на пост генерального секретаря Организации Объединенных Наций, однако 19 ноября 1991 года он совершенно неожиданно для окружающих был назначен Горбачевым на только что учрежденную должность министра внешних сношений СССР. Предшественник Шеварднадзе Борис Панкин, назначенный министром иностранных дел после подавления ГКЧП, был отстранен фактически без всякого повода и отправлен послом в Великобританию. Причин смещения Панкина называли несколько и связывали их с его политической платформой, но скорее всего дело обстояло проще: Панкин попытался сломать заведенные при Шеварднадзе взаимоотношения в союзном МИДе, перенесенные им из Тбилиси, по принципу «ты – мне, я – тебе», навести здесь русский бюрократический порядок, что не понравилось некоторым влиятельным работникам МИДа. Шеварднадзе вновь оказался на вершине, но не мог не видеть, что СССР слабеет и что дни его сочтены.
Все это время Шеварднадзе неуклонно отвергал всякие предположения о своем возможном вмешательстве в грузинские дела, но утаить шило в мешке уже было нельзя. В конце октября 1991 года известный грузинский тележурналист Валерий Кварацхелия направил Шеварднадзе письмо с просьбой быть посредником между властью и оппозицией в деле нормализации ситуации в республике. Вскоре после этого Кварацхелия был арестован и привлечен по статье 242 Уголовного Кодекса, принятой специально в эти дни (участие в блокировании зданий государственных учреждений), затем освобожден – после того, как он объявил голодовку, а на телевидении возобновилась акция протеста. Отставленный министр иностранных дел Хоштария бежал из Грузии, опасаясь политических преследований за все ту же «шевардистскую» позицию. Еще в интервью иностранным журналистам в сентябре 1991-го Гамсахурдия на вопрос: «Считаете ли вы, что он (Шеварднадзе) претендует на власть, что он хотел бы стать президентом Грузии?» – ответил с убеждением: «Конечно, конечно, это он борется против меня, а эти оппозиционные группы борются за него».[25]
В своей статье «Неизвестный скульптор» грузинский журналист Акакий Микадзе приводит такие интересные сведения о деятельности Китовани после ухода его гвардии на Тбилисское море: «В октябре 1991 года в мастерской известного художника Зураба Церетели на Тверском бульваре состоялось его знакомство с Павлом Грачевым, которому уже прочили пост министра обороны. Согласно одной из версий, судьба Гамсахурдия решилась именно на этой встрече». Что ж, если не на этой, то на одной из подобных в осенние дни 91-го, в ходе челночных поездок Китовани и Сигуа в Москву. Упомянутая встреча вряд ли была праздной: Зураб Церетели уже тогда был близок московским правительственным кругам. Так или иначе в распоряжении людей Китовани начали появляться неизвестно откуда бронетехника, боеприпасы, самое современное оружие. Конечно, в демократической прессе категорически отвергалась возможность военного вмешательства Советской Армии во внутригрузинский конфликт, а если и высказывались такие предпосылки, то в форме опасения, что русских призовет на помощь... Гамсахурдия. Впрочем, до самого Нового года помощь Китовани со стороны ЗакВО не была явной; напротив, его люди формально оставались в конфликте с «русскими оккупантами» и время от времени делали набеги на советские склады оружия, где легко (даже подозрительно легко) захватывали необходимую военную технику. В эти месяцы они добывали оружие всеми правдами и неправдами, в частности, нелегально покупали его на деньги, предоставленные грузинской буржуазией (по каким соображениям – уже было сказано).
Гамсахурдия не желал сдаваться. На его стороне оставались часть гвардии, тбилисская милиция, республиканский ОМОН, вооруженный отряд зугдидцев и поддержка большинства грузин, особенно крестьянства. Он не только не собирался выпускать из заключения Чантурия и Хаиндрава, но и арестовывал новых, самых деятельных «подрывников»; помимо Кварацхелия, за решеткой оказались члены НДПГ Вано Хухунеишвили, Мамука Георгадзе и т.д. 22 октября сотрудники российского КГБ сняли с самолета на Тель-Авив Георгия Хоштария – согласно поступившей просьбе грузинского правительства, но руководство КГБ СССР спустя два дня принесло Хоштария свои извинения, объявив, что сотрудники госбезопасности аэропорта превысили свои полномочия. Лидер Партии национальной независимости Ираклий Церетели ушел в подполье; некоторые представители интеллигенции из «старой оппозиции» уехали в Россию, над другими (Реваз Чхеидзе, Лана Гогоберидзе, Эльдар Шенгелая) «нависла угроза ареста», в связи с чем президенту даже направила письмо в их защиту группа европейских кинематографистов. Впрочем, из интеллигентов никто больше арестован не был, большинство уже сидевших долго в тюрьме не задержалось, и при свержении Гамсахурдия в захваченном тбилисском изоляторе политзаключенных обнаружилось крайне мало (помимо Кулумбегова, Хаиндрава и еще нескольких, большинство составляли «мхедрионцы» Джабы Иоселиани, вместе с которыми было выпущено на волю множество уголовников).
Не оправдались и надежды Гамсахурдия на всемирное признание независимости Грузии. Даже признание ее со стороны Украины (в декабре 1991 года) подавалось как огромное достижение. Грузия признавала независимость каждой союзной республики, отделявшейся от СССР, но все больше правителей отворачивалось от грузинского лидера как от зачумленного, и утверждение «Гамсахурдия – диктатор» превратилось к концу года почти в аксиому. Но в эти месяцы у Гамсахурдия появился неожиданный друг, не очень сильный, но надежный и верный, оставшийся в прочном союзе с ним до самого конца.
20. БУНКЕР
«...Во время боев был один момент, когда у наших противников-гвардейцев кончились боеприпасы, и они решили даже кончить самоубийством, как вдруг кто-то из них заорал: «Наши друзья военные пришли к нам на помощь и привезли нам на КамАЗах оружие!» Понимаете, привезли целые «КамАЗы» оружия, пригнали новые БМП и БТРы. Сколько мы их БТРов ни уничтожали, у них появлялись все новые и новые. Они что, их рожали? Ясно, что их предоставлял им Закавказский военный округ. У нас даже отснято на видеопленке, как погиб один из водителей БТРа из числа солдат ЗакВО, который воевал на их стороне. А потом генерал Беппаев, заместитель командующего округом, прямо заявил об этом по Центральному телевидению: дескать, мы предоставили Госсовету танки, чтобы он навел порядок в Западной Грузии, и вдруг эти танки Т-72 оказались в Южной Осетии – как, мол, это так? Одним словом, все в соответствии с нашей поговоркой: если на вора все время смотреть, он проболтается трижды в день».
«Литературная газета», № 31,
29 июля 1992 г.
Интервью со Звиадом Гамсахурдия.
Победа Джохара Дудаева в борьбе за власть над Чечней в 1991 году была практически неизбежна. Ее предопределила и давняя непримиримая вражда чеченского народа к русской власти, и память о тринадцати годах ссылки, когда с административных карт исчезло само слово «Чечня», и международная обстановка, позволявшая чеченцам надеяться опять-таки на поддержку Запада, сперва дипломатическую, а в перспективе, может быть, и военную. В обстановке распада Советского Союза призыв Дудаева к борьбе за независимость привлек подавляющее большинство чеченцев, хотя мало кто из них мог представить, чем кончится эта затея. Между тем чеченцам было труднее претендовать на независимость, чем грузинам, азербайджанцам и любой другой из пятнадцати союзных наций СССР. Во-первых, Чечня была не союзной, а автономной республикой; во-вторых, численность чеченцев не достигала и миллиона; в-третьих, независимая Чечня представляла бы собой плацдарм, спускающийся с Кавказского хребта – южной границы РСФСР – на равнину, и это создало бы для Москвы серьезные геостратегические проблемы. То, что этот плацдарм при любом удобном случае будет использован какой-либо враждебной России державой, в Москве не сомневались, а в Чечне надеялись: только с помощью извне чеченцы могли завоевать независимость, если Россия не желала отпускать Чечню добровольно.
О том, каким противником могут стать чеченцы, в Кремле, вероятно, с самого начала догадывались. Еще Петр I, столкнувшись с чеченцами, оценил силу этой нации; и история Кавказской войны, и оборона Брестской крепости,[26] и восстания чеченцев в эпоху Сталина показали, насколько трудно сохранять господство над этим народом, который до прихода русских не подчинялся по сути вообще никому. Как только представилась очередная возможность отложиться от России, чеченцы воспользовались случаем, и на этот раз, в отличие от Кавказской войны, у нации нашелся вождь (имам Шамиль был аварцем, и чеченцы видели в нем лишь политического, но не национального лидера). В 1990 году чеченское национальное движение возглавил генерал авиации Джохар Дудаев, единственный в Советском Союзе чеченец-генерал, в 1944 году – году своего рождения – высланный вместе со своим народом в Казахстан. Встав во главе исполкома ОКЧН – Общенационального конгресса чеченского народа, – Дудаев пришел к власти быстро и неожиданно для многих.
В мае 1991 года Дудаев ушел из Советской Армии, а в августе возглавил сопротивление ГКЧП в Чечне, в то время как Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР во главе с Доку Завгаевым поддержал переворот. Тем самым Дудаев немедленно привлек на свою сторону большую часть народа: победа ГКЧП означала для чеченцев угрозу подавления их национальных устремлений. Руководители ОКЧН собрали большой митинг протеста перед зданием Совета Министров; все эти три дня исполком ОКЧН подчинялся в своих действиях Белому Дому России. После победы Ельцина и Хасбулатова Дудаев получил не только удобную ситуацию для захвата власти в республике, но и моральное право на свержение Завгаева как сторонника ГКЧП. Однако Дудаев совсем не соответствовал Тенгизу Китовани – наоборот, он изначально рассматривал Гамсахурдия как союзника против России, а Китовани – как противника, поскольку тот опирался на союз с Москвой.
22 августа ОКЧН потребовал отставки Верховного Совета Чечено-Ингушетии, а после отказа начал формирование вооруженных отрядов – так называемой Национальной гвардии. К концу августа сторонники Дудаева захватили ряд административных зданий, взяли под контроль радио и телевидение. 3 сентября Верховный Совет Завгаева ввел чрезвычайное положение в Чечено-Ингушетии, но к тому времени вся республика уже подчинялась ОКЧН. 6 сентября гвардейцы ворвались в здание бывшего республиканского комитета партии и разогнали сессию Верховного Совета. Так совершилась чеченская революция. Завгаев подал в отставку, а исполком ОКЧН 15 сентября согласился (по предложению прибывшего из Москвы Руслана Хасбулатова) на создание коалиционного Временного Высшего Совета республики из 32 человек. Чеченец Хасбулатов был в это время главой российского парламента и по одному этому не мог поддерживать идею полной независимости Чечни, о которой уже открыто говорил Дудаев. Поэтому союза между Дудаевым и Хасбулатовым не возникло. Но пока продолжалась борьба сторонников и противников роспуска Советского Союза, Дудаев мог надеяться использовать борьбу Ельцина с Горбачевым (а потом Хасбулатова и Руцкого с Ельциным) для достижения своих целей.
Главной целью дудаевцев была легитимизация чеченской революции: ОКЧН начал работу по подготовке к новым выборам. Временный Высший Совет и Совет Министров Чечено-Ингушетии попытались было предотвратить приход сторонников независимости к власти путем всенародных выборов, объявили ОКЧН незаконным органом. Тогда лидеры чеченской революции в ночь с 7 на 8 октября свергли и Временный Высший Совет. После этого у национал-радикалов уже не было в Чечне сколько-нибудь серьезных противников. Какое-то время чеченцы не желали отделения Ингушетии: они настаивали на объединении чеченцев и ингушей, как очень близких народов, в единую в прошлом нацию – вайнахов. Но позднее, видя упорство ингушей в стремлении к самостоятельности и опасаясь союза последних с Москвой, они разумно уступили. 1 октября 1991 года дудаевцы объявили о разделе Чечено-Ингушетии на суверенную республику Нохчи-чо и Ингушетию в составе России. (официально Ингушская Республика была провозглашена 4 июня 1992 года). Земельного размежевания между Чечней и Ингушетией не произошло, спорные Малгобекский и Сунженский районы так и остались спорными. С русско-казачьим населением республики особой конфронтации пока не возникло, хотя бытового национализма не избежала и Чечня, и русские уже начали покидать республику из-за неприязненного к ним отношения. Но в первые месяцы правления Дудаева чеченцы в своем большинстве не проявляли враждебности к русским, и Дудаев не строил свою политику на национальной нетерпимости. Атаман грозненского отделения Терского казачества Георгий Галкин, председатель оргкомитета съезда русскоязычного населения в Грозном в 1991 году, говорил о Дудаеве так: «Я его хорошо знаю. Мы вместе работали в этническом совете, встречались за «круглым столом». Он умный человек. Дудаев никогда не допускал ни одного резкого слова в адрес русского населения и не принимал решений, унижающих нас. Однако Дудаев – это не весь исполком ОКЧН, не он один определяет политику национальных движений. Так что ярый национализм, который все чаще проявляет себя в республике, исходит не от Дудаева. Но и ответственности за это он с себя снимать не должен».[27]
27 октября в Чечне состоялись всенародные выборы президента. Несмотря на то, что здесь уже возник целый ряд оппозиционных партий, Джохар Дудаев одержал бесспорную победу: голосовало 72% избирателей, из них за Дудаева высказались 90,1%. Наделенный широкими полномочиями, президент сосредоточил в своих руках значительную власть.
В первые же месяцы после победы революции Дудаев установил дружеские отношения с правительством Гамсахурдия. Надо сказать, что Гамсахурдия, уже скованный мятежом Китовани, не решался выступить в поддержку Чечни слишком радикально; тем не менее звиадистская Грузия была потенциальным союзником Чечни против России и лучшим мостом к Турции, а значит, и к блоку НАТО. Как и Гамсахурдия, Джохар Дудаев выступал за создание «Кавказского дома», под которым он понимал союз кавказских наций, независимых от Москвы. Чечено-грузинский союз был вполне возможен, несмотря на грузино-осетинскую войну. Несмотря на то, что чеченцы и осетины входили в Ассамблею горских народов, отношения между ними были прохладные (впрочем, хотя чеченцы в вопросе о Пригородном районе поддерживали ингушей, они никогда не ввязывались в этот конфликт).
1 ноября 1991 года была провозглашена полная независимость Чечни – как от России, так и от Советского Союза. А 1 – 2 ноября в Сухуми состоялся III съезд народов Кавказа, в котором участвовали делегации от 13 народов. На съезде было принято решение об учреждении на базе АГНК[28] Конфедерации горских народов Кавказа – КГНК, провозглашенной 3 ноября 1991 года в селе Лыхны. Был избран Кавказский парламент (по три депутата от каждого народа), президентский совет (президент, 1-й вице-президент и по одному вице-президенту от каждого народа), а также Комитет кавказских сообществ и Третейский суд народов Кавказа. Столицей КГНК был объявлен Сухуми (штабы Конфедерации были организованы также в Нальчике и Грозном). Президентом КГНК стал Муса Шанибов (бывший глава Координационного совета АГНК), председателем парламента – Юсуп Сосламбеков, член парламента Чечни и исполкома ОКЧН, занявший также и пост министра обороны Чеченской республики.
Структуры Конфедерации горских народов были, как видим, внушительными и многообразными, однако официально они не признавались никем, и реальной властью Конфедерация не обладала. Цели и задачи КГНК сторонние наблюдатели трактовали по-разному: одни рассматривали ее как антироссийский союз сепаратистов, другие – как военную организацию, призванную отвоевать у Грузии республики, тяготеющие к северокавказскому сообществу. Возросшая активность кавказцев вызывала все большее беспокойство у российского правительства, поскольку они, объединившись, начали выдвигать старые претензии, казалось бы, уже давно забытые. К примеру, 4 ноября члены руководства КГНК приняли участие в 1-м съезде шапсугского народа и от его имени поддержали требование шапсугов о восстановлении Шапсугского национального района.[29] Когда же Ельцин 8 ноября ввел чрезвычайное положение в Чечено-Ингушетии, парламент и президентский совет КГНК объявили военное положение на всем Кавказе, повсеместно развернулась запись добровольцев. Кавказцы ясно дали понять, что они желают играть самостоятельную роль внутри будущего Российского государства, а чем больше укреплялась независимость Чечни, тем больше Москва должна была считаться и с Конфедерацией.
Ельцин должен был срочно решать, в каком направлении будет развиваться кавказская политика нового государства – Российской Федерации. В ноябре 1991 года попытка российского правительства решительно навести порядок в Чечне закончилась полным провалом. Жителям было приказано в три дня сдать все имеющееся оружие; в аэропорту Грозного высадился с транспортных самолетов отряд спецназа «Витязь», насчитывавший 1,5 тысячи человек; Грозненский МВД получил приказ арестовать «Дудаева и других членов ОКЧН» (т.е. даже не исполкома, а всего Конгресса). Но в ночь с 8 на 9 ноября на улицы и площади чеченской столицы вышло 200 тысяч человек; российские спецназовцы были заблокированы гвардейцами Дудаева в аэропорту Ханкала и не решились ничего предпринимать, сознавая свое бессилие. Когда неудача операции стала очевидной, Верховный Совет России отменил указ Ельцина. В свою очередь, Дудаев показал, что готов к переговорам и диалогу: торжествуя победу, чеченцы не оскорбили чести военных, не разоружили десантников, никто из них не был ранен. Джохар Дудаев, советский генерал, умел находить общий язык с Москвой и в эти дни, и в последующие годы, и скорее всего, российскому руководству следовало приложить все усилия, чтобы договориться именно с ним. Авторитет и управленческий опыт Дудаева могли бы поддержать среди чеченцев дисциплину; Дудаев сумел бы навести порядок и предотвратить анархию. Москва же, начиная с 1991 года, упорно поддерживала чеченскую оппозицию и этим только расшатывала власть Дудаева, но антироссийские настроения чеченцев сохранялись в полной мере.
* * *
В декабре 1991 года власть Гамсахурдия слабела не по дням, а по часам. Возобновившиеся митинги оппозиции становились все более многолюдными. Люди Китовани все смелее делали вылазки из своего лагеря на Тбилисском море, и наконец правительственные войска оказались не в силах им противостоять. По-прежнему звиадисты собирали бурные митинги, по-прежнему «черные колготки» яростно защищали на них своего кумира и его власть, по-прежнему Гамсахурдия, стараясь сохранить выдержку, спокойствие и достоинство, выступал по телевидению, в парламенте и на публичных диспутах, например, с митингующими студентами, поддерживавшими интеллигенцию (11 декабря и далее). Он по-прежнему старался оправдаться по поводу каждого своего «диктаторского» поступка; ему вообще вредила привычка оправдываться, но он не умел, подобно более опытным лидерам, делать хорошую мину при плохой игре. А тем временем стал явным еще один смертельный симптом кризиса власти звиадистов: многие политические и общественные деятели начали открещиваться от Гамсахурдия, «прозревать» и переходить в лагерь его противников. Видимо, именно эта поразившая Гамсахурдия переменчивость побудила его позднее сказать о грузинах «нация предателей» – этой фразы многие ему тоже не простили. Но у Гамсахурдия оставалось и позже огромное количество сторонников по всей Грузии, однако они представляли собой почти исключительно гражданское население. Вооруженную поддержку ему могли бы оказать лишь мингрелы, но они были слабы и неорганизованны.
Не особенно хорошо, впрочем, был вооружен и отряд Китовани. Накануне решительной схватки он насчитывал всего около 2 тысяч человек, около десятка БТРов, столько же гаубиц и градобойных орудий и один танк. Тем не менее Китовани в эти декабрьские дни постоянно провоцировал людей Гамсахурдия на столкновение: его бронетехника демонстративно разъезжала по улицам Тбилиси, грохотала взад и вперед мимо президентского дворца. Он явно чувствовал за спиной поддержку, которая позволяла ему не бояться первым пролить кровь грузин. Однако Китовани и на этот раз выпустил вперед себя гражданскую оппозицию, которая 20 декабря снова собрала двадцатитысячную толпу. Манифестанты подошли к Дому правительства и потребовали дать им доступ к средствам массовой информации и освободить всех политзаключенных. В ответ звиадисты по телевидению и радио снова призвали народ прийти к президентскому дворцу и защитить законную власть. Митингующие взяли Дом правительства в кольцо; осада продолжалась более суток. Между сторонниками и противниками президента время от времени происходили жестокие драки. Наконец, ранним утром 22 декабря охранявшие президента люди применили огнестрельное оружие: погибло 4 человека. Долгожданный повод для нападения представился: два часа спустя Тенгиз Китовани отдал приказ о штурме президентского дворца. В полдень из Южной Осетии прибыл отряд Важи Адамия в 300 человек и присоединился к гвардейцам Китовани. Тенгиз Сигуа предъявил президенту ультиматум о немедленной отставке, а мятежные отряды оцепили комплекс зданий вокруг президентского дворца, где находились Гамсахурдия, его семья, члены кабинета министров и парламента. Часть депутатов, перешедших на сторону оппозиции, давно покинула президента.
...22 декабря 1991 года грузинские телезрители могли видеть на экранах своих телевизоров стол с микрофоном в одном из помещений резиденции Гамсахурдия, за которым постоянно сменялись люди из его окружения, возбужденно ругавшие оппозицию и время от времени инстинктивно пригибавшиеся от грохота взрывов, потрясавших все здание. Выступавшие, то в гражданской, то в военной одежде, сообщали о ходе обороны, призывали народ поддерживать правительство, обличали мятежников то по-русски, то по-грузински, особенно часто повторяя понятные на обоих языках эпитеты: «Бандитэби! Экстремистэби!» Самый эмоциональный из выступавших – поэт Петриашвили, кричал, тыча пальцем с экрана: «Шен, Тенгиз Сигуа! Шен, Тенгиз Китовани!!»[30] – и обрушивал на их головы проклятия, обещая даже в случае своей гибели являться к ним в виде призрака и не давать покоя во сне. Но осаждавшие были людьми практичными и на такие угрозы внимания не обращали. Треск выстрелов и разрывы снарядов становились все громче, на стол и на головы выступавших сыпалась штукатурка с потолка; наконец, после четырех часов дня изображение стало мутным и вскоре пропало окончательно.
Бои между защитниками президентского дворца и отрядами созданного лидерами «новой оппозиции» Военного Совета с первых же часов приняли самый ожесточенный характер. Они затянулись надолго, потому что силы осажденных не уступали осаждавшим ни числом, ни техникой, а их боевой дух оказался даже выше, чем у противника. Обе стороны несли тяжелые потери: уже в первый день в войсках оппозиции насчитывалось свыше ста человек убитыми и ранеными. Взять президентский дворец не удавалось, и несмотря на серьезные разрушения, вызванные артиллерийскими обстрелами, бункер дворца прочно оберегал осажденных. В бункере находились большие запасы продовольствия, оружия, боеприпасов, автономные источники электричества, воды. Однако на помощь Гамсахурдия не пришло ни население столицы, ни отряды его сторонников из провинций, где население показывало своим поведением, что подчинится победителям. Тбилисская милиция заняла нейтральную позицию, на деле же улицы на время осады бункера вообще вышли из-под ее контроля, и в городе сильно возросла преступность; имело место и прямое мародерство с грабежами магазинов и квартир. Тем временем отряды Китовани и Адамия взяли под контроль аэропорт, банк, Дом связи и прочие жизненно важные объекты – кроме тюрьмы, в которой находились все политзаключенные.
Европейское сообщество встретило известия о событиях в Тбилиси молчанием, никто не выступил в защиту свергаемого «диктатора»; в союзных республиках уже утвердилась версия о восстании против него народа, а в Абхазии и Южной Осетии поражение Гамсахурдия встретили с облегчением. С его уходом связывали надежды на ослабление жесткой политики Тбилиси по отношению к «малым народам». В Южной Осетии почти совсем стихли военные действия, прекратились еженощные обстрелы Цхинвала. Все как будто отвечало надеждам на изменение к лучшему после ниспровержения тирана.
Это было время Беловежских соглашений, создания СНГ. Когда 31 декабря Советский Союз прекратил свое существование, Грузия стала независимой, хотя и не признанной никем республикой – было просто непонятно, кого же признавать. Но именно теперь, когда независимость Грузии стала реальностью, Звиад Гамсахурдия в собственной столице укрывался в бункере от обстрелов собственной армии. А Эдуард Шеварднадзе в это время в Москве выражал крайнее огорчение кровопролитной войной в Грузии, но упорно отказывался от возможности своего вмешательства в дела республики.
Артиллерийские снаряды разрушили десятки зданий вокруг президентского дворца. Весь проспект Руставели, считавшийся одним из памятников архитектуры старого Тбилиси, был изуродован до неузнаваемости. Звиадисты отбивались упорно. 24 декабря они полностью очистили от мятежников проспект Руставели, и если бы не военная поддержка со стороны ЗакВО, Китовани пришлось бы бежать из Грузии. Звиадистам удалось нанести гвардейцам такой урон, что какое-то время под командованием Китовани оставалось всего несколько десятков человек; и хотя помощь ЗакВО позволила ему возобновить штурм, мятежники по-прежнему могли не выдержать натиска и разбежаться, а звиадисты – выйти из бункера и овладеть ситуацией. 28 декабря Китовани снова получил помощь, на этот раз для захвата телебашни – в бою приняло участие несколько десятков советских солдат. Эти действия можно считать последней в истории операцией Советской Армии; три дня спустя, после упразднения СССР, советские войска на территории Грузии стали российскими войсками.
28 декабря формирования оппозиции захватили, наконец, и тбилисский центральный изолятор. Джаба Иоселиани, оказавшийся на свободе, вступил в союз с Китовани и Адамия, стал членом Военного Совета и призвал своих «всадников» к борьбе с президентом. Но взять бункер не удалось и им. Осажденные даже отметили, наперекор всему, Новый год традиционным грузинским застольем. За это их потом долго упрекали и высмеивали политические противники; другие утверждали, что звиадисты в своем подземелье пытали арестантов и собственных «изменников», однако достоверных доказательств найдено не было. К примеру, бывший министр звиадистского правительства, изменивший Гамсахурдия, Мурман Оманидзе вышел из бункера на свободу, как он сам выразился, «благодаря эластичности моего ума»; подобные рассказы заставляют усомниться в зверствах звиадистов.
Неизвестно точно, когда члены Военного Совета окончательно поняли, что сами справиться не смогут, и руководство боевыми действиями взяли на себя российские офицеры, а к бою на стороне «новой оппозиции» подключились части спецназа Печорской дивизии. Звиад Гамсахурдия обратился к Ельцину с просьбой не поддерживать мятежников, а напротив, оказать помощь законному демократическому правительству, но ответа не получил.
2 января Военный Совет официально объявил о принятии государственной власти над республикой, приостановив деятельность парламента (где большинство насчитывали сторонники Гамсахурдия); исполняющим обязанности президента был назначен Тенгиз Сигуа. 4 января Военный Совет упразднил префектуры – власть на местах должны были взять его уполномоченные представители. Все говорило о том, что сражение близится к концу. Еще до этого по призыву обеих сторон посредником в конфликте выступила армянская делегация, а Китовани и Сигуа на встрече с ней дали понять, что согласны на беспрепятственный выезд президента из Грузии при условии его отречения от власти. Но Гамсахурдия отрекаться не стал.
В два часа ночи 6 января 1992 года начался последний штурм президентского дворца и к 5 утра завершился его взятием войсками Военного Совета и Закавказского военного округа. Звиад Гамсахурдия со своими приближенными прорвался через окружение и бежал из Тбилиси на юго-восток, в сторону Азербайджана. Колонна насчитывала несколько «Икарусов» и легковых автомобилей под охраной бронетранспортера. Разделившись на несколько групп, звиадисты сумели избежать плена и оторвались от погони. Военный Совет полностью овладел ситуацией в Тбилиси.
«Преданные идеалам свободы и демократии силы одолели диктатуру, – заявил Эдуард Шеварднадзе в обращении к народу Грузии 6 января. – Победила демократическая революция. Поздравляю вас, дорогие соотечественники, с этой победой».
21. МИНГРЕЛЬСКАЯ КАРТА
«Армия здесь стояла, стоит и будет стоять!»[31]
Тенгиз Китовани,
январь 1992 года.
«...Допустим, теневики помогали Китовани, потому что Гамсахурдиа грозился закрыть все кооперативы, совместные предприятия и искоренить коммерцию. Я не могу подтвердить, что теневой мир на свои деньги содержал гвардию, но полагаю, такая помощь была. Она означала выживание для этих структур».
Тенгиз Сигуа,
февраль 1992 года.
Кортеж автомобилей с семьей и окружением Звиада Гамсахурдия – с ним, в частности, бежали из Тбилиси многие депутаты парламента – днем 6 января 1992 года прибыл в азербайджанский город Казах. Армянская сторона ранее обещала ему предоставить – на первое время – крышу над головой в Дилижане, но колонна вначале направилась по автомагистрали вглубь Азербайджана, в сторону Гянджи. Однако азербайджанские власти перекрыли беглецам дорогу и дали понять, что правительство Муталибова не намерено давать политическое убежище свергнутому президенту. Вечером люди Гамсахурдия через Казах въехали на территорию Армении и расположились в городке Иджеван, неподалеку от границы с Грузией и Азербайджаном.
Армяне также не собирались давать убежище Гамсахурдия: ему разрешили остаться «временно», а «сопровождающим лицам» – выехать в любом направлении. О готовности принять бежавшего президента заявили несколько дней спустя Франция и Швейцария, но сам он не считал своего дела полностью проигранным. Он видел, что оппозиция победила лишь благодаря бывшим советским, а ныне российским войскам, надеялся поднять грузинский народ на борьбу за национальное освобождение. Однако почти вся Грузия признала новую власть беспрекословно, префекты в большинстве своем сложили с себя полномочия, и вооруженного сопротивления в собственно Грузии практически не возникло. И единственными, кто восстал в поддержку президента, были его земляки – мингрелы.
В результате переворота в Тбилиси коренным образом изменился расклад сил в Абхазии и Западной Грузии. Из опоры Тбилиси и ударной силы в борьбе с абхазами Мингрелия превратилась в наиболее ненадежную провинцию Грузии; став новым оплотом звиадистских сил, она сделалась очагом гораздо более опасной фронды, чем Абхазия и Южная Осетия. Мингрельское восстание не было сепаратистским – грузины рассматривали мингрельский народ как составную часть своей нации, да и сами мингрелы не помышляли об отделении от Грузии; притом звиадизм основывался на грузинском, а никак не на мингрельском национализме. Но фактически мингрелы представляли собой нацию в большей степени, чем соседние гурийцы или рачинцы, – это и позволяло им так единодушно выступать в поддержку Гамсахурдия. В то же время, поскольку они считались грузинами, войну против них приходилось рассматривать как гражданскую. Эта очень запутанная ситуация создавала немалые трудности для всех сторонних наблюдателей, которые пытались анализировать звиадистские восстания: они были и политическими, и народными, и национальными одновременно.
Мингрелы в свою очередь также оказались между двух огней: их главным противником стала захватившая власть в Тбилиси «хунта» – звиадисты иначе ее не называли – а в тылу у них оставались враждебные абхазы. Контроль Тбилиси над Абхазией также ослабел из-за перехода мингрелов в оппозицию новому правительству. Однако мингрелы по-прежнему ощущали свое единство с грузинской нацией при противопоставлении абхазам, притом Гамсахурдия и не думал снимать с повестки дня девиз единства Грузии, иначе он просто потерял бы большую часть сторонников. И хотя соседские, бытовые связи абхазов и мингрелов вдруг снова проступили сквозь туман национальной вражды, последние не могли рассчитывать на какой-либо союз с абхазами, хотя и чувствовали, что те не ударят им в спину.
В Тбилиси триумвират победителей – Сигуа, Китовани, Иоселиани[32] – сразу же начал жестокими мерами утверждать свою власть и подавлять выступления безоружных, но все еще многочисленных звиадистов. Именно тогда жители Тбилиси узнали, что такое настоящая диктатура. Уже 6 января был расстрелян большой митинг звиадистов, то же повторилось на другой день и продолжалось со все возрастающей беспощадностью. То, что казалось святотатством и при коммунисте Патиашвили, и при националисте Гамсахурдия, теперь совершалось легко и естественно. И при этом российские демократы уверенно и часто безоговорочно признавали за демократов же как членов Военного Совета, так и людей, на которых они опирались, хотя ни для кого в мире в общем-то не было секретом, что военные отряды оппозиции (особенно Джабы Иоселиани и Важи Адамия) большей частью состояли из бывших уголовников. Этих «бандитэби», расстреливавших и грабивших своих сограждан, объявили спасителями нации и страны, хотя они почти ничего не сделали реально, чтобы предстать таковыми в глазах мирового сообщества.
Одним из немногих актов «демократизма», проявленных Военным Советом, стало освобождение 9 января из тюрьмы Тореза Кулумбегова, который вернулся в Цхинвал на присланном за ним в Тбилиси вертолете и был встречен ликующей толпой народа. Видимо, этот жест Военного Совета был обусловлен расчетом если не склонить осетин к примирению, то оправдать себя на случай возобновления в будущем войны в Южной Осетии: здесь шла подготовка к назначенному на 19 января референдуму о независимости от Грузии и «воссоединении» с Россией. Вопреки некоторым прогнозам, свержение Гамсахурдия вовсе не привело к прекращению конфликта. Сам Тенгиз Сигуа уже в подполье, в сентябре 1991 года, заявлял, что о восстановлении автономии «Самачабло» не может быть и речи. Энергетическая блокада Южной Осетии продолжалась (она была снята лишь через полгода, после заключения мира при посредничестве Москвы). Нет ничего удивительного, что осетины продолжали готовиться к плебисциту; еще не дождавшись его, грузины 14 января выпустили по Цхинвалу 80 ракет и далее проделывали это регулярно. Но осетинская проблема для Военного Совета стояла на втором плане: главную заботу по-прежнему представлял Гамсахурдия со своими сторонниками.
В первые дни после победы, когда триумвират начал формировать новое, Временное правительство,[33] победители были заняты преимущественно подавлением звиадистов в столице. Против свержения Гамсахурдия выступили только белорусский лидер Станислав Шушкевич и чеченский – Джохар Дудаев. Шушкевич был далеко, зато Дудаев решительно протянул Звиаду Гамсахурдия руку помощи, первым предложил ему убежище, заявил, что не признает захватившую власть в Тбилиси клику, выразил намерение помочь законному президенту восстановить власть, пусть даже военной силой (хотя и не имел прямой возможности для этого). Оппозиционеры-победители сильно забеспокоились. В первые же дни после свержения Гамсахурдия районы с мингрельским населением охватила кампания массового неповиновения, которая все более отчетливо принимала характер восстания. В Сухуми забастовали железная дорога и аэропорт, в Очамчире – почти все предприятия; к 10 января были разобраны железнодорожные пути между Зугдиди и Гали. В Мингрелии начало формироваться народное ополчение; его костяком был небольшой зугдидский батальон, созданный здесь осенью 1991 года. 11 января вооруженный отряд звиадистов в 43 человека перешел армяно-грузинскую границу и появился в Джавахети, возможно, рассчитывая пройти в Аджарию, а оттуда – в Мингрелию, но у села Богдановка был разбит, окружен и взят в плен. Уже это столкновение показало реальные шансы сторон в борьбе; но тбилисское правительство сделало вид, что обеспокоено агрессивностью звиадистов и потребовало от правительства Армении убрать Гамсахурдия от грузинской границы, ближе к Еревану. Некоторые члены Военного Совета прямо требовали задержать его и выдать в Грузию, где на него уже завели уголовное дело.
Восстание в Западной Грузии к середине января распространилось от Сухуми до Кутаиси, охватив всю Мингрелию, большую часть Абхазии (Сухуми, Очамчиру и Гальский район) и запад Имерети, где на сторону звиадистов стал город Самтредиа; в Кутаиси, Вани, Багдади, так же как и в Гагре, имели место столкновения звиадистов со сторонниками Военного Совета. Все железные дороги в Западной Грузии были парализованы; вне контроля Тбилиси оказались все крупные морские порты, кроме Батуми, где сохранял власть умный и осторожный Аслан Абашидзе, нашедший вскоре общий язык с новым правительством и не испортивший отношений с Гамсахурдия. Что касается Сванетии, то она демонстрировала полную лояльность новой власти; фамилии Китовани и Иоселиани указывали на их сванское происхождение, и в их отрядах было много сванов.
14 января в Самтредиа звиадисты захватили два междугородних автобуса с армянами и объявили их заложниками, требуя обеспечить Гамсахурдия свободный выезд в Зугдиди. Этим они косвенно снимали ответственность с властей Армении за то, что в 17 часов следующего дня он вылетел из Еревана на присланном из Сухуми самолете в неизвестном направлении. Предполагалось, что самолет сядет в Грозном, но в ночь на 16 января Гамсахурдия со своей свитой прибыл в Сухуми, проехал в Зугдиди и объявил о намерении выступить в поход на Тбилиси для восстановления своей власти. Заложники-армяне были выпущены сразу же после вылета Гамсахурдия из Еревана (все это время они находились в санатории под Сухуми), блокада дорог прекращена. В Мингрелию из Абхазии ехали звиадисты-добровольцы; однако наступательных действий Гамсахурдия не предпринимал. Ополченцы располагали десятком бронемашин, несколькими тракторами «Кировец» с установленными на них пулеметами; рядовые были вооружены автоматами и охотничьими ружьями. 19 января в Сухуми даже была украдена с постамента мемориальная пушка времен Великой Отечественной войны.
В планируемом походе на Тбилиси Гамсахурдия рассчитывал опять-таки на поддержку народа, поскольку большинство грузин сочувствовало ему. Торез Кулумбегов даже объявил, что в случае угрозы для Тбилиси придет на помощь Военному Совету с осетинскими отрядами. Но вскоре оказалось, что возможности звиадистов очень сильно преувеличены. Уже 17 января отряд «мхедрионцев» под начальством Джабы Иоселиани высадился на российском военном аэродроме Копитнари, в 20 километрах от Кутаиси, и легко овладел ситуацией в этом городе. Вечером из Самтредиа на Кутаиси двинулась колонна звиадистов, которые потребовали разрешить им провести в городе митинг; однако пикет «хунтистов» заставил их отступить. 18 января войска Военного Совета без боя заняли Самтредиа и Вани; Гурия также подчинилась им. Только на подступах к Абаша, на мингрельской земле, они были остановлены. Отряды Военного Совета имели тяжелую технику и хорошее оружие, полученные от российской армии; мингрелы же в подавляющем большинстве не имели боевого опыта и в серьезных боях легко обращались в бегство.
Мингрельские звиадисты в эти дни сделали несколько попыток захватить оружие на российских военных складах, но в Поти российские военные застрелили двух нападавших; сколько-нибудь значительного количества даже стрелкового оружия мингрелам добыть не удалось. Их тыл был ненадежен. Еще до начала военных действий в грузинских СМИ появились сообщения о планах создания Мингрело-Абхазской республики, якобы разработанных Звиадом Гамсахурдия и Владиславом Ардзинба. Некоторые звиадисты действительно допускали такую возможность, но абхазы не принимали ее всерьез, поскольку в такой республике мингрелы составили бы подавляющее большинство. Абхазское руководство оказалось в сложном положении. В Абхазии только 6 января 1992 года, после долгих дебатов, было наконец избрано руководство нового Верховного Совета. Председателем его стал Владислав Ардзинба, первым заместителем – Тамаз Надарейшвили, заместителем – глава армянского общества «Крунк» Альберт Топольян. Надарейшвили, бывший второй секретарь Гагринского райкома партии, происходил из семьи колонистов 1940-х гг. и выдвинулся в лидеры грузинской общины в Абхазии в ходе подготовки к референдуму 17 марта 1991 года. Демонстративно разорвав отношения с коммунистами, он вступил в ряды национал-радикалов и долго оставался ярым звиадистом, но после поражения Гамсахурдия «разочаровался» в нем и перешел на сторону победителей, в полной мере сохранив антиабхазские настроения. Вообще те грузинские националисты, которые не считали своим главным врагом Москву, а ратовали преимущественно за создание унитарного государства, легче всего отреклись от Гамсахурдия и приняли сторону Военного Совета, почувствовав, что именно этот лозунг новые вожди нации менять не собираются. Все это поняли, видимо, и осетины: несмотря на энергичные протесты Сигуа, референдум в Южной Осетии состоялся и показал небывалое единодушие народа: 98% голосовавших высказались в пользу независимости. Это означало новый конфликт с Тбилиси; однако не могли же осетины серьезно надеяться на изменение официальной политики по отношению к ним, если даже на переговорах их страну не называли иначе как «Шида Картли» и «Самачабло».
Абхазы, напротив, не возражали против признания новой власти, но в сухумском парламенте многие грузины были звиадистами, и поэтому единой позиции абхазское руководство вообще не имело. Ардзинба намеревался сохранять нейтралитет; «Аидгылара» отвергла переговоры с мингрелами о союзе. Из-за всего этого в Абхазии началось гражданское противостояние звиадистов с абхазами; с 19 января была усилена охрана абхазского парламента из-за опасения нападения звиадистов. Но они не решались обострять отношения с абхазами в то время, как им на пятки наступала армия «хунты». 22 января она прорвала оборону звиадистов и заняла Абашу и Сенаки; передовые отряды Военного Совета подошли к Поти и Хоби. Исход восстания уже практически не вызывал сомнения. Только Зугдиди и Поти выражали готовность сопротивляться до конца; в Гагре вечером того же дня местные «мхедрионцы» и звиадисты договорились прекратить противостояние. Ткварчельцы снова заложили блоками мост на въезде в город и выставили здесь пикеты. Абхазы все больше опасались вероятного ввода грузинских войск на свою территорию; в условиях запутанной политической борьбы власть Верховного Совета Абхазии вообще слегка ослабела. Из-за боевых действий в Мингрелии и общего кризиса по всей Абхазии постоянно отключалось электричество, с продовольствием становилось все хуже: за хлебом выстраивались огромные очереди. Возросла преступность: из главной в республике Драндской тюрьмы бежала большая группа уголовников, часть их переловили, остальные продолжали бродить по горам Восточной Абхазии.
О местонахождении Звиада Гамсахурдия ничего не было известно, на людях он больше не показывался. Между тем попытки грузин взять Поти натолкнулись на серьезное сопротивление вооруженных горожан. Окруженный со всех сторон болотами и реками, Поти представлял собой естественную крепость. Первая попытка прорваться в город через Рионский мост закончилась поражением войск Военного Совета; переговоры не увенчались успехом. В Тбилиси вскоре возобновились митинги протеста. Штурм Поти 24 января снова закончился неудачей, и лишь три дня спустя войскам Тбилиси все-таки удалось захватить порт, подавить сопротивление мингрелов в городе. Группа звиадистов бежала на самолете в Москву и была тут же выдана российскими властями в Тбилиси. 28 января силы Военного Совета встали в селе Цаиши на подступах к Зугдиди, в ночь с 29 на 30 января пошли на штурм мингрельской столицы. После недолгого боя звиадисты не выдержали натиска и бежали, рассеявшись по окрестностям. Однако грузины, заняв Зугдиди, не попытались сразу же перейти реку Ингури, на мосту через которую встал небольшой вооруженный отряд абхазских ополченцев.
Теперь грузинам предстояло решить, что делать дальше. Мингрельское ополчение было легко разбить, но заставить сложить оружие – очень трудно. Войска Военного Совета контролировали только крупные города Мингрелии, но в сельских районах господствовали мятежники; попытка разоружить их означала бы новую войну. Грузины же не хотели ссориться с мингрелами, надеясь, что их безусловное военное превосходство мало-помалу убедит мингрелов прекратить сопротивление, отступиться от Гамсахурдия. Но продолжение операции против звиадистов в Абхазии стало для Военного Совета логической необходимостью. Звиад Гамсахурдия, судя по всему, скрывался теперь именно в Абхазии, местонахождение командиров зугдидского батальона – депутатов Вальтера Шургая и Нугзара Володинашвили – также было неизвестным. Звиадисты могли накопить силы и перейти в наступление или же захватить власть в самой Абхазии – такие перспективы сильно тревожили Тбилиси. С другой стороны, вооруженный пикет на Ингури, выставленный абхазами, сильно раздражал грузин, а квотный парламент Абхазии, утвержденный свергнутым ныне президентом, с самого начала вызывал недовольство грузинских унитариев. Для абхазов конфликт с Военным Советом Грузии был опасен вдвойне: многие звиадисты-мингрелы в Абхазии могли бы в этом случае взять сторону грузин.
22. ПОД ВЛАСТЬЮ «КОМПАНИЙ»
«Иоселиани, не имея определенных занятий и местожительства и являясь членом бандитской группы в составе его – Иоселиани, Лоцабидзе, Инашвили и Абзианидзе, вооруженной тремя пистолетами и финским ножом, 8 октября 1955 г., около 13 часов, совместно с Лоцабидзе, Инашвили и Абзианидзе совершил с целью ограбления вооруженное нападение на квартиру 32 дома № 5 по ул. Б.Московской в гор.Ленинграде, во время которого Инашвили и Лоцабидзе убили гражданку Фельдман Д.Л. путем удушения, всеми похищены принадлежащие Фельдман Д.Л. и Н.И. и Барвиш 1400 руб. денег, носильные вещи и ценности. Во время бандитского нападения Иоселиани стоял около Фельдман Н.И. с пистолетом и ножом, покалывая его ножом, домогался выдачи денег и ценностей, завязывал Фельдман Н.И. глаза и ноги.
После совершенного нападения Иоселиани, совместно с другими участниками банды скрылся, обратив награбленное в личную пользу.
Своими действиями Иоселиани совершил преступление, предусмотренное ст. ст. 59-3, 136 ч.I п.«а» УК РСФСР и ст.2 ч.2 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности».
Из приговора по делу Джабы Иоселиани,
Ленинград, 7 июля 1956 г.
К концу января 1992 года войска Временного правительства установили контроль над всей территорией собственно Грузии. Причиной их быстрой победы стала главным образом помощь оружием и техникой со стороны ЗакВО: поскольку новые правители уже не демонстрировали враждебности Москве, русские военные не опасались снабжать их тем самым оружием, передачи которого Грузии так долго и безуспешно добивался Гамсахурдия. Легкость, с которой «новая оппозиция» подавляла выступления звиадистов, воспринималась со стороны как признак ее поддержки народом. На самом же деле она означала не что иное, как совершенное изменение характера власти. Все нарушения прав человека до переворота воспринимались как нечто из ряда вон выходящее, поскольку происходили в цивилизованном обществе. Теперь же весь демократический камуфляж не мог замаскировать сущность нового режима – власть захватила «компания». Так в средние века назывались отряды наемников под предводительством кондотьеров. Они бродили по всей Европе, нанимались на службу к различным феодалам и королям. «Компания», как правило, представляла собой разношерстное, но сплоченное и устойчивое объединение людей, чьей профессией была война, а привычкой – грабеж; они имели собственный суд, казну, походную церковь и т.д. и существовали как «бродячее государство». В условиях анархии средневековых войн «компании» безнаказанно грабили целые страны; опустошив одну область, переходили в другую. Самые удачливые кондотьеры оказывали сильное влияние на политическую жизнь Европы, захватывали власть в государствах: так, в 1311 году «каталонская компания» захватила Афины, создав здесь испанское герцогство, в 1366-м французские «белые компании» свергли кастильского короля Педро Жестокого, в 1450-м кондотьер Франческо Сфорца стал герцогом Милана. С этими случаями вполне сравнима ситуация, сложившаяся в начале 1992 года в Республике Грузия.
После прекращения боев мародерство и хулиганство в Тбилиси не пошли на убыль, а продолжали процветать не только в столице, но и по всей Грузии. Стало заметно ожесточение нравов, преступления совершались теперь более открыто и цинично, и мало кто из разбойников старался выглядеть благородным, как это бывало раньше. Военный Совет, неукоснительно пресекая любое выступление политических противников, не спешил обуздывать преступность. Неопределенным оставался и новый политический курс. Неясно было, то ли победители собираются вводить так и не восстановленную Гамсахурдия конституцию 1921 года, то ли созывать что-то вроде Законодательного собрания, то ли ограничиться упразднением поста президента... Они предпочитали отложить дискуссию о будущем политическом строе «до политической стабилизации» в Грузии, зато за экономические реформы принялись немедленно. Премьер-министр Временного правительства Тенгиз Сигуа пообещал в скором времени передать землю крестьянам, а пока что начался решительный переход к рынку путем «шоковой терапии», несмотря на тяжелое положение хозяйства республики. Уже не требовалось особой проницательности, чтобы догадаться, какие социальные группы оказались у власти в результате «демократической революции». «Компаниям» гвардейцев и «мхедрионцев» оказывали финансовую и иную поддержку «новые грузины» и старые представители номенклатуры, а те, в свою очередь, обеспечивали своим спонсорам условия для бизнеса и подавляли выступления недовольных.
В ряде районов Грузии жителям впервые за многие десятилетия пришлось переживать холода без света и тепла; на большинстве предприятий с осени не выплачивалась зарплата. В такой обстановке повышение 1 февраля цен на хлеб в десять раз вызвало однозначную реакцию населения. Стало ясно, что свержение Гамсахурдия не только заменило силу права правом силы, но и ударило по карманам рядовых граждан, которые пытались протестовать – в феврале резко увеличилось число людей, выходивших на демонстрации в Тбилиси. Однако в тот же день, 1 февраля 1992 года, вышел запрет на проведение любых митингов и манифестаций. Если 30 января митинг был разогнан брандсбойтами, то 2 февраля – расстрелян, то же самое повторилось 3-го. Джаба Иоселиани заявил: «...Мы им покажем, что такое демократия в условиях военного положения – это полное соблюдение всех его требований. Иначе, об этом непросто говорить, но провокаторы будут расстреливаться на месте. Демократия – это вам не лобио кушать».
Безоружные митинги звиадистов – на них по-прежнему было много женщин из числа «черных колготок» – продолжали разгоняться все последующие дни: убитых порой считали десятками, раненых – сотнями. Но весь февраль и март демонстранты снова и снова выходили на улицы с плакатами «Долой Временное правительство! Звиад – это свобода!» Увы, было слишком поздно. Ни в одном регионе Грузии больше не возникло очагов вооруженного сопротивления Военному Совету. Вскоре разрешилась и абхазская проблема.
Еще в начале февраля назначенный командующим армией в Мингрелии молодой офицер Георгий Каркарашвили начал переговоры с абхазским парламентом о вводе в республику грузинских войск для наведения порядка. Настроение звиадистов в Гали и Очамчире оставалось весьма воинственным. В Очамчире толпа потребовала у милиционеров оружие – оборонять город,[34] а когда получила отказ, на штурм здания милиции бросились разъяренные звиадистки, которые вырвали машиной дверь здания; одновременно звиадисты пробили и крышу, но добыча была очень скудной: автомат и пять пистолетов. После взятия Зугдиди отрекся от своего поста префект Гали, но сторонники Гамсахурдия захватили здание префектуры, не допустили сюда присланного парламентом Абхазии уполномоченного и заявили, что префектура должна быть сохранена. Впрочем, в военном отношении и звиадисты, и абхазы были очень слабы: абхазский блок-пост на мосту через Ингури был скорее символическим. Установив полный контроль над Зугдиди, Каркарашвили подошел к Ингури и в ночь на 4 февраля перешел реку ниже абхазского поста. Днем 4 февраля грузины заняли Гальский район. Вооруженные звиадисты разбежались и ушли в горы. С абхазами столкновений не было. Вечером в Очамчире состоялась встреча представителей Верховного Совета Абхазии, звиадистского забастовочного комитета и командования войск Военного Совета. Видя, что борьба за Абхазию проиграна, звиадисты согласились на прекращение митингов и снятие железнодорожной блокады с 5 февраля; абхазы, в свою очередь, – на беспрепятственный проход грузинских войск по своей территории (после 12 февраля войска обещали вывести). Утром 6 февраля грузинские войска вступили в Сухуми, затем двинулись через Гудауту в Гагру, которая считалась последним возможным прибежищем Гамсахурдия.
Каркарашвили сделал все, чтобы пребывание грузинской гвардии в Абхазии не обернулось никакими эксцессами, то есть постарался предотвратить перерастание торжества победы в беспредел. Выступление спокойного, интеллигентного молодого грузинского военачальника по Сухумскому телевидению скорее успокоило тех, кто опасался посягательства на права абхазов. Конечно, ни гвардейцы, ни тем более «мхедрионцы» дисциплиной не отличались, и командующий так и не смог запретить им, как выражались во времена Людовика XIV, «необходимые бесчинства». Они не платили за товары в магазинах, отнимали автомобили, заходили в квартиры звиадистов, брали там все, что хотели. Несмотря на то, что абхазы уже были вооружены и шло формирование внутренних войск на базе ополчений патриотов, они терпели и ждали, когда грузины уйдут согласно договору.
К 8 февраля правительственные (будем называть их так) войска без какого-либо сопротивления со стороны местных звиадистов продвинулись вдоль всей главной магистрали до российско-абхазской границы на реке Псоу. Звиад Гамсахурдия, как выяснилось, покинул Абхазию еще в начале февраля и был вывезен в Грозный, где Дудаев предоставил убежище всей его семье и его сторонникам. Итак, армия Каркарашвили как будто выполнила стоявшие перед ней задачи, и дальнейшее ее пребывание в Абхазии начало тяготить абхазов. На границе у Псоу при стечении народа священник освятил воду, затем собравшиеся начали торжественно устанавливать грузинский флаг, но этой церемонии абхазы уже не выдержали и начали собираться поблизости. Ардзинба позвонил Тенгизу Сигуа и дал понять, что терпение народа не безгранично; Сигуа приказал грузинам умерить победный патриотический пыл и пообещал абхазам, что войска скоро выведут.
Первое восстание звиадистов закончилось почти полным их разгромом. В Абхазии, за исключением Гальского района, их вооруженные группировки никогда больше не пытались предпринимать активных действий. В самой Мингрелии, в лесах и отдаленных селениях, продолжали укрываться плохо вооруженные, но довольно многочисленные отряды звиадистов. Население занятых правительственной армией городов сочувствовало им и готово было поддержать их, если ситуация изменится в пользу свергнутого президента. Но не надежда на удачу толкала мингрелов на их восстания, почти безнадежные: каждое подавление мятежа сопровождалось все более разнузданными грабежами, и не будет преувеличением сказать, что жители Мингрелии чем дальше, тем больше боролись уже не за власть Гамсахурдия, а против беспредела, творимого «компаниями».
По мере того, как проходила зима, улучшались условия для партизанской войны. Главные транспортные магистрали проходили по югу и западу Мингрелии, здесь располагалось большинство крупных населенных пунктов; их и старались держать под контролем войска Тбилиси. В северной Мингрелии, ставшей надежным тылом звиадистов, преобладали горные леса, пересеченные множеством речных ущелий. Сюда приходили бойцы-звиадисты из Абхазии и, по некоторым данным, даже чеченцы-дудаевцы, которых, впрочем, здесь никогда не оказывалось в сколько-нибудь значительном количестве.
Войска Военного Совета ушли из Абхазии только в середине февраля 1992 года – по единодушному требованию абхазской и грузинской фракций абхазского парламента, поскольку гвардейцы и «мхедрионцы» не переставали пробавляться грабежами. Уже тогда они наглядно продемонстрировали населению Абхазии уровень своей боеспособности. Испорченную или даже прочно застрявшую боевую технику (в том числе танки и БТРы) грузины бросали на месте (или предварительно сжигали ее). Уходили они тоже без каких-либо эксцессов; в Ткварчели грузинские войска так и не вошли. Однако небольшой отряд грузинских гвардейцев под предводительством сухумца Сосо Ахалая все же остался в абхазской столице.
Абхазия вздохнула спокойнее с ослаблением звиадистов и уходом тбилисских войск. Продовольственный и энергетический кризис смягчился с приходом весны, и политическая ситуация мало-помалу стабилизировалась. Пока еще только на высшем, парламентском уровне была заметна тенденция к расколу абхазского Верховного Совета. Парламент довольно неплохо управлялся с хозяйственными вопросами (большинство депутатов занимали и посты в правительстве) и поддерживал нормальную жизнь в республике; но как только доходило до вопросов политических, начинался разброд. Местные грузины и мингрелы, звиадисты и представители всех оппозиций выступали единым фронтом за сохранение грузинского господства в Абхазии, и этническая вражда всегда преобладала над политической. Недаром в Абхазии почти не происходило вооруженных столкновений между звиадистами и правительственными войсками – ни теперь, ни после.
Большая часть грузинских депутатов, начиная с заместителя Ардзинба – Тамаза Надарейшвили, – упорно ставила абхазам палки в колеса, чуть только они пытались утвердить какое-либо постановление, укрепляющее абхазскую автономию. В частности, грузины заблокировали решение о смене названия «Абхазская АССР» на «Республика Абхазия» (Аджария, например, со времени Гамсахурдия стала именоваться «Автономная Республика Аджария»). Если грузинские депутаты понимали, что не смогут воспрепятствовать принятию какого-либо решения, они просто саботировали работу парламента, порой коллективно покидали зал. Их настроения открыто выразил в эти дни в парламенте один из самых активных деятелей грузинской фракции Джемал Гамахария, заявив: «Мы – за права человека. Но права грузин на грузинской земле шире прав человека».
Владислав Ардзинба в эти месяцы старался использовать все промахи, ошибки и раздоры между грузинами, чтобы укрепить свои позиции в парламенте. Ему удавалось снова и снова мирить между собой отдельные группы депутатов и при этом покровительствовать решениям, которые вызывали недовольство грузин. Во время первого мингрельского восстания абхазский парламент вел бурные дискуссии о соответствии занимаемой должности министра внутренних дел Абхазии Гиви Ломинадзе, одного из видных грузинских ультрапатриотов. Его обвиняли в неумении справиться с преступностью и в том, что он ставит свои политические интересы выше служебного долга; «политические» в Абхазии, конечно же, означало «национальные». Ардзинба не мог не воспользоваться случаем, чтобы не отнять у грузина силовое министерство. Поскольку вопрос: «Кто за то, чтобы признать криминогенную обстановку в республике неудовлетворительной?» исходил от абхазской стороны, грузинские депутаты готовились по обыкновению проголосовать против, но когда Ардзинба как бы мимоходом заметил: «Я так считаю, что кто голосует против, тот считает ее удовлетворительной», по залу прокатился смешок. Криминогенная обстановка в Абхазии походила на таковую по всей Грузии, т.е. была очень плохой. Во многих населенных пунктах Абхазии жильцы больших домов к тому времени даже начали организовывать ночные патрули для защиты от грабителей и воров. Признание работы МВД неудовлетворительной стало прологом к отстранению Ломинадзе, которое спустя несколько месяцев стало одним из главных поводов к войне. Но пока что этот конфликт не достиг большой остроты.
23. ВРЕМЯ «КРАСНОГО ДЕМОКРАТА»
Указ
Президента Республики Грузия
о признании государственной независимости
Чеченской Республики
Принимая во внимание решения демократически избранных президента и парламента Чеченской Республики от 1 ноября 1991 года и 2 ноября 1991 года соответственно, а также вступление в силу Конституции Чеченской Республики, постановляю:
1. Признать государственную независимость Чеченской Республики.
2. Указ вступает в силу с момента его подписания.
Президент Республики Грузия Звиад Гамсахурдия
Грозный,
13 марта 1992 года
Указ
Президента Чеченской Республики
от 29 марта 1992 г. № 60а г. Грозный
Признавая волеизъявление грузинского народа о независимости, выраженное 31 марта 1991 года на всенародном референдуме, Президент Чеченской Республики
ПОСТАНОВЛЯЕТ:
1. Признать Грузию как независимое государство.
2. Министру иностранных дел Чеченской Республики установить дипломатические отношения с Республикой Грузия после восстановления в ней конституционной власти.
3. Указ вступает в силу со дня его подписания.
Президент Чеченской Республики Д. Дудаев
После вывода грузинских войск из Абхазии звиадисты в этой республике возобновили акции протеста. Сначала у драматического театра группа студентов и школьников устроила сидячую забастовку; затем забастовали педагоги Гагры, Сухуми, Гали. Был создан комитет национального неповиновения во главе с Этери Гвалия – подобные комитеты возникли в 1992-м году по всей Грузии. Тем временем в Мингрелии звиадисты уже пробовали силы в партизанской войне: 13 февраля они сделали набег на Сенаки, в ночь на 24-е атаковали Зугдиди. Накалилась обстановка и в Южной Осетии. Еще в январе 1992 года грузинские отряды снова начали концентрироваться вокруг Цхинвала, а вскоре возобновились периодические ракетные обстрелы осетинских городов. Бывший комендант Цхинвала Эриташвили, выступая 14 февраля по Грузинскому телевидению, заявил, что приедет в Цхинвал «с тем, чтобы ни одному осетину не удалось живым вырваться в Северную Осетию». Тенгиз Китовани на собрании представителей всех вооруженных формирований Грузии 24 февраля подчеркнул, что вскоре сможет договориться о выводе российских войск из Южной Осетии, а ситуацию в «этом регионе» будет контролировать Национальная гвардия. Это означало просто-напросто новый поход на Южную Осетию. Торез Кулумбегов уже не собирался блокироваться с Военным Советом против звиадистов. Еще более решительно был настроен главнокомандующий, председатель Совета Министров Олег Тезиев. Выходец из Северной Осетии, Тезиев был фактическим руководителем Южной Осетии в 1991 – первой половине 1992 гг., и в основе его политики лежала идея объединения обеих Осетий в составе Российской Федерации.
Упомянутое собрание 24 февраля имело целью объединить все грузинские вооруженные отряды с подчинением их Георгию Каркарашвили, назначенному командующим Национальной гвардией Грузии. Сам Китовани собирался, став заместителем премьер-министра (Тенгиза Сигуа), курировать вооруженные силы. Однако «Мхедриони» так и не вошли, как было договорено, в состав Национальной гвардии, и Каркарашвили подчинились только те части, которыми командовал ранее Китовани. Джаба Иоселиани сохранил независимость и политический вес. «Чудовищная коалиция» после свержения Гамсахурдия полураспалась, сделав свое дело. Реальную власть получили вожди «новой оппозиции» с присоединившимся к ним Иоселиани. «Старая оппозиция» фактически оказалась не у дел. Возможность активно участвовать в политической жизни страны ей могли дать только «свободные выборы». Но и с ними победители не спешили: в условиях разгонов митингов в столице, «малой войне» в Осетии и Мингрелии говорить о свободных выборах не имело смысла.
А Звиад Гамсахурдия, объявившийся в Грозном в середине февраля, продолжал называть себя законным президентом, и Джохар Дудаев всячески поддерживал его как единственного на всем Кавказе союзника в борьбе с Москвой. Дудаев с ноября 1991 года главной задачей видел вытеснение с территории Чечни российских войск: отряды дудаевцев поощряли русских военных к уходу нападениями на склады, массовыми захватами оружия, часто с перестрелками. Против самого Дудаева уже успела сложиться оппозиция, которая в дальнейшем пополнялась «свободными атомами», откалывавшимися от окружения Дудаева. Надтеречный район Чечни, где русские и казаки составляли треть населения, еще в 1991 году восстал против Дудаева и с тех пор не подчинялся ему. Но грузинский сценарий в Чечне не повторился; Джохар Дудаев был не поэтом-грузином, как Гамсахурдия, а генералом-чеченцем; в его характере качеств, отсутствующих у Гамсахурдия, – жестокости, последовательности, решительности – оказалось с избытком. Чеченская оппозиция могла лишь окапываться в отдельных районах, опираясь на местные клановые связи; большинство населения поддерживало президента, а неуступчивость Москвы только укрепляла власть и авторитет Дудаева.
В 20-х числах февраля Джохар Дудаев и Звиад Гамсахурдия обнародовали проект создания «Союза военных сил Закавказья» – объединения всех закавказских и северокавказских государств в лигу независимых от России республик. Эта идея ни у кого не нашла поддержки. Лидеры Армении и Азербайджана были заняты конфликтом в Карабахе, с начала 1992 года разгоревшимся в настоящую войну. Правители республик Северного Кавказа вовсе не хотели терять свои кресла ради сомнительного единства, и даже председатель парламента Конфедерации горских народов Кавказа Юсуп Сосламбеков, выступая в Сухуми, осудил идею Дудаева и Гамсахурдия. Грузинскую «хунту» Дудаев не принимал в расчет. Введенную в эти же дни в Грузии конституцию 1921 года (в 1921-м она фактически не успела вступить в силу) ни Гамсахурдия, ни Дудаев не считали легитимной.
Тенгиз Сигуа, наиболее респектабельный член триумвирата, уже вскоре после победы выразил намерение уйти из политики после выборов. Двое других, напротив, совсем не собирались отрекаться, однако при всей явной снисходительной симпатии и тайной поддержке со стороны правительства Ельцина их воцарение по всем нормам международного права оставалось чистой узурпацией. Узаконить ее могли бы только «свободные выборы», но для них, согласно официальным объяснениям, требовалась стабилизация, которой – все понимали – с правящим Военным Советом придется дожидаться еще долго. Поэтому большинство политических деятелей мало-помалу сошлось во мнении, что для успокоения и консолидации Грузии необходим сильный лидер. Эта доктрина казалась несколько странной, поскольку по официальной легенде грузинский народ не потерпел автократа Гамсахурдия и восстал против него, а теперь, два месяца спустя, страна вдруг снова нуждается в «твердой руке». При этом ожидаемый спаситель Грузии должен был стать настоящим народным вождем, олицетворением нации, примирителем враждебных партий – короче говоря, патриархальным «отцом отечества».
Часть «старой оппозиции» всерьез увлеклась идеей восстановления монархии – в бывшем СССР и за его пределами уже объявилось несколько претендентов на трон, отпрысков династии Багратиони. В феврале 1992 года эмиссары Национально-демократической и Конституционно-монархической партий отправились в Испанию, где проживал самый богатый и известный член рода Багратиони – Хорхе (Георгий) Багратион, принадлежащий к Мухранской линии, в прошлом двадцатикратный чемпион Испании по автогонкам, а в описываемое время – торговый представитель фирмы «ФИАТ». Он не исключал возможности своего воцарения на родине предков, изучал грузинский язык и историю и предполагал приехать в Грузию, когда (и если) его позовет народ. В качестве «запасного варианта» монархисты рассматривали кандидатуру его старшего двадцатилетнего сына Ираклия. Другие претенденты, проживающие главным образом в России (в том числе и прямые потомки последнего тбилисского царя), вызывали у сторонников монархии гораздо меньший интерес.
Но стать грузинским царем так и не пришлось ни Георгию Тринадцатому, ни Ираклию Третьему. Довольно скоро Хорхе Багратион, к большому неудовольствию делегатов, отказался ехать в Грузию, видимо, правильно оценив обстановку. Некоторое время спустя он умер, и разговоры о возведении на трон его сына звучали уже несерьезно в свете последовавших событий. А сейчас, в феврале 1992 года, президент Джордж Буш-старший предложил Временному правительству Грузии в обмен на установление дипломатических отношений с США восстановить у власти законного президента Гамсахурдия. К этому времени Грузию признала уже 21 страна, но лишь де-факто. По всем канонам международной политики мировому сообществу полагалось ввести против Грузии санкции, а не то что признавать ее и выделять ей гуманитарную помощь, которую Временное правительство уже сейчас активно выпрашивало у всего мира. Грузия из числа бывших союзных республик нуждалась в экономической помощи в первую очередь: она стала первой страной на постсоветском пространстве, в которой произошел военный переворот. Продолжался топливный кризис. Перестали летать грузовые самолеты. Цены в магазинах и на рынках непрерывно росли. В начале марта прекратило функционировать тбилисское метро, и толпы людей запрудили улицы; 4 марта весь Тбилиси – случай беспрецедентный – оказался без электричества. Именно в эти дни Эдуард Шеварднадзе, приехав в США, учредил в Майами Фонд возрождения и спасения Грузии. Говоря о ситуации на своей родине, он подчеркивал, что не время разбираться, кто прав и кто виноват; главное – помочь страдающему грузинскому народу и спасти молодую демократию (здесь он имел в виду режим Военного Совета).
Официально Эдуарда Шеварднадзе призвал в Грузию Демократический Союз, лидер которого Автандил Маргиани, судимый ранее за жульничество, был партийным функционером в Верхней Сванетии, а в 1991 году недолгое время возглавлял Компартию Грузии. Вожди «новой оппозиции» Китовани и Сигуа поначалу не хотели возвращения Шеварднадзе, по крайней мере делали вид, что не хотели. Однако они понимали, что только непререкаемый международный авторитет «красного демократа» может заставить мировое сообщество признать свержение Гамсахурдия «демократической революцией». Джабу Иоселиани, как и умеренное крыло «старой оппозиции», вполне устраивал приход Шеварднадзе, а грузинский народ, уже достаточно натерпевшийся от хозяйничанья «компаний», надеялся на Шеварднадзе как на символ потерянного благополучия брежневских времен или хотя бы элементарного порядка. Но сторонники изгнанного президента отчаянно протестовали против приезда Шеварднадзе – они понимали, что человек, так медленно и кропотливо подготавливавший свое возвращение, возьмет власть крепко и надолго. И когда стала известна дата планируемого прибытия Шеварднадзе, звиадисты в Мингрелии начали готовить новое восстание.
* * *
Солнечным субботним днем 7 марта 1992 года толпа в две тысячи человек встречала в Тбилисском аэропорту прилетевшего из Москвы Эдуарда Шеварднадзе. Уже было известно, что следом в аэропорту начнут разгружаться самолеты с гуманитарными грузами. Звиадисты в этот день отважились только на маленький митинг протеста. В небольшой приветственной речи Шеварднадзе оптимистично оценил будущее нации («Народ устал от мнений, но я верю в его готовность начать полнокровную созидательную деятельность, верю в успех») и свое собственное («Я прибыл не как частное лицо, а как политический деятель, ощущающий потребность начать работу, засучив рукава»). Из аэропорта Шеварднадзе проследовал в Сионский собор, где зажег свечи во славу Господа и во имя спасения Грузии, а затем отправился на проспект Руставели и осмотрел разрушения. 8 марта Шеварднадзе встретился в своей резиденции с Китовани и Сигуа, обсудил с ними вопросы экономики, а на пресс-конференции изложил свою программу («свободные выборы», создание «сильных демократических институтов» и нормализация экономики; во внешней политике – курс на полную независимость, отказ от вступления республики в СНГ). Наконец, на четвертый день пребывания в Грузии Шеварднадзе стал во главе ее правительства: вечером 10 марта Военный Совет самораспустился, и взамен был создан Государственный Совет, призванный выполнять функции президента и парламента. Госсовет составили 56 представителей 20 политических партий, его главой (председателем) был избран Шеварднадзе. Затем был сформирован Президиум Госсовета: председатель – Шеварднадзе, его заместитель – Джаба Иоселиани, премьер-министр – Тенгиз Сигуа, а его заместитель – Тенгиз Китовани. Каждый из них получил право вето, еще одно право вето – весь остальной Госсовет.
Итак, Грузия не успела опомниться, как Эдуард Шеварднадзе снова стал первым лицом в государстве, причем из всех персон в Президиуме Госсовета он, безусловно, вызывал наибольшее доверие в народе. Его приход связывался с признанием независимости Грузии, с обильной денежной и продовольственной помощью Запада – словом, с тем процветанием, за которое Грузия должна была заплатить независимостью. Многие грузины считали, что подчиняться Европе и Америке – совсем не то, что находиться в составе СССР, эту точку зрения долго разделял и Гамсахурдия; лишь позднее, убедившись в неискренности и расчетливости западных политиков, он стал резко высказываться и по их адресу. Об экономической стабилизации победители говорили громко и уверенно; через неделю после создания Госсовета был образован Временный штаб по координации экономической реформы, и политика «шоковой терапии» была продолжена. Госсовет отменил установленный при Гамсахурдия (в ноябре 1991 года) высокий налог на регистрацию совместных предприятий, облегчил приватизацию и декларировал свободу торговли. Таким образом были созданы все условия для передела собственности в пользу нуворишей. Лишь самые трезвомыслящие сознавали, что «тайваньское чудо», обещанное самим Шеварднадзе, – утопия, и что дружба Шеварднадзе с Западом не помешает ему использовать российскую помощь для силового подавления любой оппозиционной силы. И те, кто это понимал, еще более решительно поддерживали единственную партию, для которой превыше всего было самоопределение Грузии, – звиадистов. Именно такой смысл содержало в себе слово «звиадизм» зимой, весной и летом 1992 года.
Для мингрелов, однако, сущность звиадизма по-прежнему оставалась несколько иной. В Абхазии и Мингрелии антиабхазский оттенок звиадизма потерял свою яркость, но отнюдь не исчез. Звиадисты (как партия) не хотели терять симпатий тех грузинских националистов, которые были отречься от Гамсахурдия при условии, что новая власть не изменит прежней позиции в отношении «сепаратистов», – проще говоря, не откажется от идеи малой империи. Мингрелы (как нация) вкладывали в слова «Абхазия – это часть Грузии» другое значение: «Абхазия – это часть Мингрелии». Мингрелы и грузины в Абхазии продолжали выступать единым фронтом против абхазов и их союзников – русских, армян и других русскоязычных. 11 марта 1992 года в Сухуми состоялся учредительный съезд Прогрессивно-демократического союза Абхазии (ПДСА), куда вошли представители грузинского населения республики (большинство – интеллигенция и бывшие партийные деятели). Первоочередной задачей ПДСА было названо приведение конституции Абхазии в соответствие с конституцией Грузии (также – повышение политического статуса Абхазии и расширение статуса органов самоуправления, разграничение властных полномочий Абхазии и Грузии. Подчеркивалось, что союз ставит целью сохранение целостности Грузии). В ПДСА вошли как грузины, так и мингрелы; его учреждение объективно было направлено против абхазского национального движения. Однако ослабевшие звиадисты все же пытались найти точки соприкосновения с абхазами, чего не делали приверженцы бывшей оппозиции. Они надеялись на силу грузинской армии и международный авторитет Шеварднадзе, с помощью которых рассчитывали удержать Абхазию если не военным, то политическим путем.
Значительная часть грузинских войск к весне 1992 года покинула Мингрелию, и в мингрельских городах распоряжения наместников Временного правительства саботировались: кое-где было отключено тбилисское телевидение, не завозились «хунтистские» газеты и т.д. Подчинившийся новым грузинским властям парламент Абхазии контролировал ситуацию на большей части территории республики, но в мингрельском Гальском районе звиадистские группировки действовали беспрепятственно. Впрочем, за исключением взрывов в конце февраля на железной дороге, и без того парализованной политической забастовкой железнодорожников, звиадисты не предпринимали никаких актов насилия, не грабили, не препятствовали нормальной жизни в Гали и городах Мингрелии.
9 марта звиадисты установили контроль над городком Цаленджиха в Северной Мингрелии, где их влияние было очень сильным. На другой день после образования Госсовета они захватили под Зугдиди в заложники 17 бойцов правительственной армии. Наконец, вечером 12 марта мингрелы взяли в плен командующего Национальной гвардией Георгия Каркарашвили и бывшего заместителя министра обороны Бесика Кутателадзе, перешедшего на сторону оппозиции в дни штурма бункера. В тот же день звиадисты полностью овладели Зугдиди; дороги в Абхазию оказались перекрытыми, на подступах к Зугдиди встало полуторатысячное мингрельское ополчение, которым командовали глава Комитета гражданского неповиновения в Зугдиди Вальтер Шургая и по-прежнему называвший себя главнокомандующим Вахтанг (Лоти)[35] Кобалия. 12-го же марта в Грозном, куда собрались верные Гамсахурдия парламентарии,[36] открылась сессия Верховного Совета Грузии. На ней присутствовал Джохар Дудаев (это был день принятия конституции независимой Чеченской Республики). Звиад Гамсахурдия сделал ряд заявлений на тему: «Необходимо прозреть Западу, ослепленному Шеварднадзе», выразил надежду на восстановление в Грузии законной власти; Дудаев обещал свою поддержку.
На следующий день Госсовет Грузии, в свою очередь, собрался на сессию и принял решение направить в Мингрелию военные отряды для широкомасштабной операции против звиадистов. Китовани предъявил повстанцам ультиматум: в два дня освободить заложников и прекратить военные действия.
Хотя сразу штурмовать Зугдиди грузины не решились, стало ясно, что новой войны в Западной Грузии не избежать. Забеспокоились и абхазы, которым с приходом к власти оппозиции никак не удавалось остаться в стороне от общегрузинской политики. И у абхазов, и у грузин были причины для недовольства друг другом. Абхазское руководство не вело борьбы против звиадистов, поскольку даже большинство грузинских депутатов абхазского парламента принадлежало ранее к блоку «Круглый стол – Свободная Грузия». Абхазы скоро убедились, что с уходом Гамсахурдия их положение отнюдь не изменилось к лучшему. Мало того, что в Абхазии остался небольшой грузинский отряд Сосо Ахалая, новые правители Грузии значительно больше, чем Гамсахурдия, вмешивались в дела автономной республики и постоянно пытались влиять на дела Абхазии различными указаниями и директивами. В свою очередь грузины, и без того раздраженные провозглашением Сухуми столицей КГНК, не пришли в восторг от предложения руководства Конфедерации (в конце февраля) ввести в Абхазию свои вооруженные формирования для поддержания порядка. Абхазия все больше притягивала к себе внимание политиков: здесь столкнулись в 1992 году интересы трех коалиций, окончательно сложившихся в описываемое время.
24. ЗАСУЧИВ РУКАВА
Возведение Эдуарда Шеварднадзе на грузинский трон означало временный переход Грузии в орбиту влияния новой России, уже независимой и демократической. Российская армия продолжала стоять в Грузии: как Военный Совет, так и Госсовет демонстрировали к ней всяческое расположение (причиной, конечно, было не возрождение дружбы народов, а желание Шеварднадзе иметь опору против звиадистов и других возможных соперников). Шеварднадзе уже в марте официально обратился к Ельцину с просьбой оставить войска на территории Грузии, хотя 95% офицеров ЗакВО выражали желание покинуть Закавказье.
Тем временем пресловутый международный авторитет Шеварднадзе уже начал приносить первые плоды. Если в начале марта Запад давал понять, что признание Грузии по очевидным причинам будет делом трудным, то после прихода Шеварднадзе к власти почти 50 стран изъявили намерение установить с Грузией дипломатические отношения, а 24 марта ее приняли в структуры СБСЕ. Страны Европы и США всячески выражали свое благоволение к новому грузинскому лидеру, но реальным оставался военно-политический союз Госсовета с правительством Бориса Ельцина. Это была первая коалиция. В роли второй выступал альянс антироссийских, антимосковских сил – Дудаев, Гамсахурдия и их приверженцы. Третьей был союз народов Северного Кавказа и Абхазии – КГНК. В активном противостоянии пока находились две коалиции: первая и вторая. Конфедерация пока не проводила активной политики, хотя в ноябре 1991 года она и готовилась призвать к мобилизации добровольцев на защиту мятежной Чечни. Ельцин, временно отступив от политики силового давления, но надеясь сколотить против партии Дудаева более-менее жизнеспособный фронт оппозиционеров, сменил тактику и выступал теперь не столько против отделения Чечни, сколько против Дудаева. Более терпимым стало отношение Москвы к Конфедерации, хотя многие по-прежнему смотрели на нее как на экстремистскую организацию, угрожающую стабильности и целостности и России, и Грузии, и Азербайджана.[37] КГНК нередко считали организацией исламистской и даже террористической. Уже в феврале 1992 года военный комендант Тбилиси Гела Ланчава заявил, что в столице Грузии якобы находятся террористические группы звиадистов и дудаевцев. Однако терактов как таковых в первые годы после распада СССР на Кавказе было довольно немного.
Председатель парламента КГНК Юсуп Сосламбеков действовал в марте 1992 года заодно с Дудаевым, когда против чеченского президента выступала оппозиция. Но в целом у руководства КГНК и Чечни наблюдались достаточно явные расхождения целей; прежде всего КГНК декларировала своей задачей не «отрыв» от России северокавказских национальных республик, а лишь контроль над соблюдением прав кавказцев. В свою очередь, российские державники не выступали против КГНК слишком активно – они уже поняли, что смогут использовать Конфедерацию в интересах России.
А конфедераты весной 1992 года серьезно обеспокоились судьбой Абхазии. Уже первые недели пребывания Шеварднадзе на посту председателя Госсовета показали, что национальная политика грузинского правительства остается прежней: то есть не только вопрос территориальной целостности Грузии не ставился под сомнение, но даже название «Южная Осетия» ни разу не произносилось в грузинских официальных СМИ. Обстрелы же Цхинвала регулярно продолжались и после прихода к власти Шеварднадзе. Не собирался новый лидер менять и отношение к звиадистам. Абхазам же было нетрудно выстроить логическую цепочку: в Мингрелии восстание звиадистов почти неминуемо будет подавлено военной силой – в Гальском районе мятежники скрывались беспрепятственно, а в Сухуми не разгонялись их митинги – значит, разгромив звиадистов в Мингрелии, грузины непременно захотят «навести порядок» в Абхазии. Больше всего абхазы опасались покушений на идею квотного устройства своего парламента. В Грузии уже были отменены многие распоряжения «диктатора», поэтому и согласие Гамсахурдия на «неконституционное» устройство абхазского парламента тоже можно было аннулировать в любой момент.
В Гагре после пленения Каркарашвили начали высаживаться с моря «мхедрионцы»; вскоре они составили здесь значительную вооруженную группировку. Новые правители Тбилиси были недовольны позицией абхазов в сухумском Верховном Совете: несмотря на все антиабхазские выпады звиадистов, в Абхазии никто не пресекал их мирные манифестации и голодовки протеста. Ни в Абхазии, ни в Аджарии, с которой у Госсовета также складывались непростые отношения, звиадисты не подвергались репрессиям, как во всей остальной Грузии.
Весь март 1992 года звиадисты контролировали столицу Мингрелии Зугдиди и прилегающий район; они придерживались оборонительной тактики. Повстанцы были намного слабее армии Госсовета, но опирались на поддержку населения; госсоветовцы, в свою очередь, не решались штурмовать Зугдиди, опасаясь вспышки национального – как в Южной Осетии – восстания. Наличие высокопоставленных заложников позволило Комитету национального неповиновения добиться 18 марта соглашения о признании (разумеется, чисто условном) формирований звиадистов в Мингрелии частями Национальной гвардии Грузии, а гвардейцы и «мхедрионцы» должны были покинуть территорию Мингрелии. Подлинного примирения, конечно, не ожидал никто; существование вооруженных отрядов звиадистов было несовместимо с режимом Госсовета. Вскоре генеральный прокурор Грузии Размадзе потребовал от правительства Чечни выдать Гамсахурдия в связи с заведенным против него делом (но меньше, чем от кого-либо, Грузия могла ожидать этого от Джохара Дудаева). 25 марта в Тбилиси был расстрелян еще один митинг звиадистов; тогда же сторонниками Госсовета был сожжен дом Гамсахурдия в Тбилиси. Вскоре шедшие в Сенаки переговоры (о прекращении конфликта и «совместном контроле над регионом» вооруженных формирований звиадистов и госсоветовцев) прервались; мингрелы опять перекрыли железнодорожную трассу.
Грузинское командование выставило ультиматум: до 31 марта прекратить блокаду трассы, сдать оружие и разойтись по домам, иначе Госсовет перейдет к решительным действиям. В ответ звиадисты подняли новый мятеж. Города с небывалой легкостью переходили под их власть. К 30 марта 1992 года под контролем звиадистов находились Зугдиди, Цаленджиха, Поти, Сенаки, Хоби, Абаша и Чхороцку, то есть практически вся Мингрелия. Съехавшиеся в Зугдиди из городов Абхазии – Сухуми, Гали, Очамчиры, Гагры – звиадисты-мингрелы решили организовать «мирный марш» на Тбилиси, чтобы провести там митинг (а дальше, очевидно, действовать по обстоятельствам, не исключая и попытки реставрации режима). Но Госсовет вовремя принял меры, и у реки Цхенисцкали на въезде в Самтредиа колонне из сорока автобусов преградил дорогу отряд гвардейцев и «мхедрионцев». Другое войско Госсовета через Гурию подошло к южным окраинам Поти. Неизвестно, как скоро госсоветовцы справились бы со вторым восстанием звиадистов, не получи они от ЗакВО новую партию танков и бронетехники. Об этих танках и упоминал генерал Беппаев, известный своими более чем дружескими отношениями с Китовани и другими военачальниками Шеварднадзе.
Именно в эти дни наступила кульминация первого серьезного выступления чеченской оппозиции против Дудаева. 31 марта вооруженные сторонники оппозиции, прибывшие в Грозный из Надтеречного, Шалийского, Урус-Мартановского и Сунженского районов и митинговавшие на площади, захватили здание телевидения и радио, попытались окружить здание правительства. Свержение Дудаева было бы сильным ударом по Гамсахурдия, для сторонников которого Чечня оставалась самым надежным тылом и прибежищем. Дудаев располагал двумястами учебными чешскими самолетами, которые могли бы беспрепятственно поддерживать связь с Мингрелией. Теперь чеченский президент в очередной раз доказал свою силу: к вечеру 31 марта войска Дудаева разбили формирования оппозиции, восстановили контроль над теле- и радиостанциями; мятежники, однако, еще продолжали сопротивляться.
1 апреля 1992 года войска Госсовета вторглись в Мингрелию, взяли Абашу и Сенаки, захватили южный мост у Поти и ворвались в его пригороды. Из южной Мингрелии звиадисты бежали без боя, видя невозможность противостоять тяжелой бронетехнике, но жители Поти снова оказали вооруженное сопротивление: после упорного сражения грузины были отброшены на юг до села Малтаква. К утру 2 апреля сопротивлялись, как в январе, только Зугдиди и Поти. В Сухуми в эти дни звиадисты только митинговали. Зато абхазы, встревоженные размахом боев и слишком напористым наступлением грузин, начали собирать вооруженное чем попало ополчение: на этот раз они решили не допустить перехода грузин в Гальский район, считая, что им там делать нечего, поскольку на этот раз восстание звиадистов уже не распространялось на запад от реки Ингури. Грузины 3 апреля взяли Зугдиди, ворвались в Поти, часть повстанцев бежала по морю на двух катерах; один из них был захвачен, 80 человек попало в плен; другой успел пристать у села Анаклия, 50 звиадистов под командованием Джемала Кобалия скрылись в лесах. В остальных городах Мингрелии серьезного сопротивления повстанцы не оказали.
Вечером 3 апреля абхазское ополчение встало у Ингурского моста, не пропуская грузинские войска, подступившие к абхазской границе сразу после взятия Зугдиди. Звиадисты тем временем снова разбежались: частью ушли в партизаны, частью спрятали оружие и разошлись по домам. Грузины, стоявшие у реки Ингури, явно намеревались продолжать поход и дальше, в Абхазию, что еще больше насторожило абхазов и укрепило их в решимости не пропускать госсоветовцев, ибо теперь насущной необходимости ввода правительственных войск в автономию не было. В Сухуми срочно выехали Муса Шанибов и президент Комитета самообороны КГНК Султан Сосналиев. Несмотря на телефонный разговор Ардзинба с Шеварднадзе, в котором последний обещал не вводить войска, противостояние на Ингури продолжалось. Абхазы успели заминировать мост, подогнали к нему газовозы, привезли взрывчатку. Грузины в ночь на 5 апреля устроили «учения», в ходе которых состоялась перестрелка, в результате погибло 4 человека. В последующие дни грузины продолжали подтягивать к Ингури технику и войска, а в Абхазию начали прибывать первые добровольцы с Северного Кавказа. 7 апреля в Сухуми Ардзинба встретился с делегацией Грузии (с Ланчава и заместителем министра госбезопасности Чхеидзе), с которой и договорился о компромиссе: Тбилиси не вводит войска, а абхазское правительство обязуется обеспечить бесперебойную работу транспортных магистралей и прекратить продолжающиеся в Сухуми митинги звиадистов.
Движение через Ингурский мост скоро открылось, тем не менее на границе продолжало царить напряжение. Грузины время от времени пытались переправиться через реку, угрожали абхазам до тех пор, пока те не открывали стрельбу, затем разворачивались и уезжали. Посетивший 13 апреля Сухуми новый министр обороны Грузии Леван Шарашенидзе пообещал прекратить все это и выразил уверенность, что компромисс будет найден и в будущем. В абхазском вопросе Госсовет мог не торопиться. Быстрое подавление уже второго мингрельского восстания заставило многих грузинских националистов в Абхазии обратить взоры в сторону Тбилиси. Здесь новый вождь нации уже наглядно показал ту же твердость в вопросе «целостности», что и предыдущие правители, и впридачу продемонстрировал искусство политической игры, которым эти последние не обладали.
В Грозном Джохар Дудаев удержал власть; Гамсахурдия снова выступал с призывами ко всем странам не признавать «хунту» Госсовета, но остался неуслышанным. «Полоса признаний» Грузии продолжалась. Шеварднадзе в апреле 1992 года снова решительно отверг идею вступления Грузии в СНГ (заявив, что не верит в его, СНГ, жизнеспособность) и тем завоевал поддержку еще части грузинских патриотов. Звиадисты практически по всей Грузии прекратили выступления против новой власти, и Шеварднадзе уже не приходилось пачкать руки, подавляя сопротивление недовольных. Манифестации в Тбилиси сошли на нет. Партизаны Мингрелии не предпринимали никаких активных действий. Аджария демонстрировала полную покорность и не давала повода для ввода правительственных войск. Единственной частью Грузии, не признававшей власти Госсовета, осталась Южная Осетия.
С окончанием боев в Мингрелии гвардейцы и «мхедрионцы» снова оказались без дела. Между тем Шеварднадзе должен был вознаградить «компании» за лояльность добычей, да и просто чем-то занять. К тому времени они настолько привыкли ставить свои желания выше закона и настолько свыклись с отсутствием сдерживающей силы, что вели себя буйно и развязно на всей территории Грузии. В апреле 1992 года то и дело происходили столкновения жителей Боржоми, Хашури и других грузинских городов с бесчинствовавшими «мхедрионцами». Члены Госсовета понимали, что необходима новая война, способная привлечь симпатии националистов к новому правительству и сплотить нацию, – причем война победоносная, чтобы не повторилось разочарование при поражении 1991 года в Цхинвале. И Шеварднадзе задумал разгромить Южную Осетию, сделать то, чего не смог сделать Гамсахурдия. Шеварднадзе обладал важнейшим преимуществом перед своим предшественником: он был союзником президента России, и это давало ему возможность нейтрализовать российские войска, по-прежнему стоявшие в Южной Осетии.
Исход войны с Южной Осетией означал решение давнего вопроса: быть или не быть Грузии унитарным государством. В пользу похода именно против Цхинвала говорили многие обстоятельства: и неуступчивость осетин, выигравших неравную войну, и важность приведения к покорности именно Южной Осетии – она дальше всех ушла по пути к независимости, и отсутствие у нее в прошлом иной поддержки, кроме московской (со свержением Гамсахурдия Москва перестала помогать ей), и даже старый аргумент звиадистов – что осетины не имеют на свою землю исторических прав.
25. ПОХОД НА ЦХИНВАЛ
В ночь с 19 на 20 апреля 1992 года столица Южной Осетии подверглась невиданному ракетному обстрелу. В городе было разрушено множество домов. После этого массированные обстрелы Цхинвала и других осетинских городов повторялись каждую ночь. Блокада Южной Осетии с юга так и не была снята за четыре месяца после переворота: теперь грузинские отряды стали готовиться к прямому штурму. А главным успехом грузинской стороны стало соглашение, которого добился Эдуард Шеварднадзе, – о выводе внутренних войск бывшего СССР из Южной Осетии и о замене их объединенными вооруженными силами СНГ. Еще до всяких договоренностей о вводе последних внутренним войскам, расквартированным в Цхинвале, был отдан приказ немедленно покинуть город. Утром 25 апреля жители осетинской столицы узнали об уходе русских солдат; их временные казармы опустели, и только на стене одной из них какой-то военный написал мелом: «Вас снова продали».
Хотя при Гамсахурдия внутренние войска СССР крайне редко и почти всегда негласно вмешивались в конфликт на стороне осетин, те сохраняли к ним симпатию, надеясь, что в крайнем случае военные защитят мирных жителей от террора. Теперь эта надежда исчезла. Но осетины быстро оправились от шока. Вечером того же дня на митинге в Цхинвале осетинская Национальная гвардия торжественно поклялась защитить родину, а все до сих пор разрозненные отряды осетинских ополченцев объявили о подчинении командованию гвардии. 26 апреля Торез Кулумбегов вернулся в Цхинвал из Владикавказа; в тот же день в городе состоялся экстренный съезд Конфедерации горских народов – ее руководители объявили о возможности ввода отрядов северокавказских добровольцев в Южную Осетию. Авторитет КГНК несоизмеримо возрос: в ней, а не в России осетины видели теперь своего главного защитника. Однако выполнить на деле свои намерения Конфедерации было очень трудно. Путь на Рокский перевал и Цхинвал лежал через Северную Осетию, которой правил расчетливый и дальновидный Ахсарбек Галазов, сделавший в споре о Пригородном районе ставку на твердый союз с Москвой. Конфедератам следовало ждать всевозможных препятствий со стороны Ельцина в попытке защитить осетин, ибо Ельцин быстро забыл одно из своих заявлений, сделанное при Горбачеве, – что каждая республика может брать столько суверенитета, сколько сможет проглотить. И хотя значительная часть российских политиков выступила против действий Госсовета по объединению Грузии «железом и кровью», Ельцин взял курс на поддержку силовых действий нового правительства Тбилиси, видимо, считая «малые народы» Грузии слишком слабыми, чтобы принимать в расчет их интересы.
Москва прямо дала понять, что будет рассматривать участие в военных действиях в Южной Осетии добровольцев с Северного Кавказа – российских граждан – как уголовно наказуемое преступление. Госсовет Грузии, с одной стороны, настойчиво призывал Россию не допустить помощи осетинам со стороны Конфедерации, с другой – громко заявлял об угрозе «имперской России», о том, что Россия якобы хочет руками КГНК отнять у Грузии «Самачабло» и Абхазию. Версия о стремлении России – путем поддержки мятежных автономий – свалить Шеварднадзе (своего же ставленника) распространилась очень широко. Российские демократы были готовы поставить под сомнение слова любого грузинского политического деятеля, кроме Шеварднадзе, – для них он превратился в почти священную особу. Тому, конечно, были свои причины. Ни один грузинский политический деятель не имел и десятой доли тех московских связей, которыми обладал Шеварднадзе. За время своего пребывания в министрах ему удалось обеспечить хорошие места очень многим своим протеже. Именно эти люди действовали сейчас в России в интересах Шеварднадзе как в дипломатической, так и в информационной сферах. Шеварднадзе еще только утверждался у власти, а демократические московские газеты уже начали изъясняться стилем и слогом официального Тбилиси. Вот, к примеру, начало статьи «Мужской поступок» в одной из крупнейших еженедельных газет «Московские новости»; «После выхода внутренних войск России из цхинвальского региона Госсовет Грузии выступил с обращением к осетинскому народу с призывом прекратить кровопролитие и приступить к мирному урегулированию конфликта. Однако в начале минувшей недели ситуация резко обострилась. С обеих сторон возобновились боевые действия, появились новые жертвы и десятки раненых, усилился поток беженцев». Тут и пресловутый «Цхинвальский регион», заменивший «Самачабло» в официальных обращениях грузин к осетинам; и миротворческие усилия Госсовета Грузии (мир предложил Госсовет, а виновник обострения ситуации не назван, однако он как бы противопоставляется миролюбивому Госсовету); и беженцы – непонятно с какой стороны (а между тем наступали грузины, и беженцы устремились с 25 апреля в сторону Северной Осетии). Такой же завесой многозначительных недомолвок многие газеты окутывали происходящее в Грузии все последующие годы.
Деятели «старой оппозиции» в национальном вопросе занимали более жесткую позицию, чем Госсовет; они громче всех кричали о «руке Москвы» и «имперской политике России» в автономиях. Однако работе Госсовета их антироссийская настроенность не мешала: когда речь шла о борьбе против мятежных автономий, оппозиционеры сразу же выражали готовность поддерживать Госсовет и закрывали глаза на его дружбу с Россией. При этом некоторые грузинские националисты открыто говорили, что нужно использовать союз с Москвой для того, чтобы объединить под властью Тбилиси бывшую Грузинскую ССР и затем перейти к Западу, к чему с самого начала и призывал Звиад Гамсахурдия.
Помимо «старой оппозиции» виновником эскалации осетинского конфликта начали называть и Тенгиза Китовани. Свергая Гамсахурдия, он действовал в интересах Шеварднадзе, но в дальнейшем проявлял недовольство, что властью приходится делиться не только с ним, но и с Джабой Иоселиани, на которого Шеварднадзе опирался в первую очередь; не случайно именно с Джабой он обменялся первым рукопожатием в аэропорту при возвращении в Грузию. Между тем Китовани возглавил военный мятеж против Гамсахурдия, его гвардейцы понесли самые тяжелые потери при штурме бункера; сейчас отряды Китовани были наиболее боеспособными из всех вооруженных формирований в Грузии и содержали в себе меньше уголовных элементов (как-никак они представляли собой части правительственных войск Гамсахурдия), чем «мхедрионцы». Естественно, что Китовани считал себя вправе претендовать на самостоятельную роль.
Впрочем, никакие разногласия не мешали Китовани и Шеварднадзе совместно действовать против осетин и звиадистов (а затем и против абхазов), так что можно предположить, что масштабы их вражды значительно преувеличены. Ведь версия о непослушных военачальниках была выгодна не только Шеварднадзе, получавшему не исчерпывающее, но сносное алиби перед цивилизованным миром, но и самим военачальникам – им было важнее завоевать репутацию патриотов и ревнителей «территориальной целостности».
Борьба за власть над Грузией еще не была окончена, и никто из соперников не желал признавать себя побежденным раньше времени. Но уже сейчас можно было предсказать, что больше всего шансов на победу имеет тот деятель, который обладает внешними связями и поддержкой экономических магнатов. Пока что Шеварднадзе должен был считаться с «экстремистами» из интеллигентской оппозиции, а потому на протяжении нескольких лет в Грузии еще существовала все более хиреющая показная демократия. Если при Гамсахурдия демократические свободы стали привилегией грузинской нации, то теперь – правящей элиты внутри грузинской нации.
После разгрома второго мингрельского восстания Госсовет избрал в отношении звиадистов тактику длинного кнута и маленького пряника. В Зугдиди несколько мирных митингов было разогнано так же бесцеремонно, как до того в Тбилиси, а на партизанские районы Мингрелии «мхедрионцы» и гвардейцы делали грабительские рейды. В столице, однако, власти пошли на уступки и 21 апреля предоставили прямой эфир студентам одного из вузов, которые повторили традиционные обвинения партии Гамсахурдия в адрес новой власти и сделали в числе прочих такое заявление: «После провала путча в Москве он (Шеварднадзе) позвонил в Тбилиси и заявил, что утопит Звиада в крови. Эдуард Шеварднадзе приехал в Тбилиси по заданию Москвы с целью погубить грузинский народ. Скоро вы все в этом убедитесь. Но Грузия тоже не сидит сложа руки и готовится к восстанию».
Госсовет развязывал войну в Южной Осетии не только для того, чтобы вырвать у звиадистов знамя борьбы за единство Грузии, но и чтобы нейтрализовать их: не мог же Звиад Гамсахурдия, еще полгода назад душивший Южную Осетию, теперь переменить свое мнение на 180 градусов и выступить в поддержку «сепаратистов». Войны с непокорными автономиями были для новых правителей единственной возможностью расколоть движение звиадистов, занять делом иррегулярные формирования, отвлечь общественность от экономического кризиса, который Шеварднадзе уже в это время определял как катастрофу – и все это одновременно.
* * *
Все попытки переговоров осетин с Госсоветом после ухода российских войск закончились ничем. Формально Шеварднадзе даже отрицал свою причастность к действиям грузинских вооруженных отрядов в Осетии, старался всячески преуменьшить свои реальные возможности, утверждая, что его роль во внутриполитической жизни Грузии ограничивается чуть ли не функциями мирового судьи. Впрочем, грузинское правительство не особенно скрывало свое намерение подавить Осетию; предложения КГНК о переговорах Госсовет отверг, назвав их «декларативными». Шеварднадзе 25 апреля заявил, что не будет вводить в Южную Осетию гвардию или другие войска, а контроль над «Цхинвальским регионом» будет осуществлять милиция Гори (4 тысячи человек). Однако осетины еще по январю 1991 года помнили, что может скрываться за словом «милиция»; им было безразлично, как будут называться оккупационные отряды, которым они, по требованию Шеварднадзе, должны были сдаться исключительно в обмен на «мир», то есть прекращение истребительных ракетных обстрелов и снятие блокады. Сдача означала для них не только признание всех жертв полутора лет войны совершенно бессмысленными, но и потерю национального достоинства, начало цепи бесконечных унижений, издевательств, грабежей. Осетины продолжали борьбу.
В начале мая 1992 года весь Цхинвальский район снова был охвачен военными действиями. Цхинвал был осажден с севера, востока и юга, и бои с применением танков и артиллерии шли у самых окраин осетинской столицы. В городе почти не осталось детей, и толпы беженцев уходили через Рокский туннель на север. На стороне осетин сражались русские добровольцы, на стороне госсоветовцев –русские же наемники-профессионалы из служащих Закавказского военного округа. Недостатка в боеприпасах грузины по-прежнему не испытывали. Но грузинским войскам не удалось развить атаку, и опять в Тбилиси наступил разлад. Националисты из бывшей «старой оппозиции» (Натадзе, Чантурия и другие) потребовали усилить помощь отрядам, осаждающим Цхинвал, и выступали с нападками на Госсовет за недостаточное рвение. Во второй половине мая в Тбилиси возобновились митинги звиадистов; они разгонялись по-прежнему, а Джаба Иоселиани на заседании Госсовета объявил: «Мы решили действовать на основе международных законов. И действовать последовательно. Все незаконные митинги будут рассеяны. Кто окажет сопротивление – получит пулю!» Но в Осетии дело не ладилось настолько, что после неудачной танковой атаки на Цхинвал Шеварднадзе, вопреки возражениям лидеров «старой оппозиции», вылетел 13 мая в Гори, откуда на автомобиле приехал в столицу Южной Осетии для встречи с Торезом Кулумбеговым. Это и был тот «мужской поступок», которым Шеварднадзе вроде бы подтвердил свою репутацию миротворца. При встрече они договорились прекратить огонь с обеих сторон, а затем восстановить телефонную связь, разблокировать автомобильную магистраль: предполагалось создать в Цхинвале и Тбилиси миротворческие группы, призванные разбирать сложные вопросы.
Но перемирие продолжалось недолго. Война была выгодна членам Госсовета, а поскольку Шеварднадзе уже продемонстрировал свои мирные намерения, ее можно было продолжать дальше, сваливая вину на грузинских боевиков в Осетии, которых «невозможно остановить». Ракетные удары по Цхинвалу возобновились через несколько дней; ни с Северного Кавказа, ни из Северной Осетии военной помощи не поступало, и не будь грузинский военный контингент таким рыхлым, война давно бы завершилась полной победой тбилисских войск. Возобновление войны в Осетии оказало серьезное влияние на политические настроения абхазов; они окончательно убедились, что Госсовет в вопросах национальной политики ни на шаг не отступил от позиции Гамсахурдия, но действует тоньше и хитрее, сочетая грубую силу с показным миролюбием, и самое главное – что всем шитым белыми нитками оправданиям и отговоркам этого нового правительства почти весь мир готов безоговорочно верить. Абхазы не доверяли Госсовету и ясно продемонстрировали это апрельским противостоянием на Ингури. А к концу весны политическая ситуация вокруг Абхазии снова начала осложняться.
26. «МЫ НЕ ОСТАНОВИМСЯ ДО ТЕХ ПОР...»
«Мне это напомнило фильмы Феллини, именно те, где Феллини повествует о рождении фашизма. Именно в Италии, а не в Германии. Итак, лагерь. Я не выходил из машины, наблюдая за происходящим из окна. Происходила муштра членов формирования. Это были мужчины лет сорока. Картина показалась мне немного смешной, потому что это были явно бывшие учителя, сельскохозяйственные жители, колхозники, не привыкшие к военной форме. Они возбуждали себя воинственными выкриками и приветствовали друг друга фашистским жестом выброса руки. Они были не страшными, а, скорей, гротескными. Но стоило вспомнить, что эти люди могли убивать других людей, чтобы почувствовать грозу. Вот это и были китованцы, «черная», политическая полиция».
Мариуш Вильк, польский журналист, август 1992 г.
Общественная жизнь в Абхазии весной 1992 года мало-помалу вернулась в прежнее русло. Звиадисты после апрельского поражения еще более ослабли и уже не проводили регулярных митингов. Снова функционировали железнодорожная и автомобильная магистрали, проходившие по республике; их важность все более возрастала из-за конфликта в Карабахе, который перерос в большую войну. Все дороги в Армению через Азербайджан оказались перекрытыми. Карабахские армяне 8 мая 1992 года заняли Шушу, после изгнания оттуда азербайджанцев весь Нагорный Карабах и Шаумяновский район к северу от него оказались в руках армян. Азербайджан затрясла политическая борьба. Отставленный в марте президент Аяз Муталибов 14 мая попытался снова захватить власть, но был тут же свергнут, и к власти пришла партия националистов во главе с Абульфазом Эльчибеем. Так в Азербайджане состоялась революция, подобная звиадистской по содержанию. В это же время карабахцы взяли Лачин и пробили «коридор» в Армению; военные действия разгорелись по всей армяно-азербайджанской границе – националисты Эльчибея главной задачей поставили покорение Карабаха. Звиад Гамсахурдия называл Эльчибея своим единомышленником, хотя тот и не вел себя так враждебно по отношению к Москве. Показательно, насколько судьба азербайджанских националистов повторила путь звиадистов – правда, в более быстром темпе.
В 1992 году имела хождение теория о «мусульманском кольце» на Кавказе вокруг христианских Армении и Грузии, но она представляется надуманной. Составными частями этого «кольца» назывались Турция, Иран, Азербайджан и народы КГНК, в т. ч. и абхазы; однако на деле религиозный фактор играл в кавказских конфликтах едва ли не последнюю роль. Грузины, абхазы и осетины были православными христианами, тогда как армяне – монофизитами. Грузия никогда не пыталась поддержать Армению в войне с Азербайджаном, а в Абхазии армяне выступали на стороне абхазов. Азербайджанцы были шиитами; турки, северокавказцы (включая часть абхазов), а также аджарцы – суннитами. При всем при этом духовенство не обладало политическим влиянием ни в одной из кавказских республик. Почти никакой роли оно не играло в описываемое время и в Абхазии.
Среди грузинского населения Абхазии уже не было прежнего единодушия. Сваны и грузины, как правило, поддерживали новую власть, но среди мингрелов общего мнения не существовало. Не каждый звиадист был мингрелом, и не каждый мингрел – звиадистом. Когда же Госсовет выразил намерение строить «малую империю», для некоторых живущих в Абхазии звиадистов стало выгоднее перейти в ряды шевардистов. Самые искренние остались приверженцами президента-изгнанника.
Итак, весной 1992 года политическая борьба в Абхазии переместилась в верхи. Работа парламента заметно пробуксовывала. Грузинские депутаты все чаще вступали с абхазскими в эмоциональные (хотя и достаточно цивилизованные) перепалки. Скоро дошло до того, что на любое выступление абхаза по любому делу, относящемуся к национальному вопросу, следовало выступление грузина, который доказывал обратное. Многие грузинские депутаты уже прямо выступали против квотной системы. Вновь посыпались обвинения в адрес абхазских и русскоязычных деятелей («националисты», «экстремисты», «сепаратисты» и т.п.), причем уже с голоса официального Тбилиси, проводником влияния которого в Абхазии стали часть депутатов («разочаровавшихся» звиадистов) и Прогрессивно-демократический союз; последний, руководимый бывшими партийными работниками, теперь стремился играть роль главной опоры Шеварднадзе в Абхазии.
Прежде чем говорить о политической обстановке в Абхазии весной 1992 года, необходимо уделить внимание общему положению дел. Экономический упадок, наступивший в Грузии, в равной мере затронул и Абхазию. С одной стороны, в республике возобновилась работа всех коммунальных служб; с другой – быстро росли цены на продовольствие и предметы первой необходимости вообще, на транспорт. Рыночные реформы дали толчок возникновению бесчисленных кооперативов, коммерческих предприятий – большая часть их, как и следовало ожидать, ничего не производила. Зато стремительно развивалась торговля, в нее втянулись самые широкие слои населения. Особенно увеличился размах челночной торговли с Турцией (в чуть меньшей степени – с Грецией и Польшей), автобусы из Абхазии регулярно отправлялись в турецкий город Трабзон, добирались даже до Сирии. А тем временем промышленность в Абхазии приходила в упадок. Приватизация шла туго. Самые большие выгоды из рыночных реформ извлекала мафия. Забастовки начинались уже и по экономическим причинам. При этом новое правительство Грузии намеревалось оставлять Абхазии лишь 16% всех ее доходов, и в вопросе о бюджете грузинские депутаты Верховного Совета Абхазии поддерживали притязания Тбилиси. Бюджет стал одной из главных тем дискуссий в абхазском парламенте, а другой – как и в январе – вопрос о министре внутренних дел Абхазии Гиви Ломинадзе.
Криминогенная обстановка в Абхазии, как и по всей Грузии, оставалась на прежнем уровне: продолжались и грабежи квартир, и угоны автомобилей (для выкупа или на продажу). Были случаи, когда грабители раскапывали свежие могилы, чтобы украсть из гроба вещи, положенные в него вместе с покойником, – преступления, ранее неслыханные. Поэтому абхазы, хоть и не без труда, сумели выдавить Ломинадзе с его поста; однако депутаты-грузины сразу же выдвинули его кандидатуру на пост председателя Совета Министров Абхазии (5 мая 1992 года). На тайном голосовании кандидатура Ломинадзе не прошла. Владислав Ардзинба предложил в качестве премьера проабхазски настроенного мингрела Важи Зарандия; грузинская фракция отказалась рассматривать ее, но тем не менее Зарандия был избран тем же тайным голосованием, простым большинством голосов. После этого заседания абхазский парламент окончательно раскололся на две большие фракции и больше уже ни разу не собирался в полном составе.
Грузинская фракция Верховного Совета («Демократическая Грузия») объединяла 30 депутатов (из них 26 грузин), абхазская – 35 депутатов (из них 28 абхазов). Абхазская фракция, насчитывавшая большинство и возглавляемая спикером Ардзинба, фактически взяла на себя функции парламента. Отрешив от должности Ломинадзе, абхазская фракция назначила исполняющим обязанности министра внутренних дел Александра Анкваба, чье имя уже было известно достаточно хорошо. Абхазец, Анкваб долго работал в Грузии, не считался грузинами абхазским националистом и имел репутацию профессионала, беспощадного к преступникам. Именно такой человек мог бы навести порядок в Абхазии, однако это меньше всего устраивало тех, кто хотел сохранить вооруженные формирования для достижения политических целей. Ломинадзе отказался подчиниться решению о своем отстранении и со своим окружением засел в здании МВД, заявив, что не уйдет в отставку, пока его не снимет Тбилиси. Госсовет, естественно, не признал его смещения, а «старая оппозиция» решительно потребовала не церемониться больше с абхазами. Деятели ПДСА начали готовить митинг грузинской общественности в Сухуми.
Нельзя отрицать, что отстранение Ломинадзе действительно имело политическую подоплеку. Камнем преткновения стали грузинские вооруженные формирования в Гагре и Сухуми – отделение «Мхедриони» и отряд Сосо Ахалая, объявленный подразделением Национальной гвардии Грузии. Как и в самой Грузии, они вели себя довольно развязно. Еще 19 февраля 1992 года Военный Совет провел широкую амнистию – из 20 тысяч заключенных уголовников было выпущено 18,5 тысяч. Многие из них по традиции оказались в рядах гвардейцев и «мхедрионцев». Таким образом, после свержения Гамсахурдия впервые объединились обе военные организации с большим процентом уголовников; серьезных расхождений между ними с тех пор долгое время не было; члены «Мхедриони» легко переходили в гвардейцы – и наоборот. Их командиры в Абхазии старались удержать своих подчиненных от массовых грабежей, но не могли предотвратить отдельных ограблений и убийств. Сами же они тайно составляли списки активистов абхазского национального движения, их союзников – русских и армян – и заодно просто богатых людей, так что в августе пришедшие из Грузии войска уже располагали фамилиями и адресами «врагов народа». Ломинадзе как министр внутренних дел не принимал никаких мер по обузданию грузинских группировок – это противоречило бы всей его политической деятельности по утверждению в Абхазии твердой власти Грузии. Итак, его отставка действительно не могла не рассматриваться и как политический акт. Но абхазам отстранение Ломинадзе было необходимо как важный этап в борьбе за укрепление своего суверенитета.
С той же целью в Абхазии начал создаваться полк внутренних войск – плохо вооруженный, но все же представляющий собой настоящую армию, пришедшую на смену прежнему ополчению, каждый раз собиравшемуся в минуту опасности. Полк численностью до тысячи человек должен был подчиняться Президиуму Верховного Совета Абхазии. Посетивший 6 мая 1992 года Сухуми министр Шарашенидзе заявил, что абхазские внутренние войска должны подчиняться командованию внутренних войск Грузии, потребовал разместить части грузинской армии на территории Абхазии. Ардзинба, в свою очередь, высказывал пожелание, чтобы абхазы служили в армии на территории своей республики, чтобы были созданы условия для прохождения альтернативной службы. Переговоры не разрешили противоречий: несмотря на то, что абхазское правительство формировало внутренние войска не только из абхазов, грузинское руководство настаивало на контроле грузинских войск над всей российско-абхазской границей, на передаче Очамчирской военно-морской базы, принадлежавшей России, в ведение грузинских военных.
Прогрессивно-демократический союз Абхазии все-таки собрал 15 мая митинг грузинской общественности в Сухуми, однако людей на него пришло немного, а звиадисты держались отдельно; практических последствий этот митинг не имел. Но грузино-абхазские противоречия обострялись тем больше, чем тревожнее поступали сообщения о войне в Южной Осетии. 20 мая у села Кехви на дороге между Цхинвалом и Джавой неизвестные боевики расстреляли колонну из нескольких автомобилей и автобусов с осетинскими беженцами; погибло несколько десятков человек, в большинстве – женщины и дети. Эта расправа вызвала взрыв возмущения на всем Северном Кавказе; никто не сомневался, что убийство совершено одной из грузинских диверсионных групп, действовавших вокруг Цхинвала. Госсовет никак не решался принять на себя ответственность и называл в качестве преступников то осетин, то агентов Гамсахурдия, то обещал «строго наказать виновных». Руководство Северной Осетии резко выступило против Грузии: 21 мая сессия парламента Северной Осетии приняла решение перекрыть ведущий в Грузию газопровод, Военно-Грузинскую дорогу, разрешить собирать отряды добровольцев для защиты Цхинвала. Положение города между тем стало критическим. Грузины взяли несколько господствующих над городом высот, непрерывными обстрелами разрушили большую часть зданий Цхинвала.
На сессии КГНК в Махачкале в конце мая 1992 года делегаты от Южной Осетии признали положение безнадежным. Они пообещали всем народом перейти в ислам, если Северный Кавказ спасет их. Конфедераты отвергли эту жертву; на заседании парламента КГНК было принято решение приложить все усилия для защиты Цхинвала; Грузии был предъявлен 10-дневный ультиматум. К этому времени в Южной Осетии было уничтожено более ста осетинских деревень; падение Цхинвала означало решающий перелом в войне и разгром осетин, поэтому Грузия бросила на его штурм все силы. Со своей стороны, конфедераты начали собирать отряды в Нальчике; их авангард состоял из абхазских добровольцев. Абхазы четко понимали, что после подавления Южной Осетии грузины не оставят их в покое и получат возможность установить в Абхазии такой режим, какой им понравится.
По мере своих успехов в Осетии Госсовет вел диалог с абхазами все более жестким тоном. Грузины все чаще пытались перебросить в Абхазию дополнительные вооруженные отряды: к примеру, 28 мая по дороге на Очамчиру были задержаны грузовики с оружием, у двоих сопровождавших оказались удостоверения «Мхедриони» за подписью Джабы Иоселиани; они объясняли, что цель их поездки – борьба с террористическими группировками в Гальском районе. Под террористами подразумевались все те же мингрельские партизаны, которые продолжали малую войну и иногда тревожили нападениями госсоветовцев в Зугдиди и Сенаки; однако в Гальском районе их было немного и почти не оставалось в других районах автономной республики.
В конце мая Тамаз Надарейшвили предложил Ардзинба подать в отставку, объявив, что последний «находится в плену узкогрупповых интересов определенных политических сил общества, которые не имеют ничего общего с истинными чаяниями народа Абхазии». К лету 1992 года сформировались требования шевардистской оппозиции Владиславу Ардзинба: роспуск Верховного Совета Абхазии, пересмотр квотного принципа его формирования, а в первую очередь – отставка самого Ардзинба как «лидера сепаратистов». Именно против него развернули активную борьбу члены созданного в это время грузинами в Абхазии Совета национального единства. Вошедший в него глава абхазского отделения «Мхедриони» Борис Какубава заявил, что Ардзинба «узурпировал всю власть в автономной республике, нарушает конституцию Абхазии, игнорирует мнение грузинского населения Абхазии, ущемляет интересы и права не только грузин, но и русских, армян и других народов, проживающих здесь», и что он даже «продолжает политику Гамсахурдия» (?!?). В заключение Какубава предупредил: «Пусть никто не забывает о том, что «Мхедриони» имеет опыт свержения диктаторских режимов». Руководители Совета национального единства объявили, что в ближайшее время состоятся акции протеста, будет «блокировано все народное хозяйство автономии, а также прекратят работу все виды транспорта». «Мы не остановимся до тех пор, пока у власти будет Владислав Ардзинба», – подчеркнули они.
27. РЕВАНШ СОСТОЯЛСЯ
Возобновление военной операции против южных осетин – ее размах намного превышал масштабы кампании 1991 года – все более неблагоприятно отражалось на международном авторитете Грузии. Расстрел беженцев у села Кехви заставил отреагировать даже ООН, более чем расположенную к Шеварднадзе, и рассмотрение вопроса о приеме Грузии в эту организацию было приостановлено. Жесткими действиями Грузии против осетин была удивлена и российская общественность. Российские левые, неприязненно относившиеся к Шеварднадзе, активно выступали в защиту осетин. Представители грузинского министерства обороны на переговорах с командованием Черноморского флота 26 – 29 мая в Севастополе не смогли добиться выделения Грузии ее доли боевых кораблей (Грузии были обещаны только суда третьего класса: сторожевые катера, малые десантные корабли и т.п.)[38] 3 июня вице-президент России Александр Руцкой заявил о необходимости скорейшего ввода в Южную Осетию частей североосетинской Национальной гвардии для защиты своих собратьев; Шеварднадзе оценил это высказывание как «эхо имперских времен, рецидив имперского мышления».
Грузины были близки к победе; тем решительнее они вмешивались в абхазские дела, надеясь своей твердостью привлечь на свою сторону как можно больше противников абхазов. Группировка Сосо Ахалая, расположившаяся на турбазе имени XV съезда ВЛКСМ на восточной окраине Сухуми, уже играла в Абхазии ту же роль, что и мятежный отряд Китовани на Тбилисском море. Гвардейцы Ахалая объявили себя представителями Министерства обороны Грузии. В начале июня по ночам с моря начали высаживаться и присоединяться к людям Ахалая грузинские боевики. Обстановка в республике снова накалилась. 5 июня руководители «Аидгылара» заявили, что если в Абхазии будут создаваться «неконституционные органы власти», они призовут ко всеобщей мобилизации и потребуют от парламента принять декларацию о независимости Абхазии. Грузинские активисты в Абхазии чувствовали, что приближается час решительной схватки, и не скрывали, что после падения Цхинвала предпримут все меры, чтобы добиться ввода грузинских войск, подавления абхазской самостоятельности, уничтожения ненавистного парламента Ардзинба.
Тенгиз Китовани 6 июня провел в Поти переговоры с командующим мингрельскими партизанами Лоти Кобалия. Китовани предложил всем звиадистам перейти в гвардейцы, обещая им «прощение всех грехов». А между тем существовала только одна страна, где звиадисты и госсоветовцы могли бы встать плечом к плечу, – Абхазия. Кобалия на службу к Шеварднадзе не перешел, однако внутриполитический курс новых хозяев вырисовывался все более отчетливо: национальное примирение и «внешние» войны в автономиях. Надо сказать, что осетинская война все-таки не пользовалась особой популярностью в народе: еще с 1989 года главным для рядового грузина представлялся все же абхазский вопрос. А Цхинвал, осаждаемый войсками целой Грузии, по-прежнему не сдавался. Конфедерация горских народов продолжала собирать отряды, хотя российское правительство все категоричнее требовало от северокавказцев «невмешательства во внутренние дела Грузии».
В ночь с 8 на 9 июня грузины взяли у осетин отвоеванное ими село Эргнети, захватили села Мамисубани и Приси, овладели позициями осетин по всему левому берегу Лиахви, кроме самого Цхинвала. Кольцо вокруг города сомкнулось полностью. Грузины не смогли войти в жилые кварталы, но заняли все высоты вокруг Цхинвала, расположенного в котловине. Продольные улицы простреливались насквозь, укрыться от снарядов удавалось только на поперечных. Защитники Цхинвала в этой катастрофической ситуации сражались до последнего и сумели выстоять. Потери осетинских ополченцев за всю кампанию составили всего около ста человек убитыми; несравненно больше жертв было среди мирного населения. Грузины не смогли долго удерживать город в полном окружении. Ультиматум Георгия Каркарашвили о выводе из города всех вооруженных людей, а из республики – североосетинских добровольцев никаких результатов не возымел.
Тем временем в Северной Осетии взрыв народного возмущения привел к захвату 9 – 10 июня во Владикавказе осетинами – в основном беженцами – военных складов российской армии со стрелковым оружием и 12-ю самоходными артиллерийскими установками. Российские военные оказывали сопротивление, открывали огонь, в перестрелках погибло несколько человек. В некоторых районах Северной Осетии было введено чрезвычайное положение; военная прокуратура арестовала во Владикавказе главу правительства Южной Осетии Олега Тезиева по обвинению в организации нападений на склады (и оружие, и боеприпасы, и САУ тем временем через Рокский перевал были переправлены в Южную Осетию). Полевые командиры Цхинвала тогда пригрозили, чего бы им это ни стоило, отправить часть своих вооруженных отрядов в Северную Осетию и освободить Тезиева. Российские власти испугались, конечно, не их, а возможной конфронтации с народом и руководством Северной Осетии, рассматривавшейся ими как важный стратегический плацдарм для возможной борьбы против мятежной Ичкерии: Владикавказ и в ХХ веке в большой мере оправдывал свое название.
Тем временем с мая 1992 года осетино-ингушское противостояние снова усилилось. Ингушский лидер Руслан Аушев продолжал выступать за пересмотр границ, Владикавказ по-прежнему не уступал. Москва приняла его сторону, и не по причине консерватизма: мы уже помним, что Чечня поддерживала притязания ингушей на Пригородный район, но Россия нуждалась в осетинах как союзниках на Северном Кавказе. Поэтому ингуши попытались решить территориальные проблемы в споре с Чечней за Малгобекский и Сунженский районы, где в начале этого года даже имели место стычки между ингушами и чеченцами. Ингуши же сближались с врагами Дудаева: с Россией – добиваясь самостоятельности Ингушетии от Чечни, и с Грузией – в конфликте с осетинами. По всей видимости, и до, и после свержения Гамсахурдия грузины поставляли ингушам оружие. В то же время Ингушетия после III съезда народов Кавказа фактически вышла из Конфедерации, поскольку лидеры последней решили временно отказаться от пересмотра границ между северокавказскими республиками. Ингушетии же было необходимо строить свою государственность, провозглашенную 4 июня этого года, она не могла и дальше оставаться в таком неопределенном положении. Таким образом, вокруг обеих Осетий завязался такой узел национальных и политических проблем, распутать который нельзя было разом.
13 июня 1992 года, когда во Владикавказ прибыл передовой «абхазский» отряд Конфедерации горских народов во главе с Мусой Шанибовым, в город прилетели 62 самолета с войсками российского спецназа и оружием для него и североосетинской милиции. Шанибов требовал дать его отряду проход в Южную Осетию, чтобы защитить Цхинвал. Москва располагала всеми возможностями для разгрома КГНК, но не пошла на силовое решение конфликта, тем более, что политическая обстановка в самой России отличалась неустойчивостью. Борис Ельцин в 1992 году с гордостью отмечал, что ни одного вооруженного конфликта на территории России не возникло. Война же политическая – против Чечни или другой сепаратистской республики – была чревата ослаблением российского президента, уже имевшего влиятельную оппозицию, группирующуюся вокруг вице-президента Александра Руцкого и спикера парламента Руслана Хасбулатова.
Начались поиски компромисса. Ахсарбек Галазов выступил посредником в диалоге Тбилиси и Цхинвала, ходатайствовал перед российскими властями об освобождении Тезиева (его выпустили с согласия Генерального прокурора России Валентина Степанкова), начал переговоры и с абхазским отрядом Конфедерации. Муса Шанибов перечислил все претензии к грузинской стороне: в Южной Осетии по сути происходит этническая чистка, все переговоры – декларативные и выглядят как издевательство над осетинским народом; если в ближайшее время не будет предпринято реальных усилий по заключению мира, весь Кавказ поднимется на защиту Южной Осетии. После двух дней переговоров с Галазовым отряд КГНК отступил в Нальчик.
Разногласия существовали уже и в руководстве Южной Осетии: Торез Кулумбегов склонялся к переговорам с Шеварднадзе, а его заместитель Алан Чочиев выступал за союз с КГНК и принятие помощи от нее; вместе с Тезиевым он настаивал на продолжении войны до победы.
А вот в Грузии разногласий было меньше, чем представлялось со стороны. Эдуард Шеварднадзе в июне 1992 года выступал в роли миротворца, всемерно желающего прекратить войну (но притом не согласного ни на какие уступки сепаратистам «Цхинвальского региона»), однако связанного по рукам неподчинением ему полевых командиров – членов Госсовета, в частности, Тенгиза Китовани. Еще в начале июня Шеварднадзе заявил, что не контролирует ситуацию из-за конфликта с Китовани, и в нападении гвардейцев на российский учебный танковый полк в Гори 13 июня также обвиняли именно последнего. В этом инциденте участвовало около 200 гвардейцев, целью их был захват оружия. Небольшой российский отряд отбил нападение; грузины потеряли 12 человек убитыми, 20 ранеными и 28 пленными, из русских погибли два офицера и восьмилетняя девочка, дочь одного из военнослужащих.
Позднее оправдания Шеварднадзе о том, что ситуация в Южной Осетии вышла из-под его контроля, повторялись регулярно. А между тем Тенгиз Китовани совсем не походил на разбушевавшегося неуправляемого полководца. В эти самые дни, 13 – 14 июня 1992 года, он от имени Госсовета вел переговоры с абхазским правительством в Сухуми. Несколькими днями ранее, 8 июня, обстановка в Абхазии снова осложнилась, абхазские резервисты уже собирали ополчение на базе новообразованного полка внутренних войск. Но Китовани занял на переговорах весьма разумную позицию и пообещал распустить все грузинские вооруженные формирования в Абхазии. Напряжение ослабло; другое дело, что эти обещания выполнены не были, – просто Тбилиси в очередной раз дал задний ход, поскольку осетинская партия еще не была доиграна.
Ожесточенные обстрелы Цхинвала не прекращались; по всему городу бушевали пожары от фугасов; к 20 июня грузины продвинулись в левобережную часть Цхинвала. Осетинских ополченцев по-прежнему было немного. И все же Шеварднадзе понял, что Грузия не сможет взять Цхинвал иначе как с еще большим напряжением сил и тяжелыми человеческими потерями, притом еще неизвестно, чем обернется его взятие. Чтобы овладеть осетинской столицей, необходимо было перебить всех ее вооруженных защитников. Не то чтобы мировое сообщество серьезно взволновала бы такая развязка: именно в эти дни июня азербайджанцы перешли в наступление в Нагорном Карабахе, захватили Шаумяновский район, затем взяли Ленинаван, а в начале июля – Мардакерт; ожесточение с обеих сторон было велико, гибло мирное население, армяне тысячами бежали из занятых азербайджанцами районов, но реакцию и российской, и западной общественности на вообще все подобные конфликты можно в целом выразить двумя фразами: «Какой ужас» и «Лучше бы они помирились». Дело было в другом – в ответ на резню в Цхинвале весь Северный Кавказ действительно поднялся бы на войну и с Шеварднадзе, и с Ельциным, что грозило опасным усилением всех антироссийских сил и прежде всего Дудаева в Чечне. Такого Ельцин в то время не мог себе позволить.
Верховный Совет России все решительнее выступал против Грузии и Молдовы по поводу их жестоких действий против отделившихся автономий. Эдуард Шеварднадзе поддержал президента Молдовы Мирчу Снегура в борьбе против славянского населения Приднестровья и 20 июня обратился в ООН и другие международные организации с жалобой на «агрессию России». Далее оба попросили прислать в Южную Осетию и Приднестровье наблюдателей СБСЕ – в связи с тем, что российские войска на базах в Молдове и Грузии получили приказ всеми силами отражать нападения. К чему это распоряжение привело несколько дней спустя в Приднестровье, известно: генерал Александр Лебедь надолго превратился для жителей воюющих регионов в символ «русского порядка», надежды на спасение. Грузинам такая опасность в данный момент не грозила, но Шеварднадзе не упустил случая объявить об «имперских притязаниях» Москвы. Против нее Шеварднадзе апеллировал к ООН, а против ООН косвенным образом... к Москве. На 24 июня была назначена встреча Ельцина с Шеварднадзе в Дагомысе, на которой предполагалось обсудить возможности мирного урегулирования югоосетинского конфликта; однако Шеварднадзе несколько раз ставил под сомнение свой приезд на переговоры из-за приостановки принятия Грузии в ООН. В конце концов ему удалось добиться решения этого вопроса через президента США Джорджа Буша: 31 июля Грузию приняли в ООН в обход Генеральной Ассамблеи, и в дальнейшем руководители ООН не подвергали Грузию особо жесткой критике.
Шеварднадзе намеревался выжать на встрече в Дагомысе из своих успехов в Южной Осетии все, что только возможно. Южная Осетия не сдалась, но кампанию 1992 года она проиграла: грузины захватили ряд важных стратегических пунктов, нанесли осетинским ополченцам тяжелый урон, с помощью России отвели угрозу со стороны КГНК. В Цхинвале не осталось ни одного неповрежденного здания; 117 осетинских сел было разгромлено грузинами к концу войны.[39] Число беженцев обеих национальностей достигло 90% населения. Грузия осталась вольна устанавливать или снимать блокаду Цхинвала; не только о признании суверенитета, но и о восстановлении автономии Южной Осетии не было и речи. И хотя грузинские националисты называли перемирие при посредничестве России и вводе миротворческих сил СНГ капитуляцией, позиции Грузии в Южной Осетии значительно укрепились по сравнению со временами Звиада Гамсахурдия.
В июне 1992 года внутри Конфедерации наступил раскол на радикальное («чеченское») крыло (к нему кроме дудаевцев относилась лишь небольшая карачаевская партия) и умеренное («пророссийское»). Раскол был вызван прежде всего заступничеством российских властей за Южную Осетию. Урегулировать осетино-ингушский конфликт также не удалось: на переговорах в поселке Джейрах в Горной Ингушетии осетины заняли непреклонную позицию в вопросе о Пригородном районе, и в итоге было дезавуировано даже принятое соглашение (о возвращении бывшим ингушским селам их старых названий, о передаче старым владельцам ингушских домов, занятых при депортации 44-го года; о восстановлении ингушских кладбищ; о совместной борьбе с преступностью).
Напоследок надо сказать о ситуации в Мингрелии накануне Дагомысской встречи. Здесь власть тбилисского правительства ограничивалась во времени и пространстве оккупацией войск Китовани и Иоселиани; мингрельские города подчинялись Госсовету вынужденно, большинство населения поддерживало партизан. Мингрелов толкала на безнадежные восстания уже не надежда на победу, а террор со стороны «компаний», становившийся все более жестоким после каждого восстания. Сторонники Кобалия еще в начале июня отвергли соглашение о союзе в обмен на их «прощение», а сейчас, после невзятия Цхинвала, многие грузины остались недовольными Госсоветом, и у звиадистов снова появились шансы привлечь на свою сторону симпатии общественности. Госсовету поэтому оставалось только одно: уничтожить звиадистское движение силой.
28. ЭДУАРД-ШОУ
24 июня 1992 года средства массовой информации сообщили о попытке вооруженного восстания звиадистов в Тбилиси. Согласно официальным данным, около четырехсот звиадистов под командованием Вальтера Шургая захватили ночью оружие на базе внутренних войск, напали на здание телецентра, овладели телецентром и телевышкой и объявили по Грузинскому телевидению о начале всеобщего звиадистского восстания. Однако мятеж был подавлен, еще не успев начаться. К 13.30 части войск Госсовета взяли телецентр штурмом – при этом погибло сорок человек, а Вальтер Шургая и еще несколько депутатов звиадистского парламента, оказавшиеся в здании, были арестованы. Таким образом, Эдуард Шеварднадзе мог спокойно отправляться на переговоры в Дагомысе, а посторонние наблюдатели восприняли происшедшее как лишнее подтверждение его слов о нестабильности в Грузии. Но Звиад Гамсахурдия, обычно не скрывавший своей руководящей роли в вооруженных акциях и кампаниях массового неповиновения в Грузии, на этот раз во всеуслышание заявил о своей непричастности и обвинил грузинские власти в инсценировке мятежа – в провокации с целью выявить скрытых сторонников президента. По версии Гамсахурдия, Шургая лежал больной в постели, когда к нему пришли несколько офицеров внутренних войск и, заявив о своей готовности перейти на сторону президента и захватить власть, привели его в здание телецентра, откуда заранее ушла охрана. Точно так же, по словам экс-президента, в телецентр заманили несколько бывших депутатов и студенток-звиадисток; пока они выступали по телевидению с обличением Шеварднадзе, «мятежники» скрылись, а на штурм здания пошли «мхедрионцы» и другие вооруженные отряды Госсовета. «Вы слышали когда-нибудь, чтобы в какой-то стране военные, собравшиеся устроить переворот, остались бы на свободе и разоблачили президента, который будто бы все это им поручил?» – сказал Гамсахурдия по поводу выступления Шургая по тому же телевидению после подавления мятежа.
Логика событий, надо признать, говорит не в пользу официальной версии. Легкость подавления восстания заставляет задуматься: на что рассчитывали мятежники – в центре Тбилиси, с немногочисленными силами, с небольшим запасом оружия, прекрасно понимающие, что против них – большая, хорошо вооруженная армия Госсовета? Партизаны в Западной Грузии ничего не предприняли, и во время восстания Шургая Мингрелия осталась спокойной, хотя заговор с целью свержения Госсовета предполагал бы скорее всего одновременное выступление звиадистов на востоке и на западе. В Тбилиси же мятежники могли бы рассчитывать только на поддержку народа. Однако звиадисты уже потерпели ряд неудач при попытках побудить к восстанию населения; и сейчас на призывы Шургая никто не откликнулся, не пришел защищать телецентр.
Немедленно после подавления мятежа по Тбилиси и по всей Грузии прокатилась волна арестов звиадистов и просто подозреваемых в нелояльности. Если человек успевал укрыться от полиции, в заложники забирали его родственников. Размах и оперативность репрессий невольно наводят на мысль о том, что «переворот» отвечал интересам властей и весьма напоминал поджог рейхстага; тбилисские звиадисты события 24 июня называли «Эдуард-шоу».
Уже после разгрома звиадистов в Тбилиси в городах Мингрелии (Зугдиди, Поти), а также в Сухуми прошли радостные митинги; но когда выяснилось, что ликование было преждевременно и теперь предстоит разбирательство с «заговорщиками», сторонники президента растерялись. Часть партизан захватила железнодорожную станцию Ингири под Зугдиди, перерезав линию Гали – Сенаки; но сил у них было очень мало. Зато абхазы 24 июня весьма плодотворно воспользовались событиями в Тбилиси. Они ненадолго перекрыли автомобильные дороги по всей автономной республике и предложили Гиви Ломинадзе покинуть здание министерства внутренних дел. Он ответил категорическим отказом; тогда отряд абхазских внутренних войск окружил и без особого труда занял министерство. Когда штурмовавшие ворвались в кабинет Ломинадзе, он попытался применить оружие, но получил удар прикладом в лицо. Ломинадзе вывели из здания, отвезли в аэропорт, посадили в самолет и отправили в Тбилиси. В первый раз абхазы решились применить силу; Госсовет громко протестовал против выдворения Ломинадзе, но дело было уже сделано, и не представлялось возможным вернуть отставного министра на его пост, не нарушив закона, поскольку отставил его абхазский парламент, высший законодательный орган автономии.
Абхазский парламент все больше становился для Госсовета бельмом на глазу; однако он по-прежнему был легитимным органом власти, его депутаты были избраны всенародным голосованием, тогда как Госсовет оставался, какой бы точки зрения ни придерживались политики всего мира, военной хунтой. Поэтому, когда Госсовет начал накладывать вето на постановления абхазского Верховного Совета, принятые большинством голосов, встал вопрос: а имеет ли тбилисское правительство юридическое право на такие действия? Впрочем, конфронтация уже вышла за рамки обычных взаимоотношений центра с автономией. Существование квотного парламента как такового означало признание права абхазской нации на самостоятельность, которое просто органически не совмещалось с понятием единой Грузии. Гамсахурдия мог соглашаться на преобладание абхазов в парламенте из-за своей слабости; Госсовет был сильнее и уже дал понять, каким видит ближайшее будущее Абхазии. Роспуск абхазского парламента и «свободные выборы» должны были стать логическим продолжением тбилисского переворота. Однако «свободные выборы» в Грузии были сомнительным достижением, ибо полномочия законно избранных президента и парламента были аннулированы безо всяких на то причин. (При этом итоги проведенного почти одновременно референдума о независимости Грузии никто и не думал ставить под сомнение). Новые парламентские выборы в Абхазии предстояло провести по принципу равного представительства наций. Исход таких выборов предсказать было нетрудно: господство грузин в парламенте, председатель его – грузин или же самый лояльный абхаз, какого только можно отыскать среди 97 тысяч абхазов.
К вечеру богатого событиями дня 24 июня стали известны результаты переговоров за закрытыми дверями российского президента и председателя грузинского Госсовета в Дагомысе. Прекращение огня, вывод из Южной Осетии грузинских вооруженных формирований, ввод «смешанного контингента» миротворческих сил России, Грузии и Северной Осетии, вывод из Южной Осетии 37-го инженерно-саперного и 27-го вертолетного полков и отмена экономических санкций, введенных против Грузии по инициативе Северной Осетии – такой договоренности достигли Ельцин и Шеварднадзе. Но только месяцы спустя стало достоверно известно о российско-грузинском соглашении, заключенном на той же встрече, – о передаче Грузии российскими военными ведомствами большого количества оружия: современных танков, бронетранспортеров, зенитных и градобойных орудий и всевозможных боеприпасов к ним. Нет нужды говорить о значении этого договора: во внутригрузинских конфликтах обладание военной техникой было залогом победы. И в Осетии, и в Мингрелии грузинам приносила победы не столько численное превосходство, сколько российское оружие. Без него грузинские гвардейцы проиграли войну в Южной Осетии при Гамсахурдия и не смогли взять бункер во время переворота.
Война в Осетии не прекратилась сразу после подписания Дагомысских соглашений. 25 июня грузины еще раз пытались прорваться через Лиахви в центр Цхинвала, но снова потерпели неудачу, и хотя огонь не утихал вплоть до ввода разделительных войск, с конца июня начался отвод грузинских вооруженных формирований. Внимание Госсовета снова переключилось на запад: здесь партизанское движение активизировалось с начала июля, когда Зугдиди перестал подчиняться Тбилиси. Так началось третье мингрельское восстание, которое в отличие от двух первых не приняло таких масштабов. Госсовет уже не выпустил инициативу из своих рук и не позволил звиадистам восстановить свою власть ни в Сенаки, ни в Поти. Здесь партизанам лишь удалось взорвать и повредить несколько мостов. В Абхазии после изгнания Ломинадзе конфронтация продолжалась, но в целом обстановка оставалась спокойнее, чем зимой. Значительная часть грузинских депутатов возобновила посещение сессий Верховного Совета. Дело в том, что из Тбилиси им указали на неэффективность борьбы против абхазов в парламенте путем бойкота: ведь работа парламента была фактически парализована невозможностью собрать две трети голосов. Однако посещавшие заседания парламента грузины продолжали свою политику, могли дружно встать и уйти, если им не нравилась повестка дня; иногда вели себя вполне корректно, иногда очень агрессивно. Это только придавало уверенности Владиславу Ардзинба, который продолжал уклоняться от прямого конфликта и умело пользовался оплошностями грузин, привлекая на свою сторону представителей всех остальных наций. В это время формирование абхазского полка внутренних войск продолжалось ускоренными темпами. Грузины имели не меньше, а может быть, и больше сил: помимо окопавшихся на турбазе в Сухуми гвардейцев Ахалая и «мхедрионцев» Какубава в Гагре грузинское население Абхазии поддерживала часть милиции (подавляющее большинство милиционеров в республики были грузинами), которая отказалась подчиняться Анквабу. Возможности для внутренней, гражданской войны существовали, однако тогдашнее настроение большей части грузинского (и не только грузинского) населения Абхазии можно выразить классической фразой: «Мы не хотим войны, мы хотим торговать».
«Челночный» бизнес еще больше расцвел летом 1992 года, партизанская война в Мингрелии не мешала беспрепятственному проезду по автомобильным дорогам из Абхазии в Аджарию и Турцию. В Гальском районе партизанское движение вообще затухло; во-первых, в Абхазии звиадисты все более сближались с шевардистами на почве вражды с абхазами, во-вторых, в Гали не было грузинских войск. Небольшой отряд гальских звиадистов, засевший в Окумском ущелье, не предпринимал никаких активных действий. Курортный сезон выдался традиционно удачным. Вообще мало кто в Абхазии летом 1992 года думал о близкой войне. Ведь свержение Гамсахурдия в этой республике встретили с облегчением, а приход Шеварднадзе – с надеждой: его всемирная слава разумного политика, всегда умеющего найти компромисс дипломата заставляли многих абхазов и грузин видеть именно в нем главного гаранта спокойствия.
Правда, отток населения из республики продолжался: русские по-прежнему уезжали как из Абхазии, так и из Грузии. Больше греков стало эмигрировать в Грецию, больше евреев – в Израиль. В их дома – за этим бдительно следило Общество Мераба Костава – вселялись главным образом грузины из Западной Грузии, из Тбилиси, а переселенцы были людьми проверенными, то есть, как правило, не только грузинскими патриотами, но и лояльными к Госсовету, так что никто из них не перешел, подобно некоторым местным мингрелам и грузинам, на сторону Ардзинба во время последовавшей войны.
Тем временем подавление июльского восстания звиадистов сопровождалось гораздо большими жестокостями, чем в январе и апреле. 6 июля в Цаленджихе Джаба Иоселиани с отрядом «мхедрионцев» был внезапно окружен партизанами, но быстро прорвал окружение и разбил звиадистов. Со стороны «мхедрионцев» было убито 12 человек и ранено 60, потери звиадистов исчислялись десятками, около ста человек попало в плен. Войска Госсовета взяли Цаленджиху и устроили в ней жестокий погром, сожгли почти весь городок, превратили церковь в склад трупов. Бойня в Цаленджихе ужаснула всю Мингрелию; тысячи мингрелов в страхе бежали в Абхазию, к своим родным или знакомым. 7 июля госсоветовцы заняли Зугдиди, но восстание не было подавлено: звиадисты продолжали партизанскую войну. Теперь они перешли к методам, которые на международном языке принято называть террористическими: закладкой мин, разрушению коммуникаций, грабежам товарных составов, захватам высокопоставленных заложников. 9 июля в районе Цаленджихи звиадисты обстреляли автомобиль с вице-премьером Сандро Кавсадзе, водитель был убит, Кавсадзе попал в плен. Грузины погнались за похитителями на вертолетах, но догнать их не смогли и найти в условиях массового неповиновения населения – тоже.
После разгрома повстанцев в Мингрелии опять установилось некое подобие равновесия: партизаны скрывались в горных лесах, на их стороне было прекрасное знание местности. Грузины понимали, что выкуривать партизанские отряды из ущелий – дело трудное, на него придется бросить чуть ли не всю грузинскую армию, а война при этом может перейти в национальную, и мингрелы начнут требовать для себя этнической автономии, отделения от Грузии. А пока мингрельские звиадисты рассматривали эту войну как гражданскую, и в случае победы не могли остановиться на границах Мингрелии – для них война могла закончиться только в Тбилиси.
Весь июль в Мингрелии, точнее, в районе Зугдиди – Сенаки продолжались грабежи поездов. Конечно, методы сопротивления звиадистов не укладывались в рамки международного права, но выбирать им уже не приходилось: Госсовет отдал Мингрелию на полный произвол «компаний», которым было позволено делать здесь все, что заблагорассудится; именно здесь прославился жестокостями и мародерством «Белый орел», разнузданностью превосходивший все другие формирования. Поэтому Шеварднадзе вынужден был снова и снова отводить свои войска из партизанских районов, иначе вся Мингрелия поднялась бы на борьбу с ним.
Госсовет Грузии довольно долго питал надежду примириться с мингрелами-звиадистами, столкнув их с абхазами: помимо прочих выгод, он мог бы в этом случае еще и свалить вину за разжигание войны на сторонников свергнутого президента. Но коль скоро эта надежда не оправдалась, у Госсовета оставалась возможность нейтрализовать мингрелов, начав войну в Абхазии своими силами. Так как блицкриг в Южной Осетии не увенчался полным успехом, то после прекращения военных действий перед Госсоветом встали все те же задачи: сплочение нации, привлечение на свою сторону ультрапатриотов, наконец, необходимость снова куда-то отправить выводимые из-под Цхинвала «компании».
Можно было начать с Аджарии, поскольку повод для вторжения имелся: Аслан Абашидзе принимал беглых звиадистов, постоянно проявлял самовольство по отношению к Тбилиси, так как сумел наладить хорошие отношения с командованием размещенных в Батуми российских пограничных войск. Аджария богатела на торговле и была лакомым куском для грабителей. Однако поход в Аджарию – против грузин-мусульман – мог бы постепенно трансформироваться в войну не национальную или политическую, а религиозную; война с Аджарией могла бы привести к осложнению отношений с Турцией, членом НАТО. К тому же война против Аджарии не решила бы мингрельской проблемы.
29. ВЫЗОВ БРОШЕН
Миротворческие батальоны вошли в Южную Осетию утром 14 июля 1992 года. В тот же день, согласно договоренности, отряды североосетинских добровольцев, защищавших Цхинвал, покинули территорию республики. Русских миротворцев встречали настороженно: осетины относились к ним дружелюбнее, чем грузины, но еще долго опасались нового неожиданного ухода. Стрельба прекратилась, однако напряжение не спадало, а впоследствии столкновения, особенно в районе самого Цхинвала, время от времени возобновлялись. Только русские части можно было с полным правом назвать разделительными. Южные осетины справедливо расценивали грузинский батальон смешанных сил как ударную группу в случае возможного вывода русских войск из региона. Бойцы североосетинского батальона не скрывали, что их цель – защитить своих собратьев при таком обороте дела. Поэтому вскоре встал вопрос о выводе осетинского и грузинского батальонов. Осетины решительно выступили против, грузины возражали меньше, однако вывод все-таки не состоялся. Грузинский батальон насчитывал 350 человек и контролировал села к северу от Цхинвала (штаб находился в селе Никози к югу от Цхинвала); осетинский батальон включал в себя 650 человек, имел на вооружении БМП и БТРы, его подразделения размещались в Знауре, Хетагурово и других населенных пунктах. Российские миротворцы расположились в важнейших селах на дорогах вокруг Цхинвала и на границе Цхинвальского и Джавского районов.
Уже в первые месяцы после окончания боевых действий возобновилось движение между грузинскими и осетинскими селами в самой Южной Осетии, но на грузинскую территорию осетины стали ездить лишь несколько лет спустя. Освобожденный из-под ареста премьер Олег Тезиев вернулся в Цхинвал после заключения мира, но вскоре ушел в отставку. В последующие годы власть в Южной Осетии сконцентрировал в своих руках председатель Верховного Совета Людвиг Чибиров, бывший ректор пединститута; его вначале считали слабой личностью, но он сумел оттеснить на задний план всех видных полевых командиров и удерживал в своих руках бразды правления почти десять лет. Во внешней политике Чибиров занимал умеренную позицию, он правил под девизом «Мир лучше войны», утверждал, что никакая идея не стоит человеческой крови. Для Южной Осетии настало время многолетнего неустойчивого мира. В политическом аспекте Дагомысские соглашения закрепили неудачу осетин в попытке отделиться от Грузии или хотя бы отстоять статус автономной республики, но присутствие российских миротворческих сил привело к реальному прекращению войны и позволило южным осетинам ждать и надеяться на лучшие времена.
В 20-х числах июля Шеварднадзе предпринял новую миротворческую поездку – в Мингрелию. Здесь третье восстание звиадистов не было подавлено окончательно; на окраинах Зугдиди постоянно происходили перестрелки, продолжались нападения на товарные и пассажирские поезда (в разграблении нередко принимало участие население целых сел), взрывы железнодорожных мостов. Кавсадзе оставался в заложниках, о его местонахождении никто не знал. Антиправительственные настроения в Мингрелии усилились еще больше. Уже в Сенаки, куда Шеварднадзе прибыл с большой свитой, горожане встретили его очень враждебно, бросали в него камнями. В Мартвили на крышах домов стояли вооруженные люди и скандировали «Зви-а-ди!». В Цаленджихе толпа кричала Шеварднадзе «Убийца! Убийца!»; никто не хотел вступать с ним в переговоры. Глава Грузии так и не решился посетить Зугдиди, и вывело его из затруднительного положения только событие, происшедшее 23 июля 1992 года.
Все это время абхазский парламент продолжал вести переговоры с Тбилиси по вопросу будущего статуса Абхазии как автономной республики, в частности – о пребывании на ее территории грузинских войск, об охране ее границ и т.д. Однако абхазы обратили внимание на то, что с февраля 1992 года – точнее, с момента введения в Грузии конституции 1921 года – абхазская автономия лишилась юридической основы. Конституция 1921 года, по которой Грузия провозглашалась независимой буржуазно-демократической республикой, декларировала всяческие права и свободы, но не упоминала об Абхазии как об автономной республике. Грузинское правительство рассматривало эту конституцию как временную, однако новая конституция была принята только в конце 1995 года, то есть уже после грузино-абхазской войны и окончательной победы Шеварднадзе в борьбе за власть. Согласно юридическим нормам, с февраля 1992 года республиканский статус Абхазии (который был предусмотрен отмененной грузинской конституцией 1978 года) формально перестал существовать.
Абхазы, конечно, не могли рассматривать сложившееся положение как реальную потерю Абхазией автономии, но их не могла не беспокоить национальная политика Госсовета, который и не подумал вернуть Южной Осетии автономию хотя бы в рамках области. Кроме того, появился удобный случай предъявить Госсовету свои претензии. Абхазы решили сделать встречный ход: отменить конституцию Абхазской АССР 1978 года и ввести конституцию Советской Социалистической Республики Абхазия 1925 года. По этой конституции Абхазия считалась суверенной союзной республикой, – то есть равноправной с Грузинской ССР, – но входила в состав последней на договорных началах. Именно эти договорные отношения попытались теперь возродить абхазские лидеры. Они знали, что пока абхазы составляют 17% населения республики, их шансы добиться независимости мирным путем равны нулю, однако надеялись на установление с Грузией федеративных отношений, поэтому и не хотели признавать Абхазию автономной республикой. Они вели работу над проектами договоров, которые собирались предложить Грузии, и рассчитывали, восстановив конституцию 1925 года, побудить Грузию начать дискуссию, заявив при этом притязания на равноправие с ней. Трудность заключалась в том, что абхазский парламент оставался расколотым на две части и добиться при голосовании абсолютного большинства было совершенно невозможно. Это и стало причиной того, что в голосовании 23 июля о возвращении конституции 1925 года приняла участие только «абхазская» фракция, составляющая простое большинство.
Зато подавляющее большинство абхазского народа расценило этот акт как провозглашение независимости Абхазии. Все последние годы абхазы проявляли большой интерес к политике, фотокопии административных карт 1920-х гг. с Абхазией в статусе союзной республики давно ходили по рукам. Весь вечер и всю ночь после сообщения о смене конституции абхазское население ликовало: люди танцевали на улицах, пели у костров национальные песни, салютовали из ракетниц и ружей, как обычно на Новый год. На следующий день Ардзинба выступил по телевидению с разъяснением сущности введения конституции 1925 года, подчеркнул, что этот акт не означает выхода Абхазии из состава Грузии, и что абхазы предлагают Тбилиси начать переговоры о приведении в соответствие обеих конституций. Фактически абхазы таким путем потребовали у Тбилиси отказаться от политики унитаризма и согласиться на федеративное, а возможно, и конфедеративное устройство Грузии.
Грузия была возмущена тем, что произошло 23 июля: живущие в Абхазии грузины восприняли смену конституции точно так же, как и абхазы, только совсем без восторга. В Тбилиси было объявлено даже о «коммунистическом мятеже» в Абхазии, поскольку абхазская конституция 1925 года была советской, коммунистической (буржуазно-демократической конституции, которой можно было бы заменить советскую, у абхазов вообще не было). Кроме того, сразу же после смены конституции абхазская фракция узаконила смену названия республики (она стала называться Республика Абхазия), утвердила красно-бело-зеленый национальный флаг с изображением открытой ладони – эмблемы Народного форума «Аидгылара», а также герба с изображением Абрскила – абхазского Прометея. Эта подчеркнутая смена государственных символов тоже была расценена как намерение отделиться от Грузии, хотя в данном случае абхазы просто не могли восстановить коммунистическую символику, которая после падения Советского Союза выглядела бы нелепо. И хотя в дальнейшем часто утверждалось, что 23 июля 1992 года Абхазия провозгласила свою независимость, ни одно из принятых ее парламентом постановлений не может расцениваться таким образом. У грузинского правительства оставалось несколько вариантов действий: переговоры и поиски компромисса; политическая конфронтация и дипломатическое давление на абхазское правительство; силовое решение проблемы.
Шеварднадзе, с явным облегчением покинув Мингрелию, срочно вернулся в Тбилиси и открыл заседание Госсовета. Госсовет обсудил решение Верховного Совета Абхазии о смене конституции и признал его недействительным. Несмотря на то, что обстановка в Абхазии оставалась совершенно спокойной, а местное грузинское население не проявляло агрессивности, Шеварднадзе 27 июля заявил, что готов уйти в отставку, «если не удастся предотвратить конфликт в Абхазии».
К этому времени в Абхазии существовали два блока политических партий – Совет национального единства Абхазии (19 грузинских организаций и движений) и Комитет национального спасения Абхазии (НФА «Аидгылара», армянское общество «Крунк», общество русской культуры «Славянский дом», греческое и осетинское культурные общества). Однако реальной силой были не политические организации, а вооруженные формирования. Абхазы могли опереться на расквартированный в окрестностях Сухуми (в селах Ачадара и Агудзера, к северо-западу и к юго-востоку от столицы) полк внутренних войск, которым командовал абхазец Виктор Какалия, полковник советской армии, профессиональный военный, сыгравший вскоре большую роль в обороне Абхазии от госсоветовцев. Грузины располагали отрядом Сосо Ахалая и Валерия Джабуа под Сухуми, подразделением «Мхедриони» Бориса Какубава в Гагре и отрядом Тамаза Шония в Гальском районе. Небольшая группа звиадистов укрывалась в Окумском ущелье на севере Гальского района, у границы с Мингрелией, ее возглавлял Юрий Бадзагуа. Полк внутренних войск включал в себя два батальона, грузинские отряды – по батальону, в каждом из которых в среднем насчитывалось около сотни человек.
В Абхазии многие не верили в возможность войны, по крайней мере большой. Они полагали, что Госсовет не решится напасть, – ведь за абхазами стояла Конфедерация горских народов, им сочувствовало население соседних регионов России и казачество. В Абхазии проживало немало турок и абхазов с турецкими фамилиями, в Турции – огромная абхазская диаспора, с ее представителями встречался Ардзинба в Стамбуле, Анкаре и Адапазары во время своей поездки в Турцию 24 – 31 июля 1992 года. Наконец, абхазы по-прежнему надеялись на заступничество России. Из полка внутренних войск лишь небольшие слабовооруженные посты стояли вдоль автомобильной трассы. Пока что обороняться было не от кого. Даже в Мингрелии количество войск Госсовета уменьшилось, а в Абхазии грузинские отряды по-прежнему вели себя насколько могли спокойно. Террористическая деятельность мингрельских партизан практически не коснулась Абхазии: здесь за все время с начала третьего восстания звиадистов прозвучало только три взрыва (тогда как в Мингрелии – свыше восьмидесяти).
Да и грузинские средства массовой информации очень искусно переключили внимание общественности на положение в Мингрелии. В конце июля – начале августа 1992 года партизаны захватили здесь еще несколько поездов, но крупных вооруженных столкновений не наблюдалось. Зато ажиотаж, с которым грузины реагировали на эти события, заставил многих полагать, что начинается решающий этап борьбы с мингрельскими повстанцами. В то же время 4 августа 1992 года Госсовет объявил амнистию для сторонников Гамсахурдия по случаю приема республики в ООН: в Тбилиси на свободу вышло 56 звиадистов из числа плененных при разгроме Шургая – в том числе и он сам (ему пришлось озвучить призыв ко всем звиадистам о переходе к парламентским методам борьбы). Мингрелия не сдавалась, и о партизанской войне на ее территории почти всегда сообщалось как о «дестабилизации в Западной Грузии». При том, что географическое название «Западная Грузия» – понятие чрезвычайно растяжимое, к нестабильным районам легко можно было отнести и Абхазию.
...Уже после грузинского вторжения по Абхазии ходили легенды о предзнаменованиях, указывавших на близкую войну. Рассказывали о снесенном курицей двухцветном яйце с загадочной надписью на нем; о волке, с воем спустившемся с гор на улицы Сухуми. В Ткварчели в начале августа молнией разбило елку в центре города, и один из обломков ствола перпендикулярно повернулся на щепке, образовав большой крест; позже, во время блокады, старухи почитали это дерево святым и ставили возле него свечи.
Смена конституции стала тем поводом, за который ухватился Госсовет, давно собиравшийся ввести войска в Абхазию, но главной причиной была военно-политическая ситуация, сложившаяся после перемирия в Южной Осетии. Нужно было снова найти занятие иррегулярным вооруженным формированиям – «Мхедриони» и Национальной гвардии. Опасно было начинать поход в Абхазию в условиях, когда сама Грузия находилась в плачевном состоянии, но в его пользу говорили настроения широких масс грузинского народа. Конфликт в Абхазии назревал очень давно, как минимум с марта 1989 года, и для грузин война за подчинение Абхазии должна была стать Главной Войной. Мало того, в политическом плане точно так же ее рассматривал Госсовет Грузии.
Молниеносный бросок вглубь Абхазии, взятие Сухуми и Гудауты, смещение Ардзинба, разгон абхазского парламента – это не просто начало новой грабительской военной кампании. Это – долгожданная внешняя победа, это сплочение нации, это вынужденное замирение мингрелов, это окончательный раскол партии звиадистов, это полная покорность Аджарии, это дальнейшее ослабление Южной Осетии, это возможность вовлечь Москву в союз против КГНК, и, как следствие, укрепление роли России в поддержании территориальной целостности Грузии. Подавление «абхазских сепаратистов» – это окончательное решение вопроса: быть или не быть Грузии унитарным государством. Это – главная битва за создание «малой империи».
Для каждого из руководителей Госсовета победа над Абхазией – ступень вверх в политической карьере. Но перед Шеварднадзе эта война раскрывает несравненно более широкие перспективы. Для «новой оппозиции» он – бывший противник и опасный союзник; он – все еще гражданин России с московской пропиской; его сила – в поддержке Москвы и Вашингтона; ему никогда не добиться от грузинского народа такого искреннего преклонения, какого добился Гамсахурдия. Госсовет уже установил в Грузии авторитарный режим, но даже он может рухнуть, если не будет потворствовать желаниям всей грузинской нации, а единственная, но главная точка соприкосновения грузинского народа и правительства – национализм. Шеварднадзе – единственный, кто может построить «малую империю» при поддержке России и благосклонности всего мира. Вожди «компаний», окружающие его, не имеют международного признания и рано или поздно отойдут на задний план: останется лишь он, Шеварднадзе. Именно для его пользы обернутся в будущем все успехи Госсовета. Но мало того: поражение не грозит Шеварднадзе таким ослаблением, как кондотьерам (Иоселиани и Китовани) и тем более – ораторствующим националистам из «старой оппозиции». Ибо для новых хозяев Кремля неудача Шеварднадзе в войне – поражение союзника, а разгром грузинских националистов – поражение естественного врага.
30. ПОРЯДОК НА ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГАХ
«Как и наши великие предки, в борьбе за сохранение территориальной целостности нашего государства мы ни перед чем не остановимся. Ради этого мы готовы погибнуть сами, но уничтожим всякого, кто будет пытаться уничтожить наше государство».
Из выступления Эдуарда Шеварднадзе по грузинскому телевидению 15 августа 1992 года.
Третье восстание звиадистов, не подавленное до конца, в августе 1992 года стало вновь набирать обороты. 10 августа мингрелы окружили и взяли в плен под Чхороцку отряд грузинской полиции. На следующий день отряд из 50 звиадистов захватил в доме Михаила Кобалия, на переговорах по освобождению Кавсадзе, министра внутренних дел Грузии Романа Гвенцадзе, государственного советника по вопросам национальной безопасности Саларидзе и еще 10 крупных полицейских чиновников. Поздно вечером группа звиадистов пыталась перейти в Абхазию через Ингури, но абхазский пост не пропустил их. Зато в Мингрелии районы Цаленджихи, Сенаки и Зугдиди снова оказались под контролем звиадистов-партизан; остальные города, как уже повелось, готовы были признать их власть в любой момент.
К этому времени грузинское военное командование уже негласно разработало так называемую операцию «Меч» – план внезапного вторжения в Абхазию и ее оккупации. Этот план предусматривал движение ночью по железной дороге поезда с вооруженными госсоветовцами и высадку десантов на каждой станции: таким образом, наутро все ключевые пункты оказались бы под контролем грузин.[40] Однако грузинам спутал карты новый всплеск активности звиадистов, особенно устроенный последними взрыв железнодорожного моста через Ингури, так что он на время вышел из строя. Поэтому Госсовет принял на вооружение новый план похода – по автомобильной дороге и по морю. При этом грузинам удалось искусной пропагандой завуалировать свои намерения: все военные приготовления подавались как подготовка к действиям против мингрелов.
Днем 12 августа отряд в 3 тысячи гвардейцев отправился в Мингрелию и вошел в Сенаки. Из Зугдиди звиадисты отступили сами, город в очередной раз заняли грузины. Далее заместитель министра внутренних дел Давид Зеикидзе выдвинул ультиматум: если в четверг (т.е. 13 августа) до 12 часов дня звиадисты не освободят всех заложников, «силы правопорядка» – 25 тысяч человек – придут на территорию Мингрелии и «войдут в каждый дом, двор, семью, чтобы найти заложников». Срок ультиматума истек, но заложники отпущены не были. Шеварднадзе назвал амнистию ошибкой, а Госсовет начал готовить к походу большую армию. На ее проводах в Тбилиси Шеварднадзе произнес торжественную речь и благословил гвардейцев на успешные действия. Абхазы слегка встревожились, и Ардзинба 13 августа связался по телефону с Шеварднадзе, который, однако, заверил его, что ввода войск в Абхазию не будет. Абхазы даже сняли свои посты с Ингури, так как Шеварднадзе просил принять меры по недопущению провокаций.
Позднее, оправдывая свои действия, грузины прежде всего доказывали необходимость навести порядок на железных дорогах – они подразумевали взрывы и ограбления в Мингрелии, а посторонние плохо разбирались, где же в действительности звиадисты устраивали взрывы. Грузины особо настаивали, что обязаны освободить заложников, поскольку они находятся в Абхазии, в Гальском районе (хотя удерживали их не абхазы, а звиадисты). Также утверждалось, что командовавший походом Тенгиз Китовани по своей неуправляемости специально нарушил приказ и напал на Абхазию, чтобы скомпрометировать Шеварднадзе и развязать войну; однако мы уже говорили, почему абхазская война была выгодна Госсовету вообще и Шеварднадзе в частности. В Тбилиси твердили о желании защитить грузинское население Абхазии, но ввод грузинских войск был наихудшим способом для достижения этой цели. Несомненно, что в августе 1992 года, спустя восемь месяцев после распада СССР, Абхазия все еще жила спокойной «советской» жизнью, и что армия Госсовета, вступив в Абхазию, дала толчок цепной реакции мести.
В ночь с 13 на 14 августа передовые отряды грузинской армии неожиданно перешли Ингурский автомобильный мост, заняли Гали, утром 14 августа заставили сдаться маленький абхазский пост у села Охурей, захватили в плен главу администрации Очамчирского района Игоря Гургулия; затем один из грузинских отрядов без боя овладел Очамчирой, остальные двинулись по трассе к Сухуми, встретив по пути сопротивление только у абхазского села Тамыш и в Агудзере, где произошел короткий бой с подразделением внутренних войск. В Сухуми грузины заняли Келасурский район города и объединились с боевиками Ахалая, но на Красном мосту у реки Беслетки, при въезде в центр города, были остановлены бойцами полка внутренних войск и ополченцами. Над городом появились грузинские боевые вертолеты; они начали бомбить пляж российского санатория Московского военного округа, другие пляжи, заполненные отдыхающими, здание Верховного Совета.
Абхазы, державшие оборону на Красном мосту, были очень слабо вооружены; в то же время грузинские войска насчитывали около двух тысяч человек, несколько десятков единиц бронетехники и артиллерийских установок, а по трассе то и дело подходили новые колонны автобусов с подкреплениями. Однако грузины в эти первые дни воевали весьма лениво и как только наталкивались на серьезное сопротивление, отступали или вообще уезжали на турбазу к ахалаевцам обедать и выпивать. Именно поэтому грузины еще четыре дня не контролировали Сухуми; они полагали, что абхазы все равно не смогут удержать столицу, и в принципе оказались правы: грузинское население составляло больше половины населения города, а абхазы – не больше 15 процентов; абхазы были несоизмеримо слабее по сравнению с грузинской армией, и им позволяло сопротивляться только мужество отчаяния. Когда абхазские ополченцы с близкого расстояния забрасывали танки бутылками с зажигательной смесью, грузины выскакивали из люков и бежали назад к своим; абхазы сбивали огонь, наскоро ремонтировали танки и пускали их в ход. Таким образом абхазам уже в первый день удалось захватить на Белом мосту, чуть выше по течению Беслетки, танк Т-55; за ночь танк был отремонтирован и на следующий день вступил в бой.
Когда Владислав Ардзинба снова позвонил Шеварднадзе, тот заявил, что в настоящее время разыскивает Тенгиза Китовани, о ситуации в Абхазии ничего не знает. Выступив по телевидению, Ардзинба сообщил о вооруженной агрессии войск Госсовета против Абхазии и объявил мобилизацию всего мужского населения от 18 до 40 лет. Основой абхазского ополчения стал полк внутренних войск. В Очамчирском районе – только здесь вдоль трассы располагались абхазские деревни – разгорелась партизанская война. Грузины заранее предполагали ее возможность и уже 14 августа подвергли бомбежке с вертолетов абхазское село Тамыш. На остальном своем протяжении трасса проходила по районам с грузинским населением; этим и объяснялась легкость продвижения войск Госсовета. Большая часть проживающих в Абхазии грузин подчинилась им, однако часть мингрелов (и даже грузин) встала на сторону Ардзинба и приняла участие в войне против Шеварднадзе. Причем, как правило, это были не звиадисты, а симпатизирующие абхазскому правительству или люди, связанные с абхазами родственными узами.
Ткварчели, ставший вслед за Гудаутой вторым центром абхазского сопротивления, был с первого дня войны отрезан от моря: все дороги, ведущие в город, сразу оказались под контролем грузин. Но госсоветовцы не пытались наступать в горы, вглубь Очамчирского района, где преобладали абхазские села; между тем Ткварчели в первый день войны был совершенно беззащитен. По ткварчельскому телевидению выступали местные деятели с обличением агрессоров, для поддержания боевого духа показывали фильм о подвигах Сида Кампеадора, защищавшего Испанию от мавров, но на въезде в город стояло лишь несколько вооруженных людей. В администрации Ткварчели задавали тон грузины, которые, с одной стороны, склонялись к соглашению с госсоветовцами, с другой – опасались «компаний», о поведении которых уже достаточно хорошо знала вся Грузия.
14-го же августа звиадисты отпустили большую часть заложников, в т. ч. Гвенцадзе; 19-го был отпущен Кавсадзе и остальные чиновники, для освобождения которых официально и собирался экспедиционный корпус; однако выводить грузинские войска из Абхазии никто не собирался и после того, как Шеварднадзе связался с Китовани. Вечером 14 августа стрельба почти прекратилась, в оккупированный район Сухуми прибыли Тенгиз Сигуа и Джаба Иоселиани (последний заявил: «Здесь горячая точка, а я люблю погреться»). Утром 15 августа грузинский десант приплыл из Поти к Гагре на двух кораблях, высадился в Гантиади, овладел Леселидзе, выбил в Россию абхазский пост из восьми человек, стоявший на границе у Псоу. Захват Гагры, населенной преимущественно грузинами, был необходим для того, чтобы перекрыть дорогу добровольцам, уже отправлявшимся в Абхазию. Гагру еще удерживали абхазы, но в тылу у них, в селе Колхида, власть захватили местные «мхедрионцы» и милиционеры-грузины.
«Абхазская фракция» Верховного Совета Абхазии во главе с Ардзинба эвакуировалась в Гудауту – этот город, исторический центр Абхазии, стал резиденцией абхазского парламента и правительства на время войны. Почти все грузинские депутаты остались в Сухуми. Тем временем абхазский лидер обратился ко всем международным организациям, начиная с ООН, к правительствам России, Турции, северокавказских республик с просьбой вмешаться в конфликт, осудить действия Госсовета, призвать его вывести войска из Абхазии. На Северном Кавказе действия грузин вызвали однозначную реакцию: было решено оказать абхазам военную помощь. Уже 15 августа КГНК и Всемирная черкесская ассоциация заявили о призыве добровольцев для войны в Абхазии. Правители северокавказских республик, естественно, не приветствовали поход волонтеров в Абхазию, так как не хотели ссориться с Москвой. Аушев был занят конфликтом с Осетией; Дудаев не хотел национальной войны, надеясь еще на союз северокавказцев с грузинским народом против России в будущем. Однако в первые же дни множество добровольцев, большей частью вооруженных, двинулось в Абхазию – как в составе отрядов КГНК, так и независимо от нее. Уже после высадки грузин у Гантиади первый отряд конфедератов во главе с председателем комитета самообороны КГНК Султаном Сосналиевым прорвался через позиции госсоветовцев и прибыл в Гудауту: 16 августа в Сухуми вступили в бой первые волонтеры – кабардинцы и казаки.
Российское казачество с самого начала приняло сторону Абхазии. Летом 1991 года конфронтация между северокавказцами и казаками (первые склонялись к поддержке российских демократов, вторые – «правых») достигла пика; за прошедший год она очень ослабла. Абхазию были склонны поддерживать скорее «красные», чем «белые» казачьи организации: Кубанская казачья рада выступала в защиту абхазов гораздо активнее, чем Кубанское казачье войско, лидеры которого были склонны рассматривать начавшуюся войну как столкновение мусульманского Северного Кавказа с христианской Грузией и считали, что негоже воевать православным с православными. Официальные власти Кубани точно так же не желали участия казаков в абхазской кампании, но последние были готовы делать это назло Ельцину. К тому же после распада Советского Союза границы между Россией и Абхазией были еще полупрозрачными, и надежно перекрыть перевалы не представлялось возможным.
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, а также руководители субъектов Российской Федерации Татарстана и Башкортостана – Минтимер Шоймиев и Муртаза Рахимов, собравшиеся в эти дни в Алматы, выразили Шеварднадзе свою крайнюю озабоченность происходящим в Абхазии и призвали его вывести оттуда грузинскую армию. Шеварднадзе успокоил их обещанием отвести свои войска к прежним местам дислокации к 19 августа. Через неделю после истечения этого срока такое же заявление сделал даже «естественный союзник» Грузии, президент Литвы Витаутас Ландсбергис. Все призывы этих лидеров не оказали на ситуацию никакого реального влияния – хотя бы потому, что их республики не граничили с Грузией.
Правительство России вначале отнеслось к предприятию Госсовета неодобрительно, и некоторое время абхазы продолжали надеяться на помощь Москвы. Несмотря на изрядное количество погибших, войну еще можно было остановить. Вывод грузинских войск означал бы немедленное ее прекращение, поскольку местные грузины и абхазы еще не были вовлечены в межнациональный конфликт. Но Ельцин сделал свой выбор еще в Дагомысе, вооружив Шеварднадзе для войны с Абхазией. 16 августа российское правительство изъявило намерение не пропускать добровольцев через Псоу и вообще препятствовать тем северокавказцам, казакам и русским, которые будут пытаться принять участие в войне. В то же время многие влиятельные российские государственные деятели, начиная с Сергея Бабурина, Константина Затулина, Владимира Исакова, встали на защиту абхазов. Секретарь Совета безопасности Российской Федерации Юрий Скоков в эти месяцы активно поддерживал Абхазию против Грузии. Осудили действия Грузии и некоторые представители демократического лагеря (Галина Старовойтова, Елена Боннэр, Валерия Новодворская), но большинство российских демократов приняли сторону Шеварднадзе. Российское правительство ничего не сделало для защиты русских, проживающих в Абхазии, и эвакуировало только тех отдыхающих, которые имели российскую прописку. А между тем в самом начале войны Греция прислала суда за местными греками, Израиль за евреями – корабли и самолеты, и даже Эстония направила в Абхазию свои самолеты за эстонцами, жившими компактными группами в некоторых селах.
16 августа грузинские войска возобновили наступление на Сухуми и в первой половине дня захватили Сухумскую (Чернявскую) гору с телевышкой. Грузины наладили телевещание и сами вышли в эфир; Гиви Ломинадзе, прибывший в Абхазию с грузинской армией, объявил, что абхазское правительство сдалось. В то же время грузины вступили в переговоры с абхазами, и вечером 16 августа было достигнуто соглашение о выводе из контролируемых абхазами Сухуми и Гагры всех вооруженных отрядов. Абхазам пришлось принять такие условия, потому что они не видели возможности удержать эти города с преобладающим грузинским населением. Они уже понимали, что придется воевать, но надеялись потянуть время, чтобы завершить формирование ополчения. К утру 17 августа абхазские отряды отошли из Сухуми на запад, за реку Гумиста. Грузины соблюдали договор около полутора суток. За это время российские военные успели эвакуировать большую часть отдыхающих. Шеварднадзе перестал делать вид, что вторжение в Абхазию противоречит его воле. 17 августа он заявил, что на заседании Госсовета будут рассматривать вопрос о введении комендантского часа в Сухуми и что «грузинское правительство намерено восстановить свою власть на всей территории Грузии». Эта власть будет укрепляться, но интересам Абхазии и абхазов ничего не угрожает, заявил Шеварднадзе. Затем сам Шеварднадзе предъявил Ардзинба ультиматум с требованием его отставки, а от абхазского правительства потребовал выдать Ардзинба властям Грузии.
Между тем абхазы лихорадочно искали возможность вооружиться: внезапность нападения лишила их значительной части оружия и боеприпасов. В первые же дни войны без боя был разоружен 643-й российский полк ПВО, дислоцированный в Абхазии. В результате абхазам досталось (по информации российской стороны) 984 автомата, 267 пистолетов, 18 ручных пулеметов, 600 сигнальных ракет, более 500 гранат и свыше полутора миллионов патронов различных калибров, а также различная автомобильная техника. Еще до этого российские военные передали абхазам шесть БМП с полным боекомплектом, 6 пулеметов, 367 гранат Ф-1 и около 50 тыс. патронов. Таким образом, абхазы начали войну не с голыми руками, и это сделало возможным не только сопротивление, но и укрепление безоружных районов, прежде всего окруженного на востоке города Ткварчели.
Утром 18 августа грузинские войска возобновили наступление и заняли Сухуми; в 12.30 два офицера из подразделения генерала Гелы Ланчава сорвали со здания парламента абхазский флаг, взамен подняли грузинский с автографом Тенгиза Китовани. Грабежи охватили весь город, хотя грузинское командование и распорядилось не задерживаться и наступать дальше, на Гудауту. В 17 часов дня грузины перешли реку Гумиста к западу от Сухуми и вступили в село Нижняя Эшера, где завязались бои. Сухуми был оккупирован полностью. Еще в полдень Тенгиз Китовани заявил: «Абхазская кампания подошла к концу».
«Нащи пришли! Нащи пришли!» – кричали высыпавшие на балконы грузинки, приветствуя колонну госсоветовских танков. Один из «нащих», высунувшись из люка, выпустил вокруг себя очередь из автомата – приветствовавшие в панике шарахнулись в свои дома. Так начался долгий и мрачный период противостояния, после которого абхазской столице уже не суждено было возродиться во всей прежней красе.
31. ПЕРВЫЕ ДНИ
«Ни абхазскому народу, ни другим, кто проживает в Абхазии, нечего опасаться за свою свободу – напротив, именно сейчас они могут быть уверены в том, что принципы демократического созидания, которые положены во главу угла общегрузинской политики, приведут к справедливому социально-политическому устройству общества».
Эдуард Шеварднадзе,
19 августа 1992 года.
«Мы будем сражаться до тех пор, пока последний солдат Госсовета не покинет территорию Абхазии. Мы будем воевать, мы будем их убивать».
Зураб Ачба, заместитель председателя
Народного форума «Аидгылара».
20 августа 1992 года.
19 августа абхазские ополченцы, оставив Гагру, отступили мимо Колхиды к поселку Бзыбь, расположенному к западу от реки с тем же названием. Грузинские войска беспрепятственно заняли Гагру и овладели всем районом от реки Псоу до Гагрского хребта, населенным преимущественно грузинами. На этом успехи Госсовета окончились, хотя на первый взгляд казалось, что положение Абхазии безнадежно. Правительство Абхазии еще контролировало большую часть республики, но под властью отрядов Госсовета оказались четыре города из шести, в том числе столица, и российско-абхазская граница вдоль реки Псоу; Гудаута была таким образом окружена частично – с двух сторон, Ткварчели – полностью. Вся долина реки Кодор сразу подчинилась власти Госсовета, в верховьях и по среднему течению реки преобладали сваны, оружия у них было предостаточно, и за все время войны грузины даже не вводили сюда свои войска. На восточном берегу Гумисты грузины закрепились прочно и впоследствии мало-помалу взяли под контроль все села, расположенные к северу от Сухуми в районе Двуречья.
Но за Гумистой грузинское наступление захлебнулось. Войска Госсовета вступили здесь на территорию с полным преобладанием абхазского населения, и характер войны сразу изменился. Во всех абхазских селах грузины чувствовали себя очень неуверенно: здесь они могли ожидать нападения партизан в любой момент и откуда угодно. Большинство их было жителями равнин; ночью, в незнакомых горах, они испытывали постоянный страх. Этим объяснялась бесцельная стрельба, которую гвардейцы вели из всех видов оружия: стреляли «для храбрости», для храбрости же употребляли наркотики. Так как дисциплиной воины Госсовета никогда не отличались, то в любом занятом ими «вражеском» городе или селе, независимо от того, разрешали им командиры или нет, начинали грабить местных жителей, а в ответ разгоралось вооруженное сопротивление. В таких случаях, если захваченный район относился к числу стратегически важных, грузинам ничего не оставалось, как развернуть беспощадный террор с целью изгнания местных абхазов. Так произошло потом в прибрежной части Очамчирского района; за Гумистой же грузины не могли тратить время – нужно было немедленно наступать. Однако за Эшерой находился особенно труднопроходимый участок гор; на извилистой автодороге – единственной, по которой могли бы двигаться грузинские войска, – даже слабое абхазское ополчение оказалось в состоянии остановить их. Абхазы перекрывали дорогу блоками, устраивали завалы; грузинские танки в горах не могли маневрировать, абхазы в первые же дни боев в Эшере подбили четыре танка, много грузин погибло. После ожесточенных боев 20 – 21 августа госсоветовцы были вынуждены отступить за Гумисту. В горах над Сухуми начали действовать партизанские отряды.
Абхазское правительство в Гудауте не смогло бы долго продержаться, если бы с самого начала войны весь абхазский народ не превратился в единое целое, не ощутил Грузию, грузинское государство по другую линию фронта. Лишь крохотная кучка абхазов приняла сторону Госсовета – позднее они бежали в Тбилиси вместе с грузинами – но против своего народа не поднял оружие практически никто. Впрочем, сотрудничать с новыми хозяевами многим даже не приходило в голову: сам внешний вид грузинской гвардии, двигавшейся утром 14 августа по приморской трассе на Сухуми, поразил всех, кто стал свидетелем этих событий. Лишь часть грузинских бойцов была экипирована по правилам, во многих можно было признать солдат лишь по висящим через плечо автоматам. В мятых спортивных штанах, небритые, со всклокоченными волосами, с ногами, обутыми в резиновые тапочки или грязные кеды, с торчащими из карманов бутылками, они отбирали у крестьян, вышедших, как обычно, на трассу для торговли, арбузы и дыни, ломали их прямо руками и ели, капая соком на землю. Позднее и в абхазском ополчении можно было встретить такие фигуры – но это была регулярная армия Грузии! Поселившись в богатых квартирах, многие из госсоветовцев ударились в беспробудное пьянство, быстро забивая мусоропроводы, выбрасывая за дверь бутылки и использованные шприцы; на лестничных площадках громоздились горы хлама. Затем они отправлялись в рейды по городу, разыскивая по «черным спискам» нелояльных граждан враждебной национальности, к вечеру возвращались с добычей и до утра, не давая спать новым соседям, сколачивали ящики, упаковывая добро. В Грузии собирались в отряды и ехали в Абхазию уголовники, соблазненные возможностью поживиться после первых успехов передовой армии.
В городе уже начались убийства по «черным спискам»; в промежутках между боями абхазы уходили (как правило, в сопровождении друзей или родственников – грузин и мингрелов) из города через Гумисту или в Ткварчели. Уехать из Сухуми или хотя бы вывезти женщин и детей старались и представители других национальностей, в том числе и грузинской. В первые дни войны в перерывах между боями из Сухуми и даже из Очамчиры и Ткварчели к российской границе даже ходили автобусы – настолько велика была вера, что конфликт будет недолгим и Абхазия вернется к прежней жизни не позже Нового года.
20 августа руководители республик и краев Юга России обратились к Ельцину с призывом прореагировать на события в Абхазии и предложить Грузии вывести оттуда войска. Но Россия, следуя принципу «невмешательства в дела суверенной Грузии», однозначно поддержала последнюю. Официальное телевидение «Останкино» называло законное правительство Абхазии не иначе как «абхазскими (или «гудаутскими») сепаратистами», северокавказских добровольцев – «наемниками»; Абхазию все настойчивее связывали со сторонниками старого режима, несмотря на то, что единственным «антикоммунистическим» деянием грузинских боевиков стало снесение головы памятника Ленину перед зданием Совета Министров Абхазии. Еще хуже была информирована западная общественность. «Нью-Йорк Таймс» в октябре 1992 года называла абхазов «тюркоязычным и главным образом мусульманским народом», сообщала о провозглашении Абхазией независимости и совершенно серьезно обсуждала возможность российско-грузинской войны.
Между тем с Северного Кавказа продолжалось движение отрядов Конфедерации в Абхазию. В Грозном чеченцы формировали их, не спрашивая разрешения президента; да и сам Дудаев не мог препятствовать им воевать против союзника Кремля и противника чеченской независимости. Из народов Северного Кавказа только балкарцы не поддержали Абхазию, они враждовали с кабардинцами, требуя создания независимой Балкарии; известный своей дружбой с Госсоветом заместитель командующего ЗакВО генерал Суфьян Беппаев был балкарцем и позднее возглавил на родине национальное движение. Карачаевцы не только согласились пропускать бойцов КГНК через свои земли, но и сами шли добровольцами. Звиад Гамсахурдия после захвата Сухуми выступил с неслыханным в его устах призывом «помочь мужественному абхазскому народу против хунты Шеварднадзе». О реакции мингрельских звиадистов на абхазские события будет сказано ниже. Абхазы сильно надеялись на поддержку Турции, где проходили большие митинги абхазской диаспоры; из Турции ехали защищать Абхазию добровольцы – потомки абхазов-махаджиров. Однако глава правительства Турции Сулейман Демирель занял крайне осторожную позицию, и действия Госсовета охарактеризовал как ошибочные; в дальнейшем Турция продолжала регулярно оказывать Грузии гуманитарную помощь. Даже Руслан Хасбулатов осудил действия Дудаева, когда тот все-таки отправил в Абхазию вертолеты с грузом гуманитарной помощи и оружием. Многие не сомневались в близком окончании войны, в скором падении Гудауты; Ткварчели после этого практически не смог бы сопротивляться.
В Ткварчели в начале войны абхазы были настолько слабы, а положение города казалось таким безнадежным, что грузины из ткварчельского руководства 19 августа отправились в Очамчиру на переговоры с грузинским полковником Курашвили и договорились о сдаче города. Госсоветовцы обещали не вводить войска в город, взамен требуя признать власть Грузии и снять со здания администрации абхазский флаг. Абхазские ополченцы, готовящие оборону города, не могли бы противостоять грузинской армии. Они уже приняли решение отступить из Ткварчели в шахтерские поселки вверх по течению Галидзги и в абхазские деревни вокруг города и вести там партизанскую войну. Но тут слухи о переговорах и планирующейся сдаче города достигли прибрежных сел, и в город на джипах приехали партизаны из Тамыша. Флаг был уже снят, но абхазы с яростью набросились на «предателей» (по одной из версий, воткнули нож в стол перед главой администрации города) и заставили их отказаться от договора с грузинами. 21 августа в Ткварчели окончательно взяла верх «абхазская» партия, и абхазский флаг снова развевался над зданием администрации.
Впоследствии выяснилось, что капитуляция Ткварчели стала бы роковой ошибкой даже для местных грузин, которые согласились на сдачу, увидев в армии Курашвили относительную дисциплину и хорошее снаряжение, вплоть до полевой кухни, – короче говоря, она выглядела как регулярная. Но когда несколько дней спустя они явились в Очамчиру снова, чтобы сообщить о провале договора, то застали здесь лишь нескольких офицеров Курашвили. Последние дали совет немедленно вернуться в Ткварчели, «окопаться и никого не впускать», поскольку отряду Курашвили приказано идти в Сухуми, где грузинам не удалось прорвать абхазскую оборону, а Очамчирский район отдан под контроль отряду «Белый орел», который не щадит «ни женщин, ни детей, ни абхазов, ни грузин». И грузинские чиновники вернулись в Ткварчели. На своих должностях они оставались еще некоторое время, но к концу 1992 года были постепенно смещены абхазами; большинство их покинуло город.
* * *
Еще 18 августа парламент Конфедерации горских народов, собравшийся в Грозном, официально принял решение о сборе и отправке в Абхазию отрядов добровольцев и предъявил Госсовету ультиматум: вывести войска до 21 августа 1992 года – в противном случае Конфедерация объявляет Грузии войну. 19 августа Совет атаманов Кубанской казачьей рады в обращении к Ельцину заявил, что кубанское казачество «решительно встанет на защиту абхазского и славянского населения Абхазии». Вначале российские власти чинили добровольцам множество препятствий. Однако и кавказцам, и казакам, как правило, удавалось их преодолевать и договариваться даже с вооруженными подразделениями, призванными не пропускать их. К примеру, чеченским волонтерам, ехавшим на тринадцати автобусах, удалось добраться до Пятигорска, когда им преградили дорогу отряды милиции; чеченцы не растерялись и в ходе переговоров захватили в заложники мэра Пятигорска, после чего властям пришлось открыть им дорогу. Преодолеть высокогорные перевалы, чтобы проникнуть в Бзыбское ущелье Абхазии, для горцев не составляло большого труда. Прибытие каждой новой группы добровольцев увеличивало шансы абхазов на успех. Многие из прибывших показали себя хорошими бойцами: казаки отличались знанием оружия, многие имели боевой опыт; чеченцы – поражавшей противника свирепостью и храбростью, порой они убивали ножами грузин, вооруженных автоматами Калашникова. Еще чаще чеченские бойцы в одиночку захватывали грузинские танки: вскочив на танк, чеченец набрасывал на смотровые щели плащ-палатку; танк терял управление, и когда боец высовывался из люка, чтобы осмотреться, чеченец перерезал ему горло, прыгал в люк, закалывал всех остальных и уезжал на абхазские позиции.
Срок ультиматума КГНК истек 21 августа, и ее парламент заявил о переходе к решительным действиям: добровольцам предписывалось прорываться в Абхазию любыми путями, все грузины на территории республик Северного Кавказа объявлялись заложниками, а Тбилиси – «зоной бедствия», здесь планировались террористические акты. Конечно, охота за головами государственных деятелей противоречила международным нормам, но могла стать сильнодействующим средством в борьбе против грузинского правительства; однако в этот период чеченцы еще не имели опыта таких «спецопераций». Забегая вперед, скажем, что захватов грузин на Северном Кавказе в заложники так и не произошло, а теракт был зарегистрирован только один: неизвестные лица обстреляли квартиру Тенгиза Китовани. Хотя они перепутали время и место, и никто не пострадал, Китовани сделал соответствующие выводы и срочно передал командование абхазской кампанией Георгию Каркарашвили, в сентябре 1992 года получившему чин генерал-майора.
Тем временем 21 августа абхазские ополченцы добились первых успехов в борьбе с грузинской авиацией и флотом. Они подбили вертолет, бомбивший абхазские позиции в Эшере; тогда же у Пицунды был захвачен и отконвоирован в Гудауту катер с грузинскими боевиками. В начале войны абхазы спешно переоборудовали несколько морских прогулочных катеров и глиссеров с озера Рица для ведения боевых действий на море. Абхазскому флоту сразу удалось захватить инициативу; грузины ни разу не пытались атаковать абхазские корабли, а абхазский флот за время войны не имел потерь в личном составе.
В тот же день был обменян на пленного сына генерала Шадури захваченный в заложники глава администрации Очамчиры Гургулия. Он, в частности, сообщил, что присутствовавший на его допросе Тенгиз Китовани выразил общее мнение грузинских военных, находившихся в Абхазии: «Ни о каком суверенитете и автономии Абхазии, Аджарии и Осетии речи быть не может». Однако ни Шеварднадзе, ни другие руководители Госсовета официально не заявляли о намерении ликвидировать абхазскую автономию. Им было важно уничтожить квотный парламент и восстановить пропорциональное соотношение грузинских и абхазских депутатов.[41]
32. КАПКАН ЗАЩЕЛКНУЛСЯ
Поход войск Госсовета на Сухуми не обсуждался в грузинском парламенте, по причине отсутствия такового, и решение о начале кампании принималось в самом узком кругу. Но когда грузинский народ был поставлен перед фактом, огромное большинство грузин в разной степени выразило поддержку правительству в этой войне. Слишком долго шло нагнетание: от лозунгов 1989 года, от националистической пропаганды пришедших к власти звиадистов, от аннексии Абхазии Сталиным и Берия, от великой грузинской колонизации. Шеварднадзе мастерски обратил себе на пользу неистовую ура-патриотческую пропаганду звиадистов. И оппозиционеры, недовольные пророссийской политикой Госсовета, и гонимые звиадисты, и просвещенные интеллигенты – все они уже давно считали завоевание Абхазии своей Главной Войной. Теперь, даже не желая того, они поддерживали воюющих шевардистов как «своих» против «чужаков» – против абхазов, кавказцев и казаков. Многим кружила голову идея священной борьбы против Москвы, чему ничуть не мешала официальная дружба Шеварднадзе с Ельциным. И если далеко не все грузины одобряли развязанную войну, то пораженческих настроений не испытывал почти никто; любому грузину казалось кощунством желать победы абхазам. Для сплочения нации начало войны против «абхазских сепаратистов» было идеальным, беспроигрышным ходом.
Именно потому, что грузино-абхазское противостояние накалялось так долго, конфликт сразу же развернулся в настоящую широкомасштабную войну – в отличие от Южной Осетии, где он развивался медленно, по нарастающей. Но не только потому. В Абхазии началась грандиозная схватка Грузии со всем Северным Кавказом: для него абхазская война тоже стала Главной. Борьба за независимость Абхазии символизировала в то время для северокавказцев право на собственную политику и даже на собственную военную кампанию. Именно в Абхазии была учреждена Ассамблея и провозглашена Конфедерация горских народов Кавказа; столицей КГНК по-прежнему считался Сухуми (правда, на время войны ею был объявлен Нальчик). И с начала войны на помощь абхазам пришли не только представители адыгских народов – кабардинцы, черкесы, абазины, адыгейцы, шапсуги, – но и другие народы Конфедерации: чеченцы, ингуши, осетины, лакцы, лезгины. Огромную роль в начале войны сыграла помощь Джохара Дудаева; из всех союзников Абхазии только он мог распоряжаться оружием и боеприпасами, не оглядываясь ни на кого.
Вожди антимосковской коалиции – Дудаев и Гамсахурдия – ясно видели, что затеянная Шеварднадзе война неминуемо ослабит северокавказцев и грузин, посеет национальную вражду между ними. Поэтому Дудаев не сразу решился помогать Абхазии, а Гамсахурдия выступил против агрессии Госсовета, чем заслужил со стороны ряда грузинских националистов ярлык «предателя нации»; абхазы же отнеслись к его новой позиции скептически-насмешливо, многие в Абхазии уже считали его политическим трупом. Дудаев ранее критиковал абхазов за их пророссийскую ориентацию и летом 1992 года не хотел посылать отряды для защиты Южной Осетии, однако теперь он фактически вступил в войну с Шеварднадзе на стороне Ардзинба. Чеченцы, воевавшие в Абхазии, позднее составили у себя на родине «абхазский батальон» – костяк ичкерийской армии.
Движению звиадистов было суждено претерпеть еще более сложную эволюцию. Летом 1992 года улучшились отношения абхазов с мингрелами, причем именно с теми, кто жил в собственно Мингрелии и составлял большинство звиадистской партии. Жители Мингрелии на себе испытали все, что сами раньше готовили абхазам, и поэтому утратили значительную часть прежней непримиримости. Уже 17 августа звиадисты Юрия Бадзагуа, скрывавшегося в Окумском ущелье, предложили ткварчельским абхазам союз против госсоветовцев. Чуть позже (28 августа) Лоти Кобалия открыто заявил, что считает правомерными действия Конфедерации, потребовал вывести войска Госсовета из Абхазии. Пока что звиадисты изменили методы своей «подрывной деятельности»: вместо дальнерейсовых поездов, которые после 14 августа 1992 года перестали ходить здесь вовсе, они захватывали шедшие из Абхазии машины с награбленным и забирали его себе. Добыча была отборной: в начале войны госсоветовцы брали только самое ценное – золото и драгоценности, новые автомобили, видеомагнитофоны, телевизоры, ковры. С самого начала грабили абхазов, армян, греков, евреев, затем переключились на богатых мингрелов и грузин: их для оправдания можно было объявить звиадистами.
Русские жители Сухуми оказались объектом террора с самого начала: сыграли свою роль и бытовая враждебность, и уже традиционная незащищенность русского населения в «горячих точках». Официальная статистика страдает неточностями и искажениями, однако можно утверждать с уверенностью: большинство жертв среди мирного населения Абхазии во время грузино-абхазской войны составляли именно славяне. Они же подвергались наиболее зверским расправам, пыткам и истязаниям: целью было создать у русскоязычного населения повальный страх и заставить «очистить» территорию. Многие были убиты тайно и навсегда остались «пропавшими без вести», другие бежали из Абхазии при помощи русских военных, укрываясь на российских базах на побережье, в которые войска Госсовета не имели права вступать. Грузины знали, что даже подчинив абхазов, они вряд ли сумеют полностью изгнать их из республики; зато искоренить русское население «золотого берега» было вполне посильной задачей.
Положение звиадистских партизан Мингрелии с началом абхазской кампании улучшилось, поскольку война укатилась к Сухуми, а они остались в тылу грузинской армии. Но в то же время госсоветовцы могли теперь ударить по Мингрелии не только с востока, но и с северо-запада, из Абхазии. Здесь они удерживали занятые районы намного крепче, чем в Мингрелии, и не случайно: в Абхазии они мало-помалу стали выступать в роли защитников от абхазов, и грузинское население волей-неволей мирилось с их властью. Позже, когда Шеварднадзе удалось превратить войну в общенациональную, все эти факторы привели к частичному расколу не только звиадистской партии, но и мингрельской нации. Однако год спустя мингрельская карта снова сыграла против самого Шеварднадзе.
Итак, Госсовету удалось временно нейтрализовать звиадистов; дудаевцы же выступили в поддержку коалиции «Северный Кавказ – Абхазия» против альянса «Ельцин – Шеварднадзе». А значительная часть российских граждан в этой войне симпатизировала Абхазии, и много русских добровольцев прибыло в республику уже в первые недели, причем некоторые из них даже не бывали в Абхазии прежде. Абхазы пользовались сочувствием прежде всего потому, что слишком очевидно было численное превосходство противника; добровольцы ехали на помощь прежде всего из сочувствия к маленькому народу, подвергшемуся внезапному нападению. Не все были уверены в победе, но в справедливости войны были уверены все; это ощущение правоты больше, чем что бы то ни было, объединяло бойцов разных наций – в сражающейся Республике Абхазия не было другой идеологии. Абхазы воевали за свою независимость, кавказцы из Конфедерации – за братский абхазский народ и во имя горского единства, русские и казаки – за друзей России против врагов России; но все были одинаково уверены, что борются за правое дело. Приднестровцы и осетины Севера и Юга отправлялись в Абхазию не только из чувства солидарности, но и желая помочь им создать еще одну самопровозглашенную республику: в то время еще не угасла надежда на скорое признание мировым сообществом независимости тех наций, которые докажут свое усердие в борьбе.
Ради справедливости надо отметить, что в войсках Госсовета также воевали русские (из России), именно они и представляли из себя наемников и воевали не за идею, а за деньги; однако их было немного и их роль была невелика.[42] Часть наемников Госсовета воевала на стороне Грузии одновременно и по убеждению: сперва – прибалтийцы, главным образом девушки-снайперы (их прозвали «белые колготки»), а позднее – украинцы. Все они считали, что воюют против «имперской Москвы», что тоже являлось результатом шеварднадзевской пропаганды; об антироссийской пропаганде в Грузии следует говорить отдельно. В целом же в грузинских войсках с начала войны преобладали грузины (жители внутренних районов Грузии); Тбилиси мобилизовывал и проживавших в Грузии армян и азербайджанцев, но они воевать против абхазов не желали, а госсоветовцы не доверяли им. С абхазской же стороны в войне участвовали представители множества народов, и фактически соотношение уравнялось в первые же недели. Поэтому «блицкриг», на который Госсовет еще мог надеяться в первые дни, теперь стал совершенно невозможен.
Передовые отряды грузин, имевшие хоть какой-то опыт военных действий, оказались не в состоянии сломить сопротивление абхазов, так как те явно превосходили их боевым духом. Шедшие в арьергарде отряды мародеров умели только грабить; молодые патриоты-грузины, приехавшие в Абхазию «защищать Родину», но увидевшие своими глазами грабежи и зверства над мирным населением, стали «дезертировать», т.е. попросту уезжать домой. Когда же после первых неудач на фронте в Грузии начались разговоры о возможной всеобщей мобилизации, грузинские призывники начали эмигрировать в Россию, чтобы не погибать в бессмысленной кровавой бойне.
21 августа через перевал Санчара из Карачаево-Черкессии в Абхазию прошел отряд кавказских добровольцев (чеченцев, адыгейцев, кабардинцев, абазин), возглавляемый 27-летним Шамилем Басаевым, который до того успел принять участие лишь в карабахской войне на стороне азербайджанцев, но быстро рассорился с ними. В Абхазии он мог воевать по своему усмотрению, часто не выполнял приказов и не подчинялся абхазским командирам, однако его отряд сыграл громадную роль в войне с Грузией. Уже 22 августа Басаев вступил в бой с грузинами на Гумисте; его люди доставили в Абхазию гранатометы, которых у абхазов не было вовсе, и это помогло укрепить фронты в Гагрском и Гудаутском районах, а вскоре и перейти в наступление.
Грузины изо всех сил пытались прорвать оборону абхазов, но им не удалось сделать это ни на Гумисте, ни у реки Бзыбь. Пока грузины тратили время на эти бесплодные атаки, у них в тылу, в Очамчирском районе, в каждом большом абхазском селе один за другим появлялись отряды сопротивления; каждый отряд принимал своеобразное название – «Скорпион», «Каскад», «Стамбул», «Лиса», «Дельфин», «Медведь», «Маугли» и т.д. Во главе их становились, как правило, бывшие «афганцы»: Мераб Кишмария возглавил один из сильнейших партизанских отрядов, действовавший в районе села Моква, Динвар Асландзия – оборону города Ткварчели.
22 августа на Гумистинском фронте грузины впервые применили химическое оружие и тогда же – игольчатые снаряды; но и это им не помогло. Мало того, ночью 25 августа отряды абхазов и горцев-конфедератов перешли Гумисту, напали на Сухуми; потери грузин были значительно большими, чем у противника. В тот же день в 12.30 Георгий Каркарашвили выступил по Абхазскому телевидению – его передачи по-прежнему принимала вся Абхазия – со своим знаменитым обращением, в котором, в частности, предъявил правительству Абхазии ультиматум о сдаче в 24 часа. Содержание его речи буквально шокировало всех, кто помнил его благовоспитанность и корректность во время пребывания грузинских войск в Абхазии в феврале этого года. Стоит привести самый значительный отрывок из его выступления:
«...Могу сразу заверить, особенно сторонников господина Ардзинба, тех сепаратистов, которые под именем какого-то «Горного союза»[43] хотят побеспокоить мирных жителей и запугать их: мы не из пугливых, и все приезжие, которые летом хотели отдохнуть на море в Грузии, найдут здесь братскую могилу. Все, кто зашли сюда с автоматом. А в ответ на выступление председателя этого так называемого «Горного союза» господина Шанибова, в котором он объявляет Тбилиси зоной бедствия, где будут задействованы террористические группы, я хочу сразу заверить тех, кто попался на удочку этих сепаратистов, что мы в состоянии разобраться здесь, у нас дома. Мы в состоянии наказать еще кое-кого, кто слишком много говорит и ничего не может делать, как господин Шанибов.
Предупреждаю: с сегодняшнего дня грузинской стороне будет запрещено взятие военнопленных. Чтобы не было такого подхода, как будто грузины убивают всех абхазов. Это у нас принято первое решение, чтобы пленных не брать. Те, кто встретит правительственные войска Республики Грузия с оружием, независимо от национальности – русский, армянин, грузин, абхаз или еще кто-то из жителей, проживающих в Грузии, кто встретит правительственные войска с оружием, попадут под действие приказа о том, чтобы пленных не брать.
А всем мирным жителям, заинтересованным в единстве и целостности Грузии, мы ручаемся и обещаем неприкосновенность. Как вы знаете, были маленькие инциденты, факты, когда грузинское население в первые дни расправлялось с этими экстремистами и сепаратистами. С сегодняшнего дня это прекратится, потому что мы не хотим никакому мирному жителю сделать вреда и чтобы кто-то пожертвовал собой в борьбе за единство Грузии, но это не относится к сепаратистам и экстремистам, которые надеются на какую-то помощь от «Горного союза».
А если какие-то были и сказки, как будто здесь, в рядах гвардии, существует беспорядок, разлагается личный состав, я могу обещать, что этого не будет... Еще более я могу кого-то обрадовать, что сегодня я лично вызову все вооруженные формирования, которые действуют в Грузии. Независимо от политического мировоззрения или подхода к Госсовету или бывшему президенту Грузии лично я с сегодняшнего дня по телевидению Грузии попрошу все вооруженные формирования, чтобы они вошли в общий штаб, который будет действовать сначала в Сухуми, а дальше может быть перенесен в Гудауту, если они не успокоятся. Я лично через Госсовет потребую, чтобы была объявлена всеобщая мобилизация всех вооруженных формирований. Одновременно мы будем вести мирные переговоры, так как не хотим, чтобы после победы Грузии остались сожженные деревни, разграбленные дома. Мы заинтересованы в том, чтобы Грузия была единой, красивой и расцветала в будущем.
В том случае, если переговоры не достигнут успеха, я могу заверить этих сепаратистов, что если из общей численности погибнет сто тысяч грузин, то из ваших погибнут все девяносто семь тысяч, которые будут поддерживать решения Ардзинба. Хочу обратиться ко всем жителям, которые проживают в этом регионе, чтобы они знали, что мы не боремся ни против абхазов, ни против армян, грузин или русских, мы боремся за единство Грузии.
Хочу дать совет лично господину Ардзинба: пускай он не сделает так, чтобы абхазская нация осталась без потомков, потому что все жертвы и всю ответственность он возьмет на себя. Пускай он воспримет как ультиматум, что если через двадцать четыре часа эти бандитские, так называемые «военные действия» с абхазской стороны не прекратятся, то грузинская национальная гвардия и все части формирований, которые уже прибывают из Тбилиси, Кутаиси и из разных городов, сходят в гости к господину Ардзинба уже после истечения этого срока».[44]
33. ДИПЛОМАТИЯ
Ультиматум Каркарашвили, несмотря на уверенный тон, каким он был произнесен, возымел скорее обратное действие – абхазы лишний раз убедились, что переговоры с ними будут вестись исключительно с позиции силы. Военные действия продолжались. День ото дня абхазы и их союзники приобретали военный опыт и отнимали у противника все новую боевую технику. Необходимость обороняться против численно превосходящего врага заставляла абхазов проявлять большую изобретательность, придумывать самые разнообразные военные хитрости, сочетать позиционную оборону с неожиданными нападениями и быстрыми отступлениями. Так произошло в ночь на 26 августа, когда абхазы вместе с кавказскими добровольцами, перейдя Гумисту, напали на Сухуми, прорвались вплоть до железнодорожного вокзала. Одновременно Шамиль Басаев перешел Гумисту в ее низовьях и нанес сокрушительное поражение грузинам, разгромил танковый батальон, расстрелял грузинские казармы; весь бой длился несколько часов, около полудня Басаев отступил, потеряв убитым лишь одного человека, в то время как с грузинской стороны погибло не менее ста солдат. Наступление абхазов на вокзал было менее удачным, они потеряли здесь 25 бойцов убитыми. На Бзыбском фронте тоже состоялась атака, абхазские отряды проникли до самой Гагры, на ее улицах шли перестрелки с передовыми частями абхазов. Однако они снова отступили за прежние линии фронтов: абхазы были слишком слабы и почти не имели бронетехники. В телевизионном репортаже с места ночного боя на вокзале грузинские солдаты повторяли: «абсурд!», потрясая перед камерой неразорвавшимися абхазскими гранатами, сделанными из консервных банок. Невозможно, бессмысленно, утверждали они, противостоять с таким оружием современной армии. Грузины по-прежнему относились к абхазам с пренебрежением, уверяли друг друга и весь мир в своей близкой победе. Ельцин в тот же день заявил, что «всецело поддерживает территориальную целостность Грузии» и будет всеми мерами препятствовать поддержке Абхазии Северным Кавказом. Джаба Иоселиани, со своей стороны, пообещал: «Через три-четыре дня птичка не пролетит через перевалы». В этот же день (27 августа) Ельцин обратился к правительствам Грузии и Абхазии с предложением вступить в переговоры, и в Москве началась подготовка трехсторонней встречи на высшем уровне руководителей России, Грузии и Абхазии, а также ряда республик и краев Северного Кавказа и Юга России. Официально она рассматривалась как переговоры Грузии и России: граждане именно этих двух государств, согласно международным канонам, участвовали в конфликте. Эта нелепая схема была призвана лишний раз подчеркнуть верность Москвы и Тбилиси принципу нерушимости советских границ, а в дальнейшем сыграла на руку госсоветовцам, объявившим абхазский конфликт войной между Грузией и Россией.
Перед переговорами, назначенными на 3 сентября, грузины сделали ряд попыток добиться решающего перелома в свою пользу на обоих фронтах. 27 августа грузины установили гаубицы на горе Мамзыщха – на высоте 1873, господствовавшей над Гагрой и долиной Бзыби. Абхазские позиции на Бзыбском фронте оказались под угрозой: противнику было легче наступать на Пицунду и Гудауту со стороны Гагры, чем со стороны Сухуми; между тем по долине Бзыби шла единственная дорога, по которой – через район озера Рица – еще пробирались в Абхазию добровольцы. Поэтому абхазы решились на штурм высоты: в полдень 29 августа гора Мамзыщха была взята отрядами Басаева и югоосетинских волонтеров, и контроль над ней госсоветовцам так и не удалось восстановить.
Явные неудачи грузин совпали с активизацией действий мингрельских партизан. В конце августа 1992 года звиадисты попытались поднять восстание также и на востоке Грузии – в Кахети. По всей видимости, из Чечни через Азербайджан в район Кварели проникли группы вооруженных звиадистов, которые начали там боевые действия. 1 – 2 сентября войска Госсовета нанесли им поражение и рассеяли, но весь сентябрь в Кварельском районе наблюдались вспышки партизанской войны. Грузинская пропаганда с началом абхазской кампании вновь запустила в оборот легенду о Мингрело-Абхазской республике. Однако уже в это время часть мингрелов, проживавших в Абхазии, присоединилась к госсоветовским войскам.
Представители же негрузинского населения Абхазии – русские, армяне, турки, греки, украинцы, эстонцы – то есть все, кто ранее поддерживал абхазское правительство, подключались к боевым действиям на стороне абхазов. Последние с самого начала не особенно на них надеялись, ожидая помощи главным образом с Северного Кавказа и из стран Ближнего Востока – от махаджиров. Теперь же, когда негрузинские общины подняли оружие в защиту абхазов, большая часть населения республики оказалась в состоянии войны с Госсоветом. С каждым днем война все больше напоминала провалившийся поход Гамсахурдия в Южную Осетию. Это подстегнуло госсоветовцев и толкнуло их на новую попытку наступления. Несмотря на заключенное 29 августа в Сочи соглашение о прекращении огня до московских переговоров, намеченных на 3 сентября, грузины не прекращали артобстрелов абхазских позиций на Гумисте. На протест абхазской стороны Каркарашвили отвечал: «Я не собираюсь соблюдать эти договоренности. Я должен захватить мельзавод и нефтебазу». Эти объекты находились в Нижней Эшере. В тот же день, 31 августа, госсоветовцы после массированной артподготовки снова форсировали Гумисту, на этот раз вброд, и начали свое самое большое наступление за всю войну. Грузины обстреливали абхазские позиции из установок «Град», их превосходство в бронетехнике было почти абсолютным, к началу боя абхазы располагали всего одним трофейным танком. Грузины не решились переходить уже заминированные Верхний и Нижний мосты, но между ними вклинились на 3 – 4 километра; на некоторых участках фронта на одного абхазского бойца приходилось десять грузинских. Но госсоветовцы все еще надеялись выиграть войну «малой кровью», они боялись контактного боя и упустили шанс на победу. Командующий абхазскими войсками Виктор Какалия, в совершенстве знавший приемы борьбы с танками, заминировал дороги, по которым они должны были двигаться, и в первый же день грузины потеряли свыше десяти единиц бронетехники. Некоторые бойцы абхазской армии – абхазы, русские, кавказцы – бросались с гранатами и взрывчаткой под гусеницы танков и бронетранспортеров; с грузинской стороны таких случаев в начале войны не наблюдалось. 1 сентября грузины ввели в бой вертолеты, подтянули новые танки и БМП. Новая атака в ночь на 2 сентября снова была отражена абхазами; гвардейцы испытывали панический страх перед фанатичными чеченцами, этого не скрывал и сам Каркарашвили. Не сумев удержать эшерский плацдарм, войска Госсовета отступили за реку Гумиста; в целом они продержались на ее западном берегу больше недели.
Тяжелые неудачи в бою за Эшерой заставили грузин снизить на Гумистинском фронте боевую активность до минимума. Напротив, на Бзыбском фронте они постоянно пытались развить наступление, так как захваченный ими район Гагры также был отрезан от остальной «грузинской» зоны. Сюда то и дело подвозились по морю подкрепления и боеприпасы, но госсоветовцы все же не могли бесконечно удерживать Гагру в таком положении, поскольку со стороны Псоу Россия не оказывала им военной помощи, а осенью наступал сезон штормов, и переброска по морю подкреплений становилась невозможной. А тем временем даже местное грузинское население начало проявлять недовольство поведением «мхедрионцев», которые составляли большую часть гагринской группировки. Представители русскоязычного населения начали уезжать из Гагры, при этом их нещадно грабили; на границе с Россией боевики разбивали, уродовали легковые автомобили, приговаривая: «если нам не достанется, то и вам». Заместитель главы администрации Гагры, депутат абхазского парламента Михаил Джинчарадзе писал Эдуарду Шеварднадзе в сентябре: «…в городе фактически погасла жизнь. Грабят дома и квартиры… Не осталось ни одной частной или государственной машины, которую не вывезли… От грузинского народа фактически уже отмежевалось население других национальностей. В городе и среди грузин имеется тенденция недовольства по отношению к армии, что может вызвать нежелательные результаты, так как в нашем городе пока имеются многочисленные группы сторонников Звиада…» Грузины не чувствовали никакой поддержки со стороны местного населения; тем не менее весь сентябрь они снова и снова пытались прорвать абхазский фронт у села Колхида, где продолжались ожесточенные бои, несмотря на перемирие, достигнутое 3 сентября 1992 года в Москве.
* * *
На московской встрече 3 сентября заранее были хорошо известны требования каждой стороны. Абхазские лидеры с первого дня и часа настаивали на выводе грузинских войск из республики; Госсовет добивался прежде всего гарантий недопущения на территорию Абхазии добровольцев из Российской Федерации и в этом вопросе надеялся на успех. Генеральная прокуратура России уже открыла уголовное дело против помогающих Абхазии жителей республик Северного Кавказа («за подстрекательство к терроризму и диверсиям»). Теперь, на переговорах 3 сентября, президент России поддержал требования грузинской стороны о расформировании абхазской армии. Миротворческие функции должны были выполнять правительственные войска Грузии.
Оба лидера во вступительных речах и далее демонстрировали исключительное расположение друг к другу, и любые протесты абхазской делегации (что она, к примеру, получила на подписание текст итогового документа всего пять минут назад) воспринимались ими как досадные недоразумения. Владислав Ардзинба с самого начала доказывал, что дестабилизация в Абхазии связана с вводом грузинских войск, что Абхазия не провозглашала и не собирается провозглашать свою независимость, и, следовательно, войскам Госсовета не было необходимости занимать республику. Однако присутствовавший на переговорах Тамаз Надарейшвили, возглавивший грузинскую часть парламента Абхазии и облеченный грузинскими властями в Сухуми функциями главы парламента, неуклонно выступал в поддержку решения Госсовета. Ардзинба был связан собственным признанием территориальной целостности Грузии, что в конечном итоге означало ее право держать войска на территории Абхазии. Ельцин постоянно подчеркивал, что вопрос о статусе Абхазии – «внутреннее дело Грузии». А поскольку Шеварднадзе уклонился от предложения Ельцина ввести в Абхазию российские внутренние войска «для охраны железных дорог», а российский президент не настаивал, итоговый документ на первый взгляд был крайне невыгоден для Абхазии: он предусматривал полное разоружение абхазского ополчения и вывод добровольческих отрядов, а грузинские войска, оказавшиеся в республике, должны были всего лишь «не превышать уровня, необходимого для охраны железных дорог». О том, с каким настроением стороны подписывали этот документ, свидетельствует отрывок из стенограммы:
«Б.Н. ЕЛЬЦИН: ...Эдуард Амвросиевич, Вы согласны подписать?
Э.А. ШЕВАРДНАДЗЕ: Да.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Я подписываю.
В.Г. АРДЗИНБА: Борис Николаевич, может быть, не торопиться, одну минуточку, и все же нас выслушаете? Насколько я понимаю, конфликт происходит в Абхазии. Коль скоро решается судьба Абхазии, наверно, хотя бы надо элементарно выслушать и наше мнение тоже.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Вы его высказали. И не один раз. Мы вас заслушали, и не один раз.
В.Г. АРДЗИНБА: Борис Николаевич, в Вашем обращении к руководству Грузии и Абхазии сказано о незамедлительном выводе войск и прекращении боевых действий.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Это имеется в виду и в этом документе.
В.Г. АРДЗИНБА: В данном документе этот вопрос не решается.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Нет, решается. Каждый интерпретирует как хочет. Я, как Президент, интерпретирую именно так и гарантирую позицию России: ни в коем случае чтобы интересы Абхазии не были ущемлены после нашего сегодняшнего подписания документа. Одновременно чтобы были политически решены вопросы между вами внутри Грузии, Грузия – Абхазия, и одновременно Россия будет обеспечивать северную защиту для того, чтобы ни в коем случае не способствовать какому-либо обострению ситуации в Абхазии. Мы за то, чтобы защитить и народы Абхазии, и народы всей Грузии полностью, в том числе Абхазии. И я думаю, кто не подпишет, очень серьезно будет со своей совестью долгие годы бороться, как же все-таки он поступил: за свой народ или против своего народа. Больше дискуссий сегодня не будет. Кто не хочет подписывать, это дело лично каждого. Я просил бы дать сразу на подпись Эдуарду Амвросиевичу этот документ.
В.Г. АРДЗИНБА: Я думаю, это политика силового давления, которая ни в коей мере не учитывает интересы Абхазии. Насколько я понимаю, тогда надо было просто направить нам документ, который вы подписали, не учитывая наши интересы. Вот что происходит, и я, Борис Николаевич, удивлен, все же это важный документ, и мы могли продолжить его обсуждение с тем, чтобы... Есть здесь и другие моменты, которые следовало бы учесть. Фактически эти моменты не учитываются.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Не может Президент Российской Федерации позволить себе каждую строчку выискивать, где, что и как. Мы решаем общие принципиальные вопросы. Но очень принципиальный вопрос – о прекращении огня, о выводе вооруженных формирований, законных, незаконных и т.д., об охране железной дороги, об охране социальных объектов, об охране граждан, о защите их прав и интересов. Мы все отразили в этом документе, это не с позиции силы. Мы так же решали по Осетии, по Приднестровью, и это принесло положительные итоги, если в это не встревают некоторые лидеры, которые имеют определенные свои интересы, которые не соответствуют интересам своего народа. Я прекращаю на этом дискуссию, прошу больше не высказываться. Прошу подписываться тем, кто согласен. Эдуард Амвросиевич, Вы подписали? Хорошо. Мы два должны документа подписать. Один документ?
Э.А. ШЕВАРДНАДЗЕ: Я подписал.
(Подписывают документ).
В.Г. АРДЗИНБА: Я бы просил, Борис Николаевич, рискуя вызвать Ваш гнев, обратить внимание на то, что в этом документе даже не ставится вопрос о конституционных органах власти, которые упразднены в результате введения войск, т.е. фактически мы признаем то, что произведено в Абхазии.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Нет, мы не вмешиваемся во внутренние дела. Это дело Грузии вместе с Вами. Кстати, там есть одна статья, касающаяся этого вопроса. Пожалуйста, продемонстрируйте, Андрей Владимирович, прочитайте.
А.В. КОЗЫРЕВ: Владислав Григорьевич прекрасно знает. У Вас есть два эксперта, которые вчера ночью сидели и все это согласовывали. Вы спросите у них.
В.Г. АРДЗИНБА: Документ важный. Во всяком случае за полчаса дать! Сейчас тоже новый текст принесли. Нужно же дать полчаса обдумать. Это же все же важный документ, Борис Николаевич. Я понимаю, что мы маленькие и с нами как-то можно не считаться. Я думаю, политику мы, конечно, не делаем. Это я понимаю. Но все же, там осуществляется геноцид против народа. Это самый настоящий геноцид. И понимаете, в этих условиях вот так с нами, нас даже не выслушать и заставить нас подписать документ, ей-Богу, это несправедливо. Я перед Богом это говорю, что несправедливо. Может быть, мы все же вернулись бы, Вы дали бы возможность хотя бы через полчаса это обдумать и найти форму. Я бы Вас очень просил об этом, Борис Николаевич.
Б.Н. ЕЛЬЦИН: Я считаю, что Вы не правы. Мы Вас выслушали достаточно внимательно, и, по крайней мере, шесть или семь раз, Владислав Григорьевич, уважаемый. И, я думаю, что Вы должны быть благодарны, что мы выполнили такую миссию и все равно защитим вас, все равно. И армия, и гуманитарная помощь, и продовольствие, и поставки, и т.д. Это мы с Вами особый будем иметь договор. Между прочим, это не возбраняется и не противоречит законам Грузинской Республики. Пожалуйста, мы с Вами будем иметь этот договор. Но эта дискуссия по словам, она будет бесконечна, и она просто несолидна для Президента. Вы понимаете. Я никогда не считал и не делил малых республик, больших, средних и т.д. Нет. Это, так сказать, имперская позиция, она закончилась. Мы не собрались в Союзе, мы собрались добровольно, приехали сюда представители независимых государств, и мы обсуждаем эти вопросы. Но бывают бесплодные дискуссии уже, переходят какой-то предел. Председательствующему дается право всегда при этом, хоть в Организации Объединенных Наций, хоть я в конгрессе в Соединенных Штатах выступал – стукнет кулаком, бум, все, заканчивается. И это не считается, что это диктатура. И это не считается унижением малочисленных народов. Это считается – порядок. Я соблюдаю порядок. Круглосуточно мы здесь дискутировать не собираемся. Мы внимательно Вас выслушали...»
34. ХУДОЙ МИР. ВЕРСИЯ 1
«Обеспечивается территориальная целостность Республики Грузия.
Все участвующие в конфликте вооруженные формирования с 12.00 5 сентября 1992 года прекращают огонь и любое применение силы друг против друга. При этом участники конфликта обязуются до вступления в силу прекращения огня воздерживаться от каких-либо наступательных действий.
Одновременно создается комиссия по контролю и инспекции из представителей, назначаемых органами власти Грузии, в том числе Абхазии, и России. Комиссия обеспечивает соблюдение прекращения огня, выполнение других положений данного соглашения с соответствии с разработанными ею процедурами.
Для выполнения возложенных на нее задач участники Комиссии придают ей соответствующие подразделения, осуществляющие разоружение, расформирование и удаление из Абхазии, а также недопущение в Абхазию незаконных вооруженных формирований и групп, с тем чтобы обеспечить строгий контроль по всему периметру зоны конфликта.
Комиссия осуществляет наблюдение за тем, чтобы после прекращения огня и передислокации войск вооруженные силы Республики Грузия в зоне конфликта не превышали согласованного уровня, необходимого для достижения целей настоящего соглашения (охраны железной дороги и других определенных объектов).
Рекомендации Комиссии незамедлительно рассматриваются властями всех уровней».
Из итогового документа Московской встречи 3 сентября 1992 года.
Так выглядела первая статья документа, который стал первой из двух попыток остановить войну в Абхазии. На первый взгляд положение абхазов казалось катастрофическим, абхазские делегаты подписали соглашение под явным нажимом; как говорил впоследствии один из делегатов от Абхазии, депутат парламента Юрий Воронов, «мы ясно чувствовали: если мы не подпишем этот договор, то выйдем из зала в наручниках». Других вариантов разрешения конфликта не предлагал никто, и Владиславу Ардзинба пришлось поставить свою подпись вопреки своему желанию. Российская общественность отнеслась к заключенному 3 сентября соглашению с удовлетворением, ожидая, что конфликт будет заморожен, как в Приднестровье или Южной Осетии, по принципу «худой мир лучше доброй ссоры». ООН поздравила Шеварднадзе с успешным заключением мира, главы республик Северного Кавказа, по очереди уговаривавшие абхазов подписать соглашение, разъехались по своим столицам. Маленькая группа московских демократов провела 3 сентября митинг в защиту Абхазии у здания, где шли переговоры, однако власти разогнали его и даже ненадолго задержали наиболее активных манифестантов.
Многие грузины также находили договор невыгодным для себя. Они не переставали надеяться на полную победу и не хотели «отвердения» фронтов: несомненную пользу они находили только в статьях 1 и 11, предусматривавших перекрытие всех путей для добровольцев («Органы власти и управления республик, краев и областей Северного Кавказа в составе Российской Федерации примут эффективные меры по пресечению и недопущению любых действий с их территории, расходящихся с положением настоящего соглашения» – гласила статья 11). Грузины рассчитывали возобновить наступление, ослабив абхазов блокадой, а пока что «почистить тылы» и подавить сопротивление партизан в прибрежной зоне Очамчирского района.
Абхазы еще не осознавали тех выгод, которым давал им договор в стратегическом отношении. Они не только получили передышку, но теперь имели возможность возобновить наступление на одном фронте, оставив другой неприкрытым – так и случилось месяц спустя. Однако прекращение огня и развод войск состоялись не сразу. 5 сентября в 12 дня соглашение о перемирии вступило в силу, а вечером того же дня грузинские войска снова двинулись через Гумисту, однако грузовик с пехотинцами и БМП сразу же подорвались на минах, поэтому наступление прекратилось. После того, как сорвалось еще несколько атак, грузины 13 сентября прекратили стрельбу и, согласно договоренности, отвели войска от Гумисты одновременно с абхазами; грузины – в район Багмарани (восточный пригород Сухуми), абхазы – на три километра на запад. Контроль за соблюдением перемирия взяли на себя российские военные из расположенных в районе Гумисты военных баз; там, где их не было – на Бзыби и в Очамчирском районе – военные действия продолжались полным ходом.
На Бзыбском фронте грузины постоянно устраивали пробные атаки, надеясь нащупать слабое место в абхазских позициях, несколько раз пытались отвоевать гору Мамзыщха, но им ни разу не удавалось потеснить абхазские силы так, чтобы развить решающее наступление. В сентябре грузинские разведывательные отряды сделали несколько попыток проникнуть через Гагрский хребет в район озера Рица, в глубокий тыл абхазских войск, однако эти попытки закончились неудачей. В Очамчирском районе грузины почти не пытались приступить к завоеванию оставшейся под властью абхазского правительства территории вокруг города Ткварчели.
В Очамчирском районе зона грузинского контроля ограничивалась полосой вдоль берега, по которой проходили автомобильная и железнодорожная магистрали. В эту полосу попала большая часть грузинских сел: Ахалдаба, Киндги, Цагера, Араду, Илори, Охурей. Так как остальные села Очамчирского района были почти исключительно абхазскими или армянскими, то госсоветовцы с начала войны ограничились набегами на эти села, но не пытались пока закрепиться в них или взять Ткварчели штурмом. Этот город был со всех сторон окружен высокими горными хребтами, и проникнуть в него грузины могли бы только по двум дорогам, уже перекрытым блоками и заминированным. Ткварчельцы больше всего рассчитывали на естественные укрепления; абхазам вообще сильно помогало знание местности. Защитники Ткварчели поддерживали связь с Гудаутой по воздуху и вместе с продуктами получали оттуда оружие и мины. Поэтому ткварчельцам удалось вскоре окружить город минными полями: по мере того, как партизанские отряды становились все более организованными, грузины встречали все более решительное сопротивление у каждой деревни, куда приезжали поохотиться за поросятами, и уже не решались – даже с танками и бронетехникой – продвигаться вглубь абхазских районов. 28 августа в Ткварчели привезли первый отбитый у грузин БТР; в дальнейшем и здесь, как на Гумистинском фронте, абхазы постоянно захватывали у противника бронетехнику.
В блокированном Ткварчели быстро закончились запасы муки; госсоветовцы в конце августа разрешили грузинам из городской администрации выехать из города, чтобы привезти муку в умеренном количестве. Однако заместитель главы администрации и начальник милиции проехали вплоть до Поти, но нигде не нашли возможности купить хлеб. В городе уже начинался голод, хотя еще работали коммунальные службы, в квартиры подавались вода и электричество. В самом тяжелом положении оказались в Ткварчели русские: они были главным образом рабочими или квалифицированными специалистами в различных отраслях, почти никто из них не имел земельных участков или родственников в селениях. Электроэнергия поступала в город вплоть до начала ноября; грузины давно уже отключили бы ее, однако Ткварчели и Сухуми были связаны общей линией, и пока что грузины и абхазы, не сговариваясь, не трогали ее. Ткварчельская ГРЭС, еще до войны перестроенная для работы на газе, теперь не могла использовать уголь, а добыча последнего с начала войны совершенно прекратилась, и все шахты пришли в полный упадок.
Грузинские позиции вдоль трассы были особенно уязвимы на «абхазских» участках – у сел Адзюбжа, Тамыш, Меркула, Беслахуба; именно здесь развернулись самые ожесточенные бои между грузинскими войсками и абхазскими партизанами. Вертолеты Госсовета разрушали бомбардировками деревни, а отряды мародеров грабили жителей. Особыми жестокостями прославился отряд братьев Сосо и Дзуку Ахалая; «Белый орел» с самого прибытия начал методичное опустошение сел вокруг Ткварчели, надеясь лишить горожан помощи из деревень и голодом принудить ткварчельцев к сдаче. Грузинские гвардейцы расстреливали скот, который не могли угнать, разрушали и сжигали дома, их танки утюжили кукурузные плантации и ломали мандариновые деревья. Лошадей, собак, кошек и кур убивали просто ради забавы. Пытавшихся сопротивляться грабежу избивали или расстреливали; увозили с собой девушек – потом их находили убитыми. Но хотя сотни людей бежали из опустевших деревень в Ткварчели, госсоветовцам не удавалось погасить партизанское движение: росла всеобщая ненависть к ним со стороны жителей сел, которые уходили в партизаны и начинали вооруженную борьбу.
Грузины в партизанских районах, несмотря на свое превосходство над неорганизованными ополченцами, все время боялись внезапной атаки и для страху, отпугивая партизан, постоянно палили из автоматов и пушек, расходуя бессчетное количество боеприпасов. Они также усиленно минировали обочины приморской автодороги, время от времени обстреливали леса из орудий и танков. По ночам грузинские танкисты регулярно – каждые десять-пятнадцать минут – поворачивали башню, наугад выпускали снаряд и после этого некоторое время чувствовали себя спокойнее. По любому поводу (им мог быть, например, почесавшийся о БТР буйвол) начиналась бешеная стрельба. Ходившие в сентябре в Очамчиру русские ткварчельцы слышали у укрепленного перекрестка близ Меркулы беспрерывные автоматные очереди: грузинский гвардеец, сидящий на броне танка, механически переменял обойму за обоймой и, не глядя, всаживал пули в опору моста.
* * *
Из жителей занятой грузинскими войсками зоны на стороне госсоветовцев с самого начала выступило население тех самых деревень и поселков, которые образовались в ходе сталинской колонизации 1930 – 1950-х гг.: Цагера, Ахалдаба, Новые Киндги, Леселидзе, Гантиади, Хеивани, Колхида. Сразу же поддержали грузинское наступление сваны, которые полвека назад расселились помимо Кодорского ущелья также и на побережье Гульрипшского района, а в Очамчирском районе – в селах Кочара, Илори, Охурей, Араду. Сваны сколачивали вооруженные отряды, которые проявляли храбрость в боях и в то же время беспощадную жестокость к мирным жителям. Почти никто из сванов не воевал на стороне абхазов; с мингрелами, как уже говорилось, было сложнее. Часть мингрелов, поддержавшая госсоветовцев, мало-помалу вступила в войну против абхазов, но подавляющее большинство местного грузинского населения не хотело воевать – немало их родственников и знакомых оказалось по другую сторону фронта. Госсоветовцы постоянно пытались мобилизовать их, кое-кого заставляли воевать, угрожая расправой, многие вступали в ряды госсоветовцев по нужде, лишившись работы с начала войны. Они надевали военную форму, носили за плечами автоматы, но старались по возможности не участвовать в военных действиях. Уже в сентябре имели место факты массового дезертирства или сдачи в плен насильно втянутых в войну мингрелов.
Что же касается звиадистов Мингрелии, получивших с началом абхазской кампании передышку, то им не была выгодна победа госсоветовцев в Абхазии – иначе бы немедленно началось наступление на Мингрелию с двух сторон. Поэтому они выпустили оставшихся заложников (7 сентября – Саларидзе, 10 сентября – Хазалия), но в то же время активизировали партизанские действия: 16 сентября госсоветовцам пришлось отбивать их от Зугдиди, 19 сентября – от Сенаки. Звиадисты продолжали перехватывать грузинский транспорт, везущий из Абхазии награбленное. Грабежи принимали все больший размах: кооперативы, процветавшие в довоенный период, были ограблены дочиста; трофеи затем переправлялись в коммерческие и комиссионные магазины России. Госсоветовцы во время войны увозили в Грузию даже выкопанные с корнем фруктовые деревья; были угнаны сотни частных и около двух тысяч государственных автомобилей, пятнадцать кораблей, пять самолетов, большая часть железнодорожного транспорта. Многие с удивлением отмечали: хотя госсоветовцы в первые месяцы войны были уверены в победе, они с самого начала уничтожали все, что не могли забрать и вывезти за пределы Абхазии, совершенно не заботясь о том, как потом грузины будут править такой разоренной и опустошенной страной.
Войска на Гумисте оставались в разведенном состоянии недолго. Уже 18 сентября грузинские отряды начали накапливаться у Гумисты, 19-го грузины запретили абхазам уходить из Сухуми в Гудауту и перекрыли мост. Тем не менее вплоть до конца сентября стрельбы на Гумисте почти не было. В Очамчирском районе грузины подвергали все более частым обстрелам и бомбежкам абхазские деревни. 15 сентября грузинские вертолеты впервые бомбили Ткварчели, пытаясь разрушить телевышку, чтобы прекратить вещание ткварчельского телевидения на весь Очамчирский район. Однако вертолетчикам не удалось попасть в телебашню (они сумели только уничтожить спутниковую антенну), и жертв не было. С этого дня почти ежедневно происходили налеты на окружавшие Ткварчели села – Акварчапан, Гуп, Арасадзых. В бомбардировках сел Очамчирского района принимал участие «черный полковник», вертолетчик Джимшер (Джимми) Майсурадзе, который еще в начале войны прицельно расстрелял с воздуха женщину с детьми, а 28 августа выпустил 8 ракет по шедшей в Сочи «Комете» с беженцами. Вывоз беженцев из Сухуми по морю продолжался вплоть до битвы за Гагру; движение автобусов через фронты уже прекратилось.
В Абхазию продолжали идти через перевалы добровольцы; сразу после Московской встречи руководители Конфедерации горских народов (они не были приглашены на переговоры, поскольку не являлись официальными представителями своих республик) объявили о согласии на вывод волонтеров из Абхазии. Часть добровольцев в последующие недели успела уехать из Абхазии, но постепенно их вывод приостановился, когда стало понятно, что нечего ждать даже перемирия по цхинвальскому сценарию. В сентябре первые бойцы Конфедерации появились и в Ткварчели и приняли участие в боевых действиях. Когда возобновилось противостояние на Гумисте, Тенгиз Китовани предъявил ультиматум о выводе добровольцев КГНК до 25 сентября – иначе грузинское командование «предпримет решительные меры».
Ельцин не смог наладить эффективного контроля над перевалами; оставался прямой нажим на северокавказцев, начиная с Чечни. Именно в это время по соседству с Чечней, в Дагестане, произошли столкновения между лакцами и чеченцами-аккинцами, а затем и тех и других – с дагестанским ОМОНом. 6 сентября к границам республики были подтянуты российские вооруженные подразделения. Они сразу же расположились на чечено-дагестанской границе и 12 сентября начали учения близ контрольно-пропускных пунктов. Однако вскоре у границ скопилось такое количество вооруженных дудаевцев, что Россия не решилась ничего предпринять. Экономическая блокада, которую вслед за этим снова ввели российские власти, также не могла повлиять на позицию Дудаева: на каждую блокаду ичкерийцы отвечали прекращением поставок нефтепродуктов в Россию, от чего довольно ощутимо страдал весь Северокавказский регион до Ростовской области включительно. Но правительство Ельцина не желало отступить и позволить Конфедерации выиграть войну в Абхазии, иначе цепочка событий – вроде нового восстания звиадистов – могла бы серьезно поколебать власть его союзника Шеварднадзе. Исходя из этого, российское правительство 23 сентября 1992 года решилось на арест в Нальчике президента КГНК Мусы Шанибова.
35. ОТ НАЛЬЧИКА ДО ГАГРЫ
«Сепаратисты, которые связаны с экстремизмом, с агрессией, представляют одну из огромных опасностей для нашей планеты. Сепаратизм разрушает не только государственную, но и правовую систему... Именно экстремистский сепаратизм порождает эту опасность, когда целые группы становятся гражданами «второго сорта»... Надо говорить не только о правах меньшинства, но и о правах большинства...»
Эдуард Шеварднадзе.
Из выступления на заседании Госсовета
30 сентября 1992 года.
Самая устойчивая из всех легенд, запущенных в оборот грузинской пропагандой Шеварднадзе, состояла в следующем: в Абхазии Россия ведет войну против Грузии с целью отторгнуть ее у последней. Легенду о вселенском заговоре против Грузии охотно поддержали и развивали российские демократы.
Создание этой легенды преследовало ряд вполне очевидных целей:
1. Перевернуть реальное соотношение сил в этом конфликте. Война против абхазов являлась операцией по подчинению народа, в десятки раз меньшего по численности. Версия о поддержке Абхазии Россией сразу выставляла Грузию страдающей стороной.
2. Оправдать вторжение в Абхазию происками российских «правых», якобы начавших создавать здесь условия для «сепаратистского» восстания.
3. Увязать абхазское национальное движение с консервативными силами в России и тем снискать симпатии либералов во всем мире, а абхазскую войну представить сражением демократов с «недобитыми коммунистами».
4. Просить у мирового сообщества, в т. ч. и у правящих в России ельцинистов, помощи для «поддержания территориальной целостности Грузии», а право на войну в Абхазии обосновать необходимостью «демократизации» этой республики.
5. Представить (как это, впрочем, уже пытался Звиад Гамсахурдия) абхазскую кампанию войной за независимость Грузии, превратить ее во всенародную, священную войну.
6. Объяснить возможные поражения в Абхазии.
Нечего и говорить, как блестяще оправдал себя миф о «руке Москвы», призванный извратить реальную картину событий, выставить Эдуарда Шеварднадзе, чье превращение из верного коммуниста в поборника демократии было банальным ренегатством, борцом против российской державы. В эти сказки верили не столько сами грузины, сколько демократическое сообщество, которому и адресовались патетические заявления о коварных намерениях Москвы. Грузины же обманывали себя надеждой на усиление Грузии в результате завоевания Абхазии, рассчитывали, что они смогут откреститься от русских, плодотворно воспользовавшись российской помощью, и что опытный Эдуард Амвросиевич сумеет вывести объединенную Грузию из зоны российского влияния. Однако Шеварднадзе не мог не знать, что абхазская война при любом ее исходе не будет способствовать усилению Грузии. Зато ему лично была выгодна любая национальная война. Россия соглашалась поддерживать Грузию в войне только до тех пор, пока Шеварднадзе находился у власти: следовательно, с началом абхазской войны его положение еще более упрочивалось. Именно после начала войны и «худого мира» 3 сентября Шеварднадзе объявил о своем намерении участвовать во всеобщих выборах спикера парламента, назначенных на 11 октября 1992 года.
Закон о выборах парламента Грузии, принятый 29 июля, предусматривал избрание 150 депутатов по партийным спискам и еще 84 депутатов от каждого района по мажоритарной системе. Звиадисты и коммунисты не были допущены к выборам. 29 августа было принято решение о всенародном избрании спикера парламента, чтобы шеварднадзевский блок «Мир» не имел преимущества перед другими блоками (а фактически – чтобы подчеркнуть легитимность Шеварднадзе после его предрешенной победы). Выборы парламента и спикера, то есть главы государства, должны были состояться в один день.
Арест Мусы Шанибова сотрудниками прокуратуры Кабардино-Балкарии и Российской Федерации, по всей видимости, должен был стать началом быстрой и решительной атаки на КГНК со стороны властей. Госсовет Грузии в этой ситуации рассматривался как главный и естественный союзник. Руководители «лояльных» республик Северного Кавказа поддерживали устремления Ельцина в борьбе с Конфедерацией; ее существование мешало их спокойному и благополучному правлению. Большей частью бывшие секретари обкомов и рескомов партии, они с приходом к власти Ельцина объявили себя президентами: их тревожила популярность в народе лидеров национальных движений. И сейчас президент Кабардино-Балкарии Валерий Коков объявил, что «действия КГНК не всегда отвечают интересам кабардинского народа» и что необходимо установить порядок и дисциплину в республике. Прокурор Кабардино-Балкарской Республики отказался встречаться с представителями Конгресса кабардинского народа. Генеральный прокурор России Степанков в интервью абхазскому корреспонденту заявил, что против Шанибова возбуждено уголовное дело по факту разжигания национальной розни и призывов к террористическим актам, в то же время подчеркнул, что «задержание Шанибова не направлено против Конфедерации горских народов, как пишут в средствах массовой информации». На вопрос, как он относится к добровольцам, пришедшим на помощь Абхазии, Степанков ответил: «Считаю, что добровольцы никогда и ни в одну страну мира не приносили. Каждое государство должно решать вопросы политическим путем».
Официальные структуры Кабардино-Балкарии выразили полную готовность поддерживать Москву в ее действиях против Конфедерации. Но кабардинский народ немедленно поднялся на защиту Шанибова: при том, что он был одновременно президентом КГНК и заместителем председателя Конгресса кабардинского народа (ККН), кабардинцы расценивали направленные против него действия как открытое ущемление своих прав. На многочисленном митинге протеста, начавшемся перед Домом Совета в Нальчике, они потребовали освобождения Шанибова. Вечером 24 сентября в Грозном прошло экстренное заседание парламента Конфедерации. Казалось, вот-вот произойдет взрыв народного возмущения и разразится восстание кабардинцев против федеральных властей. Последние, как видно, предугадывали реакцию народа, так как в эти дни по просьбе президента Кокова в республику вводились все новые части российского ОМОНа. Председатель Конгресса кабардинского народа Юрий Калмыков заявил протест федеральным властям и резко осудил поведение Кокова; с такими же заявлениями выступил Юсуп Сосламбеков.
Зато Госсовету Грузии происходящее на Северном Кавказе было как нельзя более на руку. Перед истечением срока ультиматума о выводе добровольцев из Абхазии Каркарашвили вылетел в Гагру в сопровождении Надарейшвили и Ломинадзе, чтобы возглавить руководство обороной города. В эти же дни в Гагрском районе началась мобилизация, большей частью принудительная, местных грузин, мингрелов, сванов. Видимо, грузинское командование рассчитывало воспользоваться событиями в Нальчике в собственных целях. Грузин устраивал даже возможный вооруженный конфликт в Кабардино-Балкарии: в этом случае конфедераты оказались бы под ударом и не смогли бы помогать Абхазии, а заинтересованность Москвы в военной поддержке Грузии возросла бы еще больше.
Однако 24 – 25 сентября в Верховном Совете России состоялось закрытое заседание, где рассматривалась обстановка на Северном Кавказе в связи с событиями в Абхазии. Сергей Бабурин и его сторонники сделали на этом заседании все, чтобы заставить наконец Россию выступить в защиту Абхазии. И действительно, в принятых 25 сентября Верховным Советом Заявлении и Постановлении «Об общественно-политической ситуации на Северном Кавказе в связи с событиями в Абхазии»[45] было признано, что причиной войны стал ввод в Абхазию войск Госсовета, а принятые Ельциным меры по урегулированию конфликта были по меньшей мере половинчатыми. Верховный Совет России осудил действия грузинского правительства и потребовал вывести грузинские войска из Абхазии, а от правительства России – приостановить передачу Грузии вооружений. Абхазы не могли желать лучшего для себя. Правда, 8-я статья Постановления предусматривала принятие мер «по пресечению деятельности незаконных военизированных формирований на территории Северного Кавказа», т.е. против союзников Абхазии – КГНК (а в будущем, возможно, и казачества). Само собой, правительство Грузии меньше всего было расположено согласиться с требованиями российского парламента. Эдуард Шеварднадзе, находившийся в это самое время в ООН, объявил их «грубым вмешательством» в дела Грузии и «наглой агрессией», после чего отправился в Москву – доказывать на месте неправомочность действий российских парламентариев.
Тем временем в Нальчике обстановка совершенно вышла из-под контроля официальных властей. К вечеру 26 сентября число митингующих достигло 10 тысяч человек; ни уговоры, ни жесткая позиция властей не могли заставить их разойтись. Они требовали освобождения Шанибова, вывода ОМОНа из республики, отмены ЧП и отставки Валерия Кокова вместе со всем правительством. ОМОНовцы попытались разогнать митингующих автоматным огнем: несколько человек было ранено, одна женщина скончалась от ран. Кабарда оказалась на грани всеобщего восстания: сторонники ККН попытались захватить Дом правительства и телевышку, отбили у российских войск несколько бронетранспортеров, блокировали ведущие в Нальчик дороги, аэропорт, подвезли к зданию правительства пожарные цистерны, наполненные бензином. Российские власти отступились. В ночь с 26 на 27 сентября Шанибов был отпущен из-под конвоя в Ростове-на-Дону (формально сообщили о его побеге из-под стражи). В Нальчике толпа перед Домом Советов непрерывно росла, несмотря на проливной дождь, и 27 сентября достигла двадцати пяти тысяч человек. Власти были вынуждены вступить в переговоры с ККН и «Адыге Хасэ» и принять все требования кабардинцев. Вечером 28 сентября митингующие с ликованием встречали на площади Шанибова, прибывшего из Ростова на присланном за ним ККН автомобиле. С федеральными властями была достигнута договоренность о создании в республике Национальной гвардии и постепенном выводе российских войск, о досрочных перевыборах парламента. Однако последний пункт не был выполнен, и противостояние не прекращалось. Площадь по-прежнему была заполнена народом, и число митингующих достигло тридцати тысяч. Кабардинцы решили не останавливаться на достигнутом, и 29 сентября ККН и «Адыге Хасэ» вновь потребовали провести досрочные выборы, а также прекратить дело на Шанибова и «полностью исключить возможность преследования лиц, принимавших участие в оказании помощи Абхазии... а также акциях, связанных с освобождением Шанибова».
А в Абхазии тем временем бои продолжались со все большим размахом. В Очамчирском районе постепенно начали обрисовываться контуры будущего Восточного фронта. Грузинам после продолжавшихся весь сентябрь бомбежек и походов на абхазские села удалось полностью взять под контроль прибрежную полосу, а из абхазских партизанских отрядов, отступивших вглубь Очамчирского района, сформировалось ополчение, защищавшее в дальнейшем Ткварчельский анклав. Однако единой линии фронта еще долго не существовало, военные действия распадались на локальные сражения. В ночь с 26 на 27 сентября абхазские партизаны разбили грузин в селе Меркула, расположенном у стратегически важного перекрестка новой объездной дороги (Сухуми – Гали) и старой трассы (Очамчира – Ткварчели). В Меркульской битве грузины потеряли четыре БМП – все четыре буквально за час подбил русский доброволец Николай Луць, погибший в этом сражении; два трофейных БМП абхазам удалось увезти в Ткварчели и отремонтировать. После этого грузины разворачивали основные наступательные действия с флангов, пытаясь охватить Ткварчели с юга – через Бедию, и с запада – через Атару-Абхазскую и Атару-Армянскую.
27 сентября абхазское правительство заявило, что приостанавливает вывод войск КГНК до тех пор, пока из Абхазии не будут выведены грузинские войска, и через Бзыбское ущелье в Гудауту двинулись новые отряды горцев, воодушевленные своей почти бескровной победой в Нальчике. В Мингрелии возобновились партизанские действия: 30 сентября звиадистов с большим трудом удалось выбить из Сенаки, еще более ожесточенные бои велись в районе Хоби. Грузия привела в полную боевую готовность все свои силы и начала дополнительную мобилизацию. Абхазы, в свою очередь, видели, что время упускать нельзя. С середины октября перевалы становились непроходимыми, а по воздуху добровольцам было добраться чрезвычайно сложно. Объединенные формирования абхазов и добровольцев начали готовить наступление на Бзыбском фронте.
За сутки до штурма Гагры абхазский разведывательный отряд проник в город и обстрелял Гагрское РОВД. Гагра была фактически не укреплена – только на автомобильной трассе стояли противотанковые надолбы и огневые точки. 1 октября грузинские солдаты были выбиты из села Колхида, и отряды абхазов с союзниками – казаками и кавказцами – начали наступление с нескольких сторон. Шамиль Басаев с чеченским и Мухамед Килба с абазинским отрядами, предприняв обходной маневр, атаковали Гагру с гор; Ибрагим Яганов с кабардинцами двигался вдоль побережья, а основные силы абхазов – по трассе и по главной улице Гагры. Часть грузинских бойцов попыталась перейти российскую границу, но специально выставленный грузинским командованием в тылу близ Леселидзе заградительный отряд остановил их и принудил вернуться на позиции. Ночью абхазские войска вышли на окраины Гагры. Надеяться на поддержку населения грузинам не приходилось; местные русские и армяне уже открыто ждали абхазов.
1 октября бои шли не только под Гагрой; в Очамчирском районе действовавший совместно с госсоветовцами сванский отряд занял село Река на подступах к Ткварчели. Защитники города спешно отправили сюда свой отряд и на другой день отбили Реку без особого труда, поскольку сваны уже ударились в грабежи; в отместку ткварчельцы сожгли в Реке дома местных сванов.
В Мингрелии 1 октября звиадисты ворвались на улицы Хоби, перерезав сообщение с Абхазией; чтобы разбить их, грузинам пришлось применить химическое оружие, но столкновения в окрестностях Хоби и Сенаки продолжались.
На Гумистинском фронте грузины в два часа ночи 2 октября потребовали от россиян снять наблюдательные посты вдоль Гумисты и убраться с дороги. Русские, оставив посты, ушли на свои военные базы, и в 7.15 утра на Гумисте грузины возобновили обстрелы абхазских позиций, но попыток атаки не предпринимали. Тем временем абхазы после трехчасового боя к 9 часам утра взяли район железнодорожного вокзала в Гагре, днем 2 октября прорвались в центр города. С трех часов дня грузины, пытаясь приостановить абхазское наступление, начали бомбежку сел Гудаутского района – Калдахуара, Бармыш и других. Бомбили они с вертолетов и саму Гагру – после того как к четырем часам дня абхазские войска одержали победу в сражении за центр города. К исходу дня Гагра полностью перешла под контроль правительства Абхазии. Грузинские отряды отступили в Гантиади.
36. БОЛЬШОЙ ПЕРЕДЕЛ
«Мы не нашли доказательств каких-либо массовых убийств, совершенных абхазами в Гагре, как об этом сообщали представители грузинских властей и прессы. На самом деле местные жители, включая грузин и русских, утверждали, что подобные заявления являются всего лишь пропагандой. В зоне города Гагра мы действительно увидели, что много грузинских домов были сожжены абхазами. Однако это не было воспринято нами как часть официальной политики правительства Абхазии».
Майкл Ван Прааг, генеральный секретарь Организации Непредставленных Народов. Из выступления на пресс-конференции в Москве 7 ноября 1992 года.
Падение Гагры было первым военным поражением правительства Шеварднадзе и вообще оппозиционеров-победителей. Неудача была весьма ощутимой, тем более что до выборов парламента Грузии оставалось чуть больше недели. В Сухуми среди грузин царила паника. Взятие Гагры ошеломило всю Абхазию. Населению стало очевидно, что можно не только защищаться от «компаний» Госсовета, но и побеждать их. В бою за Гагру грузины потеряли до двухсот человек убитыми – гораздо больше, чем союзники; в руки абхазов попало несколько градобойных орудий, около двадцати единиц бронетехники – большая часть ее осталась на ходу, а экипажи абхазы формировали раньше, чем захватывали танки. Эдуард Шеварднадзе 2 октября срочно вылетел в Абхазию, к отступившим от Гагры грузинским солдатам, деморализованным и ждущим случая, чтобы сбежать в Россию. Он обрушился с обвинениями на всех и вся, заявил, что к наступлению абхазов подтолкнуло Постановление российского парламента от 25 сентября, обратился – по совету американского посла – за помощью к ООН и НАТО и, наконец, объявив, что «Гагра была и остается западными воротами в Грузию», поклялся ее вернуть в обозримом будущем. Последнее было сказано уже на митинге в Сухуми, куда Шеварднадзе перебрался из Леселидзе: небольшой анклав с городками Леселидзе и Гантиади, который грузины еще удерживали, был уязвим для абхазской артиллерии.
Грузинские официальные власти объявили о возможности всеобщей мобилизации (до 40 тысяч резервистов), а также о немедленной национализации имущества ЗакВО – этот план остался в области фантазий. Во всем мире друзья Грузии утверждали, что Россия специально вооружила Абхазию для победы над грузинами. Обращение Госсовета за помощью к НАТО носило, учитывая соотношение сил и масштаб войны, характер довольно комический; очевидно, так же рассудило руководство североатлантического блока: США, НАТО, ООН и прочие лояльные к Шеварднадзе державы и организации гарантировали Грузии лишь политическую поддержку.
Демократическая общественность России также негативно отнеслась к победе абхазов над «демократической» Грузией в битве за Гагру. Официальная же Москва еще была занята кабардинскими делами. Правительство Ельцина не хотело уступать: перевыборы, которых требовали кабардинцы, неминуемо привели бы к власти связанных с КГНК политических деятелей, а это грозило укреплением власти Дудаева в Чечне и его влияния на Северном Кавказе. Противостояние в Нальчике продолжалось: в ночь на 1 октября митингующие были оцеплены ОМОНом, а в городе даже произошли перестрелки милиции с вооруженными сторонниками ККН. Наконец, 4 октября был достигнут компромисс: кабардинцы не добились выполнения своего главного условия – досрочных выборов, но правительство Кокова все же выполнило другие требования: прекращение преследования Шанибова, вывод роты российского спецназа из Дома Советов, приостановку решения о введении ЧП в республике, предоставление эфирного времени ККН. В дальнейшем эти договоренности не раз нарушались, но пока что конфликт прекратился: к вечеру толпа начала расходиться, и за три часа площадь полностью опустела.
3 октября 1992 года в Грозном на чрезвычайном съезде Конфедерации горских народов она была переименована и отныне стала называться КНК – Конфедерация народов Кавказа. Это означало претензию на ее расширение за счет других народов кавказского региона и, в частности, давало возможность принимать участие в ее деятельности казакам. На съезде была принята декларация, призывающая руководителей всех республик региона потребовать пересмотра существующего федеративного договора, заключить друг с другом политический и экономический союзы, признать независимость Абхазии, Южной Осетии и Чечни. Впрочем, эти проекты остались на бумаге, и главным успехом кавказцев во время событий в Нальчике стало фактическое согласие России на участие кавказцев в абхазской войне. В Москве немало опасались усиления радикальных элементов в северокавказских республиках; однако в итоге конфедераты лишь израсходовали в Абхазии свои силы.
Звиадистские партизаны после падения Гагры ослабили натиск на грузинские коммуникации. Многим грузинам казалось, что Конфедерация вот-вот разобьет «компании» Госсовета и изгонит их из пределов Абхазии. 5 октября грузины в Гантиади и Леселидзе, получив по воздуху подкрепление, попытались атаковать Гагру, продвинулись до санатория «Украина», но после недолгого боя были оттеснены и обратились в бегство. К вечеру абхазы прорвались через самый трудный участок трассы, где скалы громоздились над высоким обрывом, и вышли к Холодной Речке. После разгрома на Гантиадском спуске грузины разбежались, практически не оказывая сопротивления. Часть грузин, возглавляемая Георгием Каркарашвили, отступила в горное ущелье, остальные перешли российскую границу (заборы приграничных домов были увешаны автоматами грузинских боевиков, которых не пускали на российскую территорию с оружием русские пограничники). Здесь они были интернированы и отправлены в Тбилиси на самолетах. В 6 часов утра 6 октября абхазы вышли к реке Псоу и подняли на границе с Россией абхазский флаг.
В Сухуми ожидали немедленного наступления абхазов: в аэропорту была давка, сотни людей бежали на машинах и автобусах по шоссейной дороге в сторону Мингрелии. Выяснилось, что гумистинские позиции грузин совершенно не приспособлены к обороне. Лишь через несколько дней, с прибытием грузинских подкреплений, паника улеглась. Ко всеобщей мобилизации грузины прибегнуть не решились, боясь ее открытого провала: тбилисская пропаганда уверяла граждан, что у правительства достаточно сил, чтобы удержать Сухуми. Шеварднадзе еще долго обещал вернуть Гагру, высадив с моря десант и соединившись с отрядом Каркарашвили. Но абхазы очень быстро утвердили свою власть над Гагрским районом. Разбежавшиеся по лесам грузинские боевики партизанить не пытались и поодиночке сдавались в плен, выходя к трассе. Каркарашвили вскоре был вывезен на присланном за ним вертолете в Сухуми; остатки его отряда спустя некоторое время отступили частью в Россию, частью через долину Бзыби до Сухуми, на этом пути многие были перебиты абхазами. Большинство местных грузин после взятия Гагры бежало в Россию, абхазы заняли их дома и поделили между собой. Роскошные особняки представителей грузинской элиты были разграблены, многие сожжены. При этом политические раздоры между грузинами были так велики, что спешно бежавшие шевардисты не помогали эвакуироваться звиадистам.
После изгнания госсоветовских войск из Гагры Абхазия оказалась в несоизмеримо лучшем положении, чем раньше: абхазы могли напрямую сообщаться с Россией, непосредственно получать гуманитарную помощь от сочувствующих субъектов Российской Федерации (с Северного Кавказа, из Татарстана и Башкортостана), эвакуировать беженцев и раненых. Добровольцы переходили в Абхазию прямо через пограничный пост, а в случае противодействия российских пограничников – через верховья реки Псоу, в районе Красной Поляны. Гудаутцы могли теперь сосредоточить все свои силы на Гумистинском фронте и использовать захваченную в Гагре тяжелую технику. Таким образом, уже не абхазы, а грузины должны были спешно готовиться к обороне на Гумисте. «Нам теперь только взять Сухуми, – говорили абхазы после гагринской победы, – а потом они покатятся до самого Ингура и уже не остановятся нигде». Это было расхожее мнение, и оно оправдалось с удивительной точностью. Абхазам была хорошо известна импульсивность грузин, которые смело бросались в бой, но так же легко и быстро обращались в бегство, встретив стойкое сопротивление. А так как многие боевики Госсовета были к тому же уголовниками и наркоманами, то они совсем не были расположены стоять насмерть.
Однако наступления абхазов на Сухуми не последовало. Грузинская армия по-прежнему превосходила абхазское ополчение числом и вооружением; рельеф, ранее представлявший собой главное препятствие для наступления грузин, теперь затруднял возможную атаку и абхазам. Грузины утвердились на высотах, господствующих над Сухуми; по трассе они имели возможность в любое время получить подкрепление. Именно поэтому грузинское командование рассматривало обладание трассой как первоочередную стратегическую необходимость, а главные боевые действия в октябре 1992 года разворачивались в Очамчирском районе.
* * *
Победу Шеварднадзе на всенародных выборах спикера грузинского парламента предсказать было нетрудно. Мало того, что все его соперники постепенно сняли свои кандидатуры, незадолго перед выборами был принят и специальный законопроект, по которому для избрания спикера было достаточно одной трети голосов избирателей, принявших участие в выборах, а выборы, в свою очередь, считались состоявшимися при участии в них одной трети избирателей. Это означало, что Шеварднадзе достаточно получить 11% голосов избирателей, чтобы стать главой государства. Такая перестраховка не считалась излишней. Грузинский народ не мог не видеть, что «демократия» Госсовета во много раз перещеголяла «тиранию» Гамсахурдия, и что даже территориальной целостности госсоветовская команда обеспечить не может. В контролируемой грузинами зоне Абхазии звиадисты распространяли листовки с призывами бойкотировать выборы. В самой Грузии такие акции беспощадно преследовались. Накануне выборов по республике прокатились повальные аресты звиадистов; были закрыты до сих пор не придушенные газеты радикальной оппозиции.
Абхазское правительство не объявляло предстоящие выборы незаконными, но и не собиралось проводить их на своей территории. Ткварчельские абхазы, воодушевленные победой гудаутцев в Гагре, начали готовить поход на Очамчиру, надеясь помешать выборам и там. Грузины же из принципа стремились во что бы то ни стало провести выборы в оставшейся у них части Абхазии; Курашвили, ставший комендантом Сухуми, не выпускал до 11 октября из города беженцев-абхазов («Голосуйте – и уходите куда угодно»). Поход ткварчельцев[46] на Очамчиру 7 октября сорвался из-за самовольного расстрела членами одной из абхазских отрядов трех пленных сванов, поэтому ткварчельцы вернулись в город и потребовали от «неуправляемых» прекратить самоуправство. После «разборки» ткварчельцы снова отправились к Очамчире, но не смогли прорваться через укрепленный перекресток у Меркулы, где грузинские танки были закопаны в землю по башни; абхазы потеряли трофейный БМП и отступили. К тому же грузины нанесли бомбовые удары с самолетов СУ-25 по Новому Афону (10 октября) и Ткварчели (11 октября); К вечеру 11 октября абхазские ополченцы отступили. В тот же день сержант Олег Чмель сбил первый грузинский самолет СУ-25 (впоследствии во время войны абхазами было сбито 7 грузинских самолетов СУ-25 и 2 вертолета МИ-24 «Крокодил»; воздушных боев не было вовсе, все потери авиация несла от обстрелов наземной артиллерии).
Помимо Абхазии, в голосовании не приняло участия население Южной Осетии и почти всей Мингрелии (Грузия официально признала срыв выборов звиадистами в трех районах Мингрелии и Гальском районе Абхазии). Тем не менее Шеварднадзе, как и следовало ожидать, был всенародно избран: из 80% голосовавших за него высказались 86% избирателей. В парламенте по партийным спискам преобладающее количество голосов получил поддерживавший Шеварднадзе блок «Мшвидоба» («Мир» – 29 мест), ключевую роль в котором играл Демократический Союз Автандила Маргиани, ставшего после выборов вице-премьером. Блок «11 октября» (Народный фронт, Республиканская партия, Христианско-демократическая партия) получил 18 мест; блок «Единство» (Либерально-демократическая национальная партия, Всегрузинская партия Мира и Свободы) – 14 мест (эти два блока считались оппозиционными). Национально-демократическая партия Георгия Чантурия получила 13 мест, партия «зеленых» – 11 мест; бывшие сторонники Гамсахурдия – Хартия-91 и «Союз традиционалистов» Акакия Асатиани – получили в парламенте 9 и 7 голосов, Общество Мераба Костава – 5, а Партия национальной независимости Ираклия Церетели – всего 4 мандата. Наблюдатели оценивали итоги выборов как реванш бывшей коммунистической элиты (в блоке «Мир», к примеру, собрались представители партийной номенклатуры вкупе с несколькими монархистами и бывшими диссидентами). Так состоялся раздел власти. Бывшая «старая оппозиция» получила гораздо меньше, чем рассчитывала, и во всяком случае меньше, чем «новая оппозиция». Сигуа, Китовани и Иоселиани стали депутатами; первый был назначен премьер-министром, второй – министром обороны, третий остался главой «Мхедриони»: все трое сохранили влияние.
Успех блока «Мир» не означал, конечно, победы Шеварднадзе, он победил гораздо раньше; теперь же его власть была узаконена «свободными выборами». Его должность спикера («speaker» в переводе с английского на русский – «оратор») представлялась более скромной, чем громкий титул президента; на деле Шеварднадзе удерживал нити управления государством гораздо крепче, чем его предшественник, и результаты выборов 11 октября наглядно продемонстрировали степень его контроля над ситуацией.
Результаты выборов сказались и на активности мингрельских звиадистов. Осенью 1992 года партизанское движение в Мингрелии постепенно ослабевало. Часть мингрелов начала отходить от повстанческого движения, уже не надеясь на победу; к тому же приближалось время холодов, и партизанить становилось все труднее. Многие мингрелы постепенно поддавались антиабхазской пропаганде Тбилиси и находили неудобным воевать против «братьев-грузин», сражавшихся с общим врагом – абхазами. После взятия Гагры и исхода оттуда беженцев грузинские власти распространили множество слухов о поголовных истреблениях грузин войсками Конфедерации и тем склонили еще часть мингрелов на сторону правящего режима.
Причиной затишья звиадистских войн на период абхазской кампании стало сужение идейной базы звиадизма, растерявшего многие свои прежние лозунги. Гамсахурдия боролся против влияния Москвы, но как раз мингрелам при русской (советской) власти жилось совсем неплохо. После того, как Шеварднадзе добился для Грузии официальной независимости и начал борьбу за единство и неделимость, большинство грузинской нации если не поддержало новую власть, то примирилось с ней. Планы Тбилиси по расколу звиадистского движения осуществились, хотя и не сразу. Для новых хозяев абхазская война превратилась в «золотое дно» – играть на патриотических чувствах грузин можно было бесконечно.
Третье мингрельское восстание звиадистов к концу 1992 года постепенно законсервировалось. Звиад Гамсахурдия одно время вообще покинул Грозный и уехал за пределы бывшего СССР, пытаясь привлечь на свою сторону Запад. Лоти Кобалия избрал путь лавирования и тем сумел избежать новых карательных операций Тбилиси: он понимал, что грузинам невыгоден конфликт с ним. Таким образом мингрельским повстанцам удалось отдохнуть и сохранить свои силы, занимая позицию вооруженного нейтралитета на протяжении почти всей абхазской кампании. Впрочем, описываемый процесс шел долго и завершился лишь к концу года. А весь октябрь военная обстановка в Абхазии оставалась неопределенной.
37. ФАЗА РАВНОВЕСИЯ
На Гумистинском фронте в течение октября 1992 года продолжались беспрерывные перестрелки. Грузинские войска по-прежнему превосходили абхазскую армию[47] огневой мощью. Абхазские бойцы были рады каждому перемирию, ощущая нехватку патронов; они поражались количеству боеприпасов, расходуемых грузинами. Сами абхазы с первых месяцев войны оказались перед необходимостью добывать оружие и боеприпасы, поскольку республика была не подготовлена к обороне. Впрочем, достать оружие в 1992 году было совсем не трудно: шло сокращение российской армии, и большое количество оружия повсеместно продавалось в «горячие точки» под видом «списания». Грузины также нашли возможность пополнить свои запасы оружия: в октябре 1992 года в Ахалцихе силами Национальной гвардии были захвачены военные склады ЗакВО, и в руки гвардейцев попало 650 вагонов вооружений.
В Абхазии деньги на оружие собирало население, армию с самого начала финансировали абхазы-бизнесмены; в городах и селах жители сдавали золото, деньги, некоторые жертвовали свои автомобили – даже из Ткварчели их вывозили в Россию на вертолетах и продавали там (или сразу обменивали на оружие). Но финансовую конкуренцию с грузинами абхазы не могли выдержать, поэтому им приходилось постоянно выдумывать всякие технические новшества, изобретать нестандартные методы ведения войны. Вечером 6 октября абхазы впервые применили в бою дельтаплан. Несколько мотодельтапланов были закуплены в Москве и оборудованы легким вооружением, они летали бесшумно и хорошо управлялись. Обычно после выполнения боевого задания мотодельтапланы садились на поджидавшие их у берега абхазские корабли. Грузины испытывали шок, когда в ночном небе совершенно беззвучно появлялось нечто огромное и непонятное, и сверху начинали падать и взрываться гранаты. Мотодельтапланы применялись в течение всей войны и почти всегда успешно; потери грузинской армии при таких налетах были невелики, и дельтапланы использовались главным образом для разведки или просто чтобы навести панику; последнее нередко приносило плоды и влияло на ход даже крупнейших сражений. К примеру, в битве за Гагру абхазы пустили на одном из грузинских флангов тракторы, чтобы их грохот имитировал звук движущихся танков и вводил в заблуждение противника; в другой раз они имитировали «химическую атаку», направив на грузинские окопы облако дурно пахнущего дыма, что заставило грузин поспешно сдать укрепленные позиции.
13 – 14 октября 1992 года абхазы провели небольшую разведку боем в районе села Цугуровка к северу от Сухуми, но быстро отступили. Восточный берег Гумисты был укреплен грузинами прочно; они убедили жителей абхазской столицы, что абхазы в город не войдут. Но сухумцам от этого было не легче. Они еще могли бы примириться с постоянным отключением света, отсутствием воды, газа, многих продуктов и работы, но террор боевиков Госсовета не прекращался. Беспрерывные грабежи, сопровождавшиеся издевательствами, а часто и убийствами, заставляли покидать город не только оставшихся абхазов, но и представителей всех других национальностей, в том числе грузин. Квартиры выехавших занимали исключительно грузины, преимущественно военные. Дисциплина среди последних оставалась практически на нуле, большинство не соблюдало субординации, сплошь и рядом отказывалось выполнять приказы начальства; когда командиры будили своих солдат после кутежей – идти на передовую, – те отвечали им: «Пошли вон, мы не выспались!» «Рядовые посылают генералов за сигаретами!» – с возмущением говорил Тамаз Надарейшвили уже после изгнания грузинских «компаний» из Абхазии. Такие рядовые приобретали авторитет «на зоне».
Многие вооруженные группы почти или совсем не принимали участия в военных действиях, состоявшие в них боевики только грабили, играли в карты и пили. Они могли не обращать внимания на отсутствие электричества, воды и продуктов, поскольку устраивали автономные дизельные источники питания. Грузинскому командованию, делавшему в войне ставку на численное превосходство, а не на профессионализм и дисциплину, приходилось мириться с таким положением, к тому же в ряды гвардейцев и «мхедрионцев» в Абхазии вступило немало местных жителей. Приучать их к военной службе не было ни времени, ни желания.
Торговля наркотиками, как и вообще спекуляция (ею занимались и многие мирные жители, чтобы хоть как-то свести концы с концами), достигла в Сухуми и других контролируемых госсоветовцами городах небывалого размаха. Мафия делала на абхазской войне такие же большие деньги, как и на осетинской. С первых же дней вошла в обиход торговля убитыми и пленными: за тела погибших в боях абхазов требовали сотни тысяч и даже миллионы рублей – огромные по тем временам деньги. Тела грузинских бойцов очень часто оставались на линии огня, и их не пытались вынести; в долине Гумисты с начала войны лежало множество неубранных трупов, их поедали свиньи и собаки. Некоторое время высказывались прогнозы о возможном распространении эпидемии у Гумистинского ущелья, но этого не произошло. В Очамчирском районе были случаи, когда госсоветовцы сбрасывали убитых с вертолетов в горные ущелья; трупы повисали на деревьях и разлагались так. Делались также массовые захоронения в общих могилах; наконец, чтобы скрыть свои потери, госсоветовцы непомерно преувеличивали число грузинских бойцов, попавших в плен к абхазам, или же сообщали родителям погибших, что их сыновья дезертировали.
На всех фронтах людские потери грузинской армии значительно превышали абхазские; очень часто грузины шли в атаку на абхазские позиции развернутым строем, в полный рост, одурманенные наркотиками, и гибли десятками: идущие позади перешагивали через трупы передних, шли дальше и тоже падали под пулями; страха, даже инстинктивного, они не испытывали. Так же легко погибали молодые грузинские патриоты, приезжавшие на абхазскую войну по идейным соображениям. Напротив, блатных с обеих сторон погибало меньше; никто не знал, по каким тайным знакам они узнавали друг друга, однако они почти не убивали «своих».
Война унесла страх перед законом – теперь можно было без опасения убивать и грабить; прежде всего этим воспользовались бандиты-рецидивисты, и они же становились во главе воевавших. Террор против мирного населения был прежде всего следствием националистической пропаганды, требовавшей завершить освоение Абхазии, выселить абхазов в Турцию, остальных – кто не пожелает уехать – сделать людьми «второго сорта». Позже, во время перемирия в августе 1993 года, когда русскоязычное население эвакуировалось из Абхазии в промежутках между боями, в Сухуми на одной из улиц был вывешен транспарант: «Русские, оставайтесь с нами! Нам нужны рабы и проститутки!» И тем не менее следует подчеркнуть, что это был не организованный террор, как у нацистов в «третьем рейхе», а разгул маргинальных элементов, которым позволили делать все, что захочется. Несмотря на гибель большого числа мирных жителей с обеих сторон, в целом в Абхазии ни та ни другая сторона – в отличие от Югославии, Таджикистана, Руанды – не проводила массового истребления населения.
Первые же случаи террора грузинской армии вызвали ответные жестокости с абхазской стороны. В дальнейшем расправы с пленными и особенно притеснения грузинского населения в тылу происходили регулярно. Анна Бройдо, российская журналистка, автор самой яркой публицистической книги о грузино-абхазской войне, свидетельствует, что когда абхазы при обмене пленными видели у своего солдата увечья, они тут же причиняли аналогичные грузинскому пленному – и это возымело свое действие. По такой же схеме происходили и захваты мирного населения в заложники: госсоветовцы арестовывали абхазов, чтоб выменять на своих пленных, для их освобождения абхазы забирали уже грузинских заложников – и так продолжалось по цепочке.
Пытки пленных и заложников служили и средством добывания информации и просто методом устрашения, так же как обстрелы и бомбежки абхазских и армянских сел. Одни грузинские летчики щадили мирных жителей – давали людям разбежаться и уже потом бомбили назначенные цели; другие гоняли женщин по полю, стреляли им вслед. В рядах грузинских бойцов встречались и те, кто спасал людей от смерти, пытался останавливать издевательства и насилия. Иной раз и самые отпетые бандиты, поддаваясь порыву великодушия, могли отпустить жертву; но такие случаи все же были исключением, а не правилом. Даже командирам с трудом удавалось пресекать мародерство и жестокости в отношении пленных. Особенно плохо приходилось пленным добровольцам из России. В Драндской тюрьме заключенным разбивали головы автоматами, не давали есть и пить, в ответ на просьбы дать воды предлагали пить свою мочу. Повсеместным явлением были избиения прикладами и резиновыми дубинками, подвешивания за руки на несколько суток, изнасилования не только женщин, но и девочек. Известны достоверные факты еще более жестоких истязаний – выкалывания глаз, отрезания ушей, пальцев, сжигания заживо, сажания на кол. Несколько раз абхазские партизаны в Очамчирском районе захватывали грузинские БТРы, доверху набитые коврами, видеотехникой, дорогой одеждой – плодами мародерства. Вдоль трассы в Очамчирском районе было уничтожено большинство абхазских и армянских сел. Меркула, Беслахуба, Тамыш, Кутол, Адзюбжа, Лабра, Аракич – все они были разграблены и разорены дотла.
В абхазских отрядах тоже было немало бывших уголовников: именно они легче решались на вооруженное сопротивление правительственной армии и милиции. Собственно, все абхазское сопротивление с первого же дня подпадало под множество статей Уголовного кодекса. Но когда грузинская армия, войдя в Абхазию, развернула репрессии, обращаться за защитой было не к кому: и грузинская милиция, и правительственные войска участвовали в терроре, законопослушание не могло спасти. Нужно было защищать свою жизнь и имущество, своих родственников и друзей – и защитить их можно было только в рядах абхазской армии.
20 – 22 октября грузины начали готовиться к очередному наступлению на Гумистинском фронте. От Сухуми до Леселидзе курсировали грузинские корабли. К этому времени грузинские войска на время установили твердый контроль над рядом мингрельских городов (Зугдиди, Хоби, Мартвили и др.), а на переговорах с командирами звиадистов министр Китовани и генерал Цкитишвили предложили им «забыть все» и объединиться «в борьбе против врагов Грузии», провести в Мингрелии мобилизацию для похода в Абхазию. Мингрелы на словах согласились, но никакой мобилизации проводить не стали. Так или иначе, тылы грузин укрепились, и Тамаз Надарейшвили 22 октября заявил, что в ближайшие дни будет предпринята атака на Эшеру, Гагру, и грузинские войска пройдут победным маршем до реки Псоу, к границе с Российской Федерацией.
Однако никакого грузинского наступления не последовало: во-первых, у Госсовета не было таких сил, во-вторых, в то же самое время ткварчельские абхазы, начиная с 21 октября, перешли к активным наступательным действиям в Очамчирском районе. 23-го грузины попытались высадить десант в Гудаутском районе, но были отбиты; тогда же их артиллерия разрушила в Нижней Эшере мукомольный завод и нефтебазу. Этот день был ознаменован также и сожжением Абхазского института истории, языка и литературы – АбНИИ. Еще до этого был разорен Сухумский обезьяний питомник; сперва оттуда вывезли дорогостоящую аппаратуру, затем принялись за обезьян. В Тбилиси на «черном рынке» обезьяна стоила 25 тысяч рублей, многих перепродали в Турцию за валюту; часть обезьян выгнали в горы, где они погибли во время необычайно суровой зимы. Лишь небольшая группа животных, каким-то невероятным чутьем угадав нужное направление, через леса и ущелья добралась до российской границы, где их и обнаружили эвакуированные в Адлер работники питомника. Это было все, что осталось от крупнейшей на земле сухумской колонии обезьян. Ботанический сад Сухуми в период хозяйничанья «компаний» уцелел почти в прежнем виде, хотя время от времени грузины обстреливали его из пулеметов и даже артиллерийских орудий, боясь возможного проникновения сюда партизан. Теперь были уничтожены АбНИИ и абхазский архив, вместе со зданием института сгорела богатая библиотека, тысячи книг, уникальные рукописи и архивы – все перестало существовать в один вечер.
24 октября 1992 года абхазские партизаны атаковали грузин в районе Меркулы на Восточном фронте, где грузинские новобранцы, только что приехавшие на фронт, бросились собирать мандарины. За этим приятным занятием их застали абхазские партизаны и нанесли им чувствительное поражение: погибло три десятка грузин, они потеряли танк и БТР. После этого успеха было принято решение о походе на Очамчиру. Целью атаки был разгром складов и захват пленных для обмена, при удаче абхазы не исключали и взятия города, правда, удержать его надолго было невозможно. Ополченцы выступили в ночь на 26 октября; основная группа подошла к Очамчире с северо-запада через чайные плантации Беслахубы и Меркулы, в то же время второй отряд обходил Очамчиру с востока, причем по пути предполагалось соединиться со звиадистами Юрия Бадзагуа, а в селе Гудава – с десантом из 150 человек, отправленным из Гудауты на самоходной барже. Однако операция окончилась неудачей. Из-за проливного дождя испортилась радиосвязь, в результате координация действий оказалась нарушенной; абхазы и звиадисты по ошибке обстреляли друг друга, и последние так и не приняли участия в наступлении. На барже вышел из строя двигатель, и десант опоздал к месту высадки. Шедшие через Гудаву абхазы в одиночку вступили в Очамчиру через мост на Галидзге, обстреляли здание РОВД и пошли назад; уже после этого основной отряд под командованием Нодара Какубава дошел с запада до гостиницы, где квартировали грузины, открыл по ней огонь из гранатометов, но в центре города встретил сопротивление. Десант не смог высадиться из-за сильного шторма; абхазы рисковали быть отрезанными от Ткварчели, поэтому они отступили. При отходе восточная группа утром 26 октября была атакована грузинами; грузовой фургон, в котором ехали ополченцы, сгорел, погибло двадцать ткварчельских ополченцев; восемь были взяты в плен в Очамчире и после долгих пыток и издевательств расстреляны. Еще троих, раненых, отвезли в больницу Гали, одного из них спасли звиадисты, двое других были убиты боевиками из группы Бадри Джобава. После очамчирского похода ткварчельцы на время прекратили активные действия, и в то же время на Гумисте абхазы, собравшись с силами, стали готовиться к наступлению на Сухуми.
Но еще до первой серьезной попытки абхазов отвоевать столицу на Северном Кавказе возник новый очаг войны, долго ожидавшейся, но до сих пор сдерживаемой. Осенью 1992 года отряды осетинского ОМОНа начали рейды по ингушским селам Пригородного района с целью разоружить ингушей, которые в ответ стали возводить баррикады на окраинах своих сел. В разгар нового противостояния Ахсарбек Галазов обратился с ультиматумом к ингушскому населению, требуя разоружиться и разобрать баррикады до 30 октября, угрожая в противном случае изъять оружие силами ОМОНа, Национальной гвардии и ополчения. 31 октября осетинский ОМОН начал операцию по разоружению ингушей; тогда из Назрани по Пригородному району ударили ингушские вооруженные формирования; они вторглись в пределы Северной Осетии и атаковали Владикавказ, пытаясь овладеть его правобережной частью. По всему Пригородному району начались столкновения между осетинами и ингушами. Горели осетинские дома, осетины спешно собирали свои отряды обороны. Ингуши просили оружия и военной помощи у Дудаева и Конфедерации народов Кавказа; правительство Галазова – у Москвы. Российское правительство немедленно начало переброску в Северную Осетию воинских частей; бои на окраине Владикавказа шли пять дней, но ингушам не удалось захватить восточную половину города, на которую они претендовали. Чеченский парламент не поддержал просьбу Ингушетии о помощи, и вооруженной поддержки ей не оказал никто. В ночь с 3 на 4 ноября российские войска из Владикавказа атаковали и разгромили ингушей, отбросили их к Назрани. Осетины, перейдя в наступление, сожгли ряд ингушских сел, и практически все ингушское население – до ста тысяч человек – было изгнано из Северной Осетии. Российским властям удалось загасить конфликт, но введенное ими чрезвычайное положение продлевалось годами, из месяца в месяц, потому что национальная вражда не могла затухнуть.
Разгром ингушей под Владикавказом совпал с крупным сражением на Гумистинском фронте к северу от Сухуми. В первые месяцы абхазы и их союзники все еще надеялись на быстрое окончание войны. Легкая победа в Гагре и успехи партизан в Очамчирском районе создали иллюзию слабости грузин; долгое время абхазам казалось, что еще одной удачной битвой можно будет в два-три дня закончить войну. С другой стороны, многие считали, что затяжной кампании население просто не выдержит, и что лишь военной победой можно спасти республику от финансового банкротства. Поэтому абхазы и после первой неудачи с большим упорством возобновляли атаку на Сухуми каждые два-три месяца, и после каждого провала их уныние усиливалось.
Движение абхазских отрядов началось через Новый Афон и село Анухва; с главной армией шли чеченцы Басаева, кабардинцы и абхазы-махаджиры из Турции (в составе отряда абхазского танцевального ансамбля «Шаратын»). Утром 3 ноября абхазы прорвали оборону грузин у села Ахалшени, рассчитывая повторить обходной маневр, предпринятый ранее в Гагре, и точно так же взять Сухуми с налету, одним ударом. Однако они недооценили противника, который извлек уроки из поражения; грузины успели укрепить свои позиции. Абхазы миновали Ахалшени и Каман, но в ущелье на подступах к селу Шрома попали в ловушку и понесли ощутимые потери – 20 человек убитыми, 80 ранеными и 10 пленными; грузины уничтожили четыре из пяти абхазских БМП, участвовавших в битве. Госсоветовцы перешли в наступление, но в контактном бою потеряли танк и несколько десятков человек убитыми. Абхазы с большим трудом вышли из-под шквального огня и 4 ноября отступили на прежние позиции. Ноябрьское сражение на Гумисте развеяло надежды жителей Абхазии на скорую победу. Предстояли долгие месяцы тяжелой окопной войны.
38. БЛОКАДА
«Имею большое желание работать в системе комитета государственной безопасности. Поэтому прошу вашего распоряжения о принятии меня на работу».
Тамаз Надарейшвили.
9 сентября 1974 г.
Из архивов КГБ Абхазии.
«Что касается самого абхазского народа, я должен сказать, что у меня хорошие отношения с традиционалистами и монархистами. Это те политические партии, которые хотят восстановления монархии и старого строя. Я неоднократно говорил и опять повторяю, что я являюсь последним наследником Абхазского царства, их фамилии Шервашидзе. Тех Шервашидзе, которые управляли Абхазией. Затем идут мои дети. Вот, Мери Шервашидзе – моя бабушка, моя мать и затем иду я...»
Тамаз Надарейшвили.
13 мая 1993 г.
Из интервью грузинскому радио.
После взятия Гагры абхазами и удержания Сухуми грузинами в зоне конфликта установилось равновесие между воюющими сторонами. Грузины уже убедились, что захватить Гудауту, обороняемую несколькими тысячами абхазов и добровольцев-союзников, они не смогут, и в дальнейшем попыток высадки грузинских десантов в Западной Абхазии почти не было. В Очамчирском районе грузинские войска довольно долго действовали активнее, стремясь расширить контролируемую ими полосу вдоль побережья, но и Восточный фронт постепенно начал стабилизироваться. Грузины, конечно, могли бы с большими потерями подавить оборону ополченцев и взять Ткварчели, однако партизанскую войну не удалось бы этим погасить (тем более что захват Ткварчели не привел бы к решающей победе в войне). А для удержания Ткварчели требовалось бы, как и на побережье, изгнать все негрузинское население, по крайней мере взрослых боеспособных мужчин. Но каждая новая «зачистка» пополняла ряды абхазских партизан; следовательно, закрепиться в этом городе было бы еще труднее, чем взять его. Исходя из всего этого, грузины не пытались штурмовать Ткварчели, надеясь, что блокада сделает свое дело. С начала ноября в городе стало часто и надолго отключаться электричество и с 9 ноября перестала поступать вовсе. Грузинам все-таки удалось наладить другую линию электропередач, и Сухуми продолжал получать электроэнергию. Установилось и беспрерывное железнодорожное сообщение между Сухуми и Самтредиа. Абхазы в свою очередь быстро восстановили пути сообщения в Гагрском районе, но так как Россия продолжала признавать Абхазию частью Грузии, пограничный контроль на реке Псоу ужесточился, и возобновить железнодорожные и автобусные рейсы в Адлер и Сочи не удалось.
Линии фронтов в Абхазии стали заметно более непроницаемыми по сравнению с первыми неделями войны, когда многие жители, за исключением грузин и абхазов, еще могли переходить из грузинской в абхазскую зону и обратно. Теперь человеку трудно было побывать на стороне противника и вернуться назад, чтобы не быть заподозренным в шпионаже. С одной стороны, шпионы действительно существовали; с другой – возможность оправдать военные неудачи чьей-то изменой была для полевых командиров весьма соблазнительной. Теперь, как правило, ушедшие за линию фронта уже не возвращались, становясь беженцами.
С «отвердением» Гумистинского фронта все более явным становился разрыв между Республикой Абхазия со столицей в Гудауте и провозглашенной в зоне тбилисской оккупации Автономной Республикой Абхазия со столицей в Сухуми. Руководство последней возглавила грузинская фракция абхазского парламента. Несмотря на то, что еще более двух лет Абхазия не провозглашала свою независимость и формально оставалась частью Грузии, на контролируемой абхазами территории были созданы и успешно функционировали все структуры государственного управления. В Гудауте оказались и глава абхазского парламента Владислав Ардзинба и глава правительства Важа Зарандия; в декабре 1992 года Важу Зарандия сменил Леонид Лакербая, который спустя несколько лет возглавил абхазскую оппозицию. Со своей стороны, грузины в ноябре 1992 года сформировали в Сухуми новый Совет Министров, призванный стать высшим органом власти в Абхазии. Председателем Совета Министров стал (20 ноября) бывший заместитель председателя парламента Тамаз Надарейшвили; на всем протяжении войны он оставался даже не марионеткой, а просто наместником Тбилиси, так что рассматривать это правительство, почти полностью состоявшее из грузин, как самостоятельное, вряд ли возможно. Таким образом, грузины окончательно отказались признавать Верховный Совет Абхазии в Гудауте законным органом власти; правительство Надарейшвили должно было в случае победы управлять всей автономной республикой.
Гудаута между тем стала не только временной столицей Абхазии, но и местопребыванием значительной части деятелей Конфедерации народов Кавказа. На Гумистинском фронте осетины и ингуши сражались плечом к плечу даже после начала вооруженного конфликта в Пригородном районе. Из народов, воевавших на их стороне, абхазы особенно хорошо отзывались о кабардинцах; чеченцы по сравнению с ними были слишком своевольны. Начальник генерального штаба кабардинец Султан Сосналиев, советский полковник, заслуженный военный летчик СССР, стал фактическим главнокомандующим абхазской армией и сыграл неоценимую роль в ее организации.
Правительство Ельцина ровно через год после попытки подчинить Чечню силовым путем снова предприняло давление на Дудаева, теперь уже в связи с осетино-ингушской войной. Федеральные войска в ноябре 1992 года вошли на территорию Ингушетии в таком количестве, что ичкерийцы сильно встревожились. Российские войска заняли Сунженский и Малгобекский районы, находившиеся в «совладении» Чечни и Ингушетии, и, судя по всему, не собирались останавливаться. Джохар Дудаев направил навстречу федеральным войскам вооруженные отряды своей гвардии, МВД и ополченцев; российская и чеченская бронетехника выстроились друг против друга вдоль границы собственно Чечни. Каждая сторона получила приказ отвечать огнем на огонь противника. Как и год назад, Конфедерация народов Кавказа изъявила готовность встать на защиту чеченцев, хотя вообще-то ее отношения с Дудаевым время от времени сильно портились. 11 ноября КНК даже постановила: объявить частичную мобилизацию на всей территории Конфедерации; каждому народу, за исключением шапсугов и абазин, выставить от 5 до 10 тысяч человек; командирам и начальникам штабов срочно прибыть в штаб-квартиру КНК в Грозный; развернуть работу по сбору средств для нужд Конфедерации, одновременно – «довести до конца программу действий по защите Абхазии».
Мобилизации добровольцев на Северном Кавказе и на этот раз не произошло; да и война на два фронта – в Чечне и в Абхазии – была бы непосильна для Конфедерации. Ноябрьское противостояние в Чечне закончилось все же разводом войск от линии соприкосновения, но российские военные подразделения взяли под контроль Ингушетию вместе со спорными районами. Осетино-ингушская война, несомненно, ослабила политическое влияние КНК; в следующем году, во время одного из конфликтов между Дудаевым и парламентом Чечни, покинул Грозный и Юсуп Сосламбеков, так что влияние Конфедерации и здесь не укрепилось. Однако ни один из северокавказских народов не изменил своей позиции в абхазском конфликте.
В Грузии в этот период слегка изменилось отношение к мингрельским звиадистам, поскольку роль «врага номер один» теперь играли абхазы. Лоти Кобалия 31 октября приехал в Сухуми на переговоры с министром внутренних дел Грузии Гвенцадзе и «министром внутренних дел Абхазии» Ломинадзе. Кобалия уже не призывал Конфедерацию к поддержке Абхазии в борьбе против «хунты», но снова отклонил предложение участвовать в этой войне на стороне грузин. 5 ноября Кобалия с другими звиадистами посетил Гудауту; мингрелы предложили быть посредниками (совместно с представителями Дудаева) между грузинами и абхазами; правда, из этого проекта не вышло ничего. В дальнейшем Кобалия со своими ополченцами мог свободно передвигаться по Мингрелии, но всегда держался начеку; не раз он вступал в тайные переговоры с абхазами Восточного фронта.
Восточный фронт окончательно сложился в ноябре – декабре 1992 года. Его линия была не сплошной и часто изменялась. Даже впоследствии между «грузинской» (к югу от линии Атара – Лабра – Араду – Охурей – Чхортоли) и «абхазской» (к северу от линии Джгерда – Моква – Поквеши – Бедия) территориями существовала небольшая полоса «ничейной» земли, где села постоянно переходили из рук в руки; к примеру, село Кутол грузины занимали и оставляли четыре раза, Старые Киндги – семь раз. Партизанские вылазки в «грузинскую» зону продолжались, однако грузины считали этот фронт второстепенным и только старались удерживать абхазов на таком расстоянии, чтобы они не могли обстреливать трассу. Впрочем, время от времени грузины возобновляли наступление, особенно при перемириях на Гумистинском фронте. 20 – 29 ноября здесь был прекращен огонь на период вывода из Сухумской базы части российских войск; в это же время грузины начали сосредоточивать силы в селе Кочара, расположенном в глубине абхазских позиций в Очамчирском районе. Судя по всему, они готовились атаковать село Члоу и разрезать надвое линию обороны абхазов, но не успели осуществить эти планы. 21 ноября в Очамчирский район прилетел на вертолете Шамиль Басаев со своей группой, и после недолгого боя 29 – 30 ноября абхазы, кавказцы и казаки взяли Кочару, сгладив один из изломов Восточного фронта. Почти все грузинское население бежало из Кочары; абхазы потеряли всего двоих бойцов, в плен было взято 56 грузинских солдат, Басаев едва не захватил самого Джабу Иоселиани, ткварчельцы оттеснили грузин до села Цхенцкар на подступах к трассе и здесь остановились. Тогда же гудаутцы обстреляли Сухуми; Шеварднадзе по этому поводу произнес две ставшие широко известными фразы: «Они хотят войны – они ее получат» и «Мира в Абхазии можно достичь только военным путем». Грузинская авиация возобновила налеты на Ткварчели: 3 декабря подверглись бомбежке горные микрорайоны Хухун и Харчилава, где хранились основные запасы аммонита; абхазы незадолго до того успели вывезти его оттуда, и катастрофы не произошло. 6 и 7 декабря город вновь бомбили страшные штурмовики СУ-25; во время их молниеносных налетов убежать или спрятаться было практически невозможно. Бомбежки и обстрелы затрагивали в основном промышленные районы города: электростанцию, заводы, пожарное депо. Люди погибали не только от осколков, но и от взрывной волны; в домах при бомбежках вылетали двери вместе с косяками; порой осколки от бомб было не под силу сдвинуть человеку. Огромное большинство погибших от бомбежек составляли мирные жители.
После упорных боев грузинам удалось оттеснить ткварчельцев от побережья, и после 10 декабря стабилизировался и Восточный фронт. Потянулись долгие месяцы мелких сражений и передышек, постоянных перестрелок, сопровождающихся гибелью нескольких человек в день. Крестьяне в Очамчирском районе привыкли к ежедневной канонаде, начинавшейся, как по часам, в 6 утра; «Братья будят, – шутили они, просыпаясь, – пойдем работать». Работали на уцелевших полях до зимы, собирали мандарины, но после наступления холодов хозяйственная жизнь замерла окончательно, и на следующий год чайные плантации заросли папоротником, мандариновые деревья уже не давали прежнего урожая. В селениях за зиму забили большую часть скота. Хлеба в Ткварчели не было в течение всей войны. Если до зимы в городе от голода умерло лишь несколько человек, то теперь такие случаи заметно участились.
Еще с самого начала войны в Ткварчели постоянно совершали гуманитарные рейсы российские вертолеты: военные – из Гудауты, гражданские – из Теберды; они доставляли в блокадный город продовольствие и эвакуировали желающих выехать, но в целом из-за постоянного притока беженцев из «грузинской» зоны и из разбомбленных сел общее количество жителей Ткварчели не уменьшалось, а возрастало. Еды не хватало на всех. Грузы гуманитарной помощи, привозимые в город вертолетами, не раз бесследно исчезали, а при раздаче продуктов справедливость соблюдалась далеко не всегда. Горожане собирали по горам грибы, ягоды, дикие плоды, варили и ели крапиву, мать-и-мачеху, икалу. После отключения электричества сразу изменился внешний облик города. Жители городских квартир мастерили железные печки, устраивали очаги во дворах и на балконах, рубили деревья в парках и на улицах; вертолетчики приземлялись теперь с большим трудом – небо над городом застилала густая дымовая завеса. Сотни людей ежедневно ожидали вертолетов в надежде улететь в Гудауту или Теберду; переполненные «борты» с трудом отрывались от земли. Летящие в Гудауту вертолеты грузины часто вынуждали приземляться в Сухуми, обыскивали их, забирали в заложники людей.
К концу 1992 года в Ткварчельском анклаве была создана система противовоздушной обороны, минометно-артиллерийская батарея, саперный взвод. В отличие от Гумистинского Восточный фронт подразделялся на три полка: первый полк защищал участок от реки Кодор до села Кутол, второй – районы сел Кочара, Моква и Меркула, третий – подступы к Ткварчели к востоку от реки Галидзга. Телефонное и телеграфное сообщение еще осенью было перерезано, но ткварчельцы наладили хорошую систему связи с Гудаутой. Связь по рации абхазы зашифровали, шифры часто менялись, а наиболее важные сведения передавались на древнем абхазском охотничьем языке, что практически исключало утечку информации: местные грузины не учили абхазский язык, тем более не знали его пришлые гвардейцы и «мхедрионцы». Наоборот, очень многие абхазы знали грузинский и мингрельский языки, и это давало им большие преимущества при прослушивании эфира.
39. ГЕОРГИЙ-ПОБЕДОНОСЕЦ
«Не знаю более страшного сообщения, чем о том, что Шеварднадзе принял крещение. Это вам не партбилет жечь. Надежды на мир в Грузии теперь нет никакой».
Александр Минкин.
«Московский комсомолец»,
1 декабря 1992 года.
В начале декабря 1992 года стало известно о состоявшемся на днях крещении Эдуарда Шеварднадзе. В обряде принимал участие католикос Илия Второй. 65-летний глава Грузии принял в христианстве имя Георгий, очень распространенное в Грузии и в то же время очень символическое: оно вызывало в памяти и Георгия-Победоносца (святого – покровителя Грузии), и двенадцать царей Грузии, и имя самой Грузии – Георгии, Джорджии. Известие о крещении Шеварднадзе совпало по времени с двумя его воинственными заявлениями в адрес Абхазии, но даже не это вызвало недоумение у многих трезвомыслящих наблюдателей, а сам факт превращения коммуниста с многолетним партийным стажем в набожного христианина. Звиад Гамсахурдия был крещен при рождении, и его религиозность не казалась фальшивой. Но Шеварднадзе, видимо, рассчитывал, что и ему вполне под силу установить в Грузии такие же, как при Гамсахурдия, патриархальные отношения правителя с народом (хотя бы для виду), выступить в роли христианнейшего отца отечества, а как его духовное перерождение будет смотреться со стороны – дело десятое. Время Шеварднадзе выбрал удачно: за несколько месяцев войны националистическая истерия в Грузии достигла своего пика. А поскольку шевардисты не отказывались при случае представить войну в Абхазии как джихад мусульман против православной Грузии, то возможность постепенного превращения абхазской кампании в крестовый поход тоже нельзя было сбрасывать со счетов.
Антироссийская пропаганда в Грузии по степени накала сравнялась с антиабхазской: ее раздували решительно все, начиная с парламентских националистов (Церетели, Натадзе и их приверженцев), кончая самим Шеварднадзе, который еще 9 октября на выступлении в Академии наук Грузии заявил, что поражение в Гагре есть «не политический нокдаун, а политическая победа», потому что «грузины выяснили, кто их враг». Широкое хождение получила еще одна версия о «руке Москвы»: в Абхазии-де Россия ведет войну на стороне «гудаутских сепаратистов», но не против грузин, а против Шеварднадзе: российские военные хотят таким образом свергнуть его в отместку за вывод советских войск из Восточной Европы.[48] Действительно, после ухода из Восточной Германии десятки тысяч военных, рядовых и офицеров лишились жилья, остались без работы и вынуждены были ютиться в общежитиях и времянках по всей России. Однако теория о происках военно-промышленного комплекса даже тогда казалась примитивной, поскольку сам Шеварднадзе пришел к власти благодаря российским военным, да и вообще было непонятно, почему он не уйдет в отставку, если именно его пребыванием во главе Грузии объясняется столь долгое сопротивление абхазов и осетин.
Различные официальные органы Грузии все чаще и резче выступали с нападками на руководителей ЗакВО, предъявляя претензии командующему, генералу Федору Реуту (сменившему на этом посту генерала Патрикеева, при котором был свергнут Гамсахурдия). Это – несмотря на то, что, во-первых, Реут вполне лояльно относился к Грузии, в том числе и в абхазском конфликте, а во-вторых, 345-й полк, размещенный в Бамборе под Гудаутой, против присутствия которого особенно громко протестовал Госсовет, командованию ЗакВО не подчинялся. Из прочих российских военных баз особую неприязнь грузин вызывало существование на абхазской территории сейсмолаборатории в Эшере. Наличие сейсмолаборатории сковывало их при обстреле абхазских позиций на Гумистинском фронте: на ее территории укрывались мирные жители – абхазцы, русские, армяне (как и позднее на территории военных баз в Сухуми – грузины). Бамборский аэродром мешал бомбить Гудауту: когда грузинские штурмовики появлялись над городом, российские летчики поднимали в воздух свои истребители, поскольку войска Иоселиани и Китовани неоднократно подвергали обстрелам и бомбардировкам российские военные объекты. Сознавая свою слабость, госсоветовцы не пытались уничтожать военные базы России (тем более что Грузия выступала все-таки в роли дружественного Москве государства), но проявляли свою неприязнь «по мелочам»: убивали поодиночке российских солдат и офицеров, вышедших за пределы военных баз, разрушали снарядами здания на территории военных городков, обстреливали российские вертолеты, издевались над военными пенсионерами и т.д. Все это отнюдь не прибавляло им симпатий русских военных, которые до войны находились в хороших отношениях с абхазским руководством и вообще с местными жителями. Командиры российских войск в Абхазии не отвечали на каждую провокацию, но 23 октября министерство обороны России после очередного обстрела сейсмолаборатории выразило протест руководству Грузии и отдало официальный приказ подавлять огневые точки, из которых обстреливались российские базы. Русские открывали огонь на поражение не очень часто, но профессионально, и наносили грузинам ощутимые удары.
Российские офицеры (не все, конечно) действительно сочувствовали в этой войне абхазам – по тем же причинам, по которым ехали в Абхазию добровольцами русские. К тому же они были непосредственными свидетелями разгула грузинского национализма – как до, так и после свержения Гамсахурдия. Как бы то ни было, российские военные не отказывали абхазам в консультациях, могли и продать им боеприпасы или оружие, что, конечно, не имело решающего значения: само состояние грузинской экспедиционной армии предопределило ее разгром, вопрос был только во времени. Грузины постоянно подчеркивали свое численное превосходство над абхазами, указывая, что последние не могли бы сопротивляться и побеждать без помощи третьей силы, однако абхазская армия благодаря притоку добровольцев почти сравнялась с грузинской в количественном отношении. Всеобщую же мобилизацию – даже на священную войну «за независимость Грузии от России» – тбилисское правительство не решилось провести ни разу. Мало того, зимой 1992 – 1993 гг. едва не начался обратный процесс: грузинские солдатские матери проводили демонстрации под лозунгами «Верните нам наших детей!». Но их протесты потонули в общем хоре ура-патриотов, а поскольку и солдатские матери разделяли общую установку «Абхазия – часть Грузии», то почти никто из них не выступал против безнадежной войны и развязавшего ее тбилисского руководства; они только просили привозить убитых домой, а не выбрасывать в море прямо в цинковых гробах (их выносило потом на берег в Гудауте и Гагре). Митинговавших женщин всячески успокаивали и в то же время старались не пропускать их делегации в Абхазию дальше Очамчиры, объясняя, что в зоне боевых действий слишком опасно. Грузинская интеллектуальная элита пропагандировала войну до победного конца; на Восточном фронте погиб сын писателя Чабуа Амирэджиби, который говорил, что пошлет в Абхазию всех четырех сыновей и сам встанет впереди них; другой известный грузинский писатель Гурам Панджикидзе в сентябре 1993 года покидал Сухуми в числе последних бойцов. Нет нужды говорить, в какой степени влияла на умонастроения позиция высшей интеллигенции.
Грузинским газетам и телевидению удалось скрыть разросшуюся до прежних масштабов русофобию, выразившуюся на бытовом уровне в притеснениях русских, живущих в республике. Инфляция и рост цен на коммунальные услуги ударяли прежде всего по русскому населению, не связанному с деревней. Эмиграция русских и русскоязычных из Грузии не только не прекращалась, но и превысила уровень гамсахурдиевских времен. Всеобщая грузинизация продолжалась: уже после Гамсахурдия была переименована большая часть улиц – в новых названиях путались сами грузины; впрочем, это считалось мелочью по сравнению с бытовыми проблемами, которые только усиливались с каждой новой военной кампанией. Среди обещаний, данных Эдуардом Шеварднадзе в начале его правления, фигурировало «тайваньское чудо». Однако никакого оздоровления экономики не произошло, да и не могло произойти: разрушение хозяйства республики, с трудом сдерживаемое «популистом» Гамсахурдия, с началом рыночных реформ в Грузии привело к почти полному краху. Национальный доход в 1992 году составил 40% от предыдущего; каждый день останавливались новые предприятия; уровень производства сократился вдвое. Грузия импортировала большинство продуктов, товаров первой необходимости; транзитная торговля приносила доходы почти исключительно небольшой группе нуворишей, а уровень жизни населения стремительно снижался. При том, что в России в 1992 году также заметно упал уровень жизни, в Грузии средняя зарплата была вдвое ниже, а цены – вдвое выше российских. По Тбилиси то там, то здесь отключались электричество, газ и вода. Днем по городу двигались троллейбусы, облепленные со всех сторон пассажирами, – автобусы перестали ходить из-за отсутствия бензина. Ночью город словно вымирал; на его улицах безраздельно господствовали уголовники и хулиганы, и всю ночь там и тут слышалась стрельба. Естественно, во всех остальных городах Грузии положение было не лучшим.
Посещавшие республику иностранные наблюдатели находили экономическую ситуацию катастрофической, и поэтому Россия, США, страны Европы передавали Грузии все больше гуманитарной помощи – деньгами и продовольствием. Ее доставка с началом войны в Абхазии и Северной Осетии непомерно затруднилась; в еще худшем положении оказалась Армения, подвергнутая экономической блокаде Азербайджаном и Турцией. Из всех бывших союзных республик Грузия получала максимальное количество гуманитарной помощи, но на экономическую ситуацию это практически не влияло: продовольствием из гуманитарных грузов торговали спекулянты, а деньги уходили на закупку оружия для войны в Абхазии; эта война, разумеется, еще больше ослабляла Грузию и давала правительству Шеварднадзе все новые и новые оправдания ухудшения экономики: получался замкнутый круг. На расхищении гуманитарной помощи, торговле оружием и наркотиками и абхазские, и грузинские мафиози делали огромные состояния; за время абхазской войны Грузия была поделена на сферы влияния крупными и мелкими мафиозными кланами, коррупция в государственном аппарате достигла невиданных масштабов, мафия тесно срослась со всеми правительственными органами. Год спустя после описываемых событий в Грузии состоялась официальная проверка членов правительства на предмет употребления наркотиков. Абхазская кампания превратилась в источник самых разнообразных доходов, и все переговоры о выводе войск из Абхазии, каждый раз порождавшие среди ее населения надежду на прекращение войны, оказывались в конечном итоге не более чем фарсом.
* * *
14 декабря 1992 года российский вертолет МИ-8, вылетевший из Ткварчели с 59-ю беженцами на борту и взявший курс на Гудауту, был сбит через 16 минут после взлета над сванским селом Лата, на среднем течении реки Кодор в Гульрипшском районе Абхазии. Вертолет упал на контролируемую грузинами территорию и сгорел; все пассажиры и члены экипажа погибли. Большую часть беженцев составляли женщины и дети. В этом вертолете погибли командующий Восточным фронтом Аслан Зантария и один из лучших партизанских командиров Владимир Анцупов – его отряд был самым дисциплинированным на Восточном фронте. Известие о случившемся было тяжелым ударом для всего Ткварчели: почти каждый горожанин потерял родственника или знакомого. Абхазы добились выдачи обгорелых, изувеченных тел погибших, похоронили их в Гудауте, на «кладбище детей», как оно с тех пор называлось. Долгое время после этого вертолеты не решались летать в Ткварчели из Гудауты, и положение блокадного города еще больше ухудшилось.
Командование Восточным фронтом до самого конца войны перешло к Мерабу Кишмария; на момент назначения ему был всего 31 год, но он уже проявил способности военачальника. 18 декабря Кишмария перенес штаб фронта из Ткварчели в село Члоу,[49] а 26 декабря началось большое наступление грузин в Очамчирском районе. Грузины начали с внезапной атаки на Беслахубу, где маленький абхазский отряд отразил многократно превосходящие силы противника, затем бои развернулись по всему фронту, от Атары-Армянской до Бедии. В первый же день абхазы подбили 13 единиц бронетехники; в тот же вечер был сбит грузинский боевой вертолет МИ-8; пилот – «черный полковник» Джимми Майсурадзе – заживо сгорел в вертолете. Бои шли до вечера 31 декабря, грузинам удалось взять лишь село Лабра, однако абхазы удержали все важнейшие позиции. После этого и на Восточном фронте, за немногими исключениями, наступательная инициатива принадлежала абхазской армии.
40. ЗИМА ВОЙНЫ
Зима 1992 – 1993 гг. выдалась в Абхазии необычайно холодной и снежной. Под Новый год в Ткварчели выпал снег метровой глубины – такого не помнили даже старики. Затем на город обрушились морозы, и в неотапливаемых домах начали умирать от холода люди. За зиму в Ткварчели умерло много стариков, особенно в шахтерских поселках высоко в горах: сюда не поступала гуманитарная помощь из центра Ткварчели, поскольку горные дороги завалило снегом; зимой жители этих поселков ели даже кошек и собак. Абхазские ополченцы, часто без теплой одежды и тоже голодные, сидели в окопах под дождем и снегом и стреляли по противнику только для того, чтобы согреть затем руки о дуло автомата. И грузинские бойцы, особенно мобилизованные недавно, воевали все с большей неохотой, вступали с абхазами в переговоры, устраивали небольшие «перемирия» на разных участках фронтов.
Эдуард Шеварднадзе вместе с Тенгизом Сигуа встретил Новый год в окопах Абхазии. Зато министр обороны Тенгиз Китовани на фронт не поехал и вызвал у грузинского парламента недовольство своими участившимися визитами в Москву и встречами с российскими военными. Ходили слухи о намечавшемся перевороте, который якобы готовил Китовани. Он по-прежнему отстаивал идею «Грузия – форпост России на Кавказе» и рассматривался как представитель пророссийского крыла тбилисской верхушки; антироссийское крыло составляли националисты бывшей «старой оппозиции». Многие из них требовали отмежеваться от России, настоять на полном выводе российских войск из республики. В отношении Абхазии, напротив, Шеварднадзе, как «сторонник мира», противопоставлялся «экстремистам» – и Тенгизу Китовани, и националистам из парламента, которые считали, что в Грузии автономий быть не должно. Китовани, которого министр обороны России Павел Грачев торжественно именовал своим братом, призывал к подчинению Грузии влиянию новой России, обещая с ее помощью завоевать Абхазию и Южную Осетию. Предполагаемый переворот заключался в свержении Эдуарда Шеварднадзе сторонниками Китовани именно с целью ввести Грузию в СНГ. Однако вряд ли такой переворот был возможен вообще. Шеварднадзе легитимизировал свою власть октябрьскими выборами, Ельцин поддерживал именно его и ему же продолжал поставлять оружие; тем более Эдуарда Шеварднадзе предпочитал видеть лидером Грузии Запад. Притом идея Китовани не нашла бы опоры в народе, все еще настроенном негативно по отношению к России, – его, народа, мнением можно было пренебрегать, свергая слабого Гамсахурдия, но не сильного Шеварднадзе. Отряды «Мхедриони» всегда были мощным противовесом гвардии Китовани. А сменив тон по отношению к Абхазии с рассудительного на воинственный, Шеварднадзе нейтрализовал Китовани, побив его главный козырь.
Абхазы готовили новую атаку на Сухуми; ткварчельцы постоянно настаивали на скорейшем наступлении, просили у абхазского правительства подкреплений, оружия, чтобы пробить «коридор» к морю. С каждым месяцем войны росли противоречия между гудаутскими и ткварчельскими абхазами: последние считали, что гудаутцы не используют всех возможностей, не торопятся помочь им. В Западную Абхазию поступали электроэнергия, продовольствие из России; на Гумистинском фронте абхазские позиции были прекрасно укреплены. Правда, грузины постоянно обстреливали Верхнюю и Нижнюю Эшеру, реже – Новый Афон и села Псырцха, Гвандра, Шецквара; периодически эти пункты бомбили самолеты. Сама Гудаута не подвергалась ни обстрелам, ни – до поры до времени – бомбежкам. Ткварчельцы, несомненно, находились в худшем положении и считали себя вправе предъявлять претензии гудаутцам. Но каждое наступление, предпринимаемое абхазами на Гумисте, наталкивалось на мощное сопротивление грузин – для них за время войны обладание Сухуми превратилось в идею-фикс, к тому же теперь, после всенародных выборов, сам Шеварднадзе отвечал за успехи (или неуспехи) в абхазской войне.
Новое наступление абхазов на Гумистинском фронте началось в 10 утра 5 января 1993 года. Абхазы мечтали встретить новый год в столице, однако операция была отложена; теперь они начали атаку накануне старого Рождества, все еще надеясь взять Сухуми, как и Гагру, за один-два дня. На этот раз наступление развернулось через низовья Гумисты. Однако артподготовка получилась слабой; абхазы перешли реку вброд и, выбравшись из ледяной воды, попали под обстрел из всех видов оружия. Несмотря на то, что им удалось подбить несколько единиц грузинской бронетехники, атака захлебнулась. Исход сражения решило превосходство грузин в артиллерии; из-за плохой координации действий абхазы не получили вовремя подкреплений и были рады отступить под прикрытием густого тумана. Много бойцов погибло, много раненых осталось на поле боя. Заместитель начальника бронегруппы абхазских войск Гена Смыр говорил впоследствии: «Такого неподготовленного, неорганизованного наступления, какое было 5 января, я еще не видел и о таком не слышал». Январское сражение снова продемонстрировало равновесие сил; в сочетании с географическим фактором и возможностью грузин получать подкрепления и боеприпасы взятие Сухуми казалось абхазам все более трудной, даже неосуществимой задачей, но капитулировать они не могли, грузинские войска уходить не собирались. Оставалось воевать до полной победы.
После 5 января интенсивность военных действий на обоих фронтах еще более снизилась. На Гумисте грузины продолжали методично обстреливать абхазские позиции и близлежащие села из «Градов», танков и всех прочих видов оружия. Абхазы отвечали артиллерийскими ударами по левому берегу Гумисты, где было также разрушено несколько сел; снаряды падали и на Новый район Сухуми, где не осталось ни одного целого здания. На Восточном фронте грузины продолжали бомбить села на удерживаемой абхазами территории; авианалеты на Ткварчели прекратились после установки системы ПВО, зато орудийные снаряды начали доставать до центра города. В районе Бедии грузины смонтировали на Мишвельской сопке артиллерийские установки, которые держали Ткварчели под угрозой большую часть войны. Зато 11 января грузинам пришлось подать напряжение на Ткварчельскую ГРЭС: во время одного из походов партизаны взорвали опору электропередач и оставили без света несколько районов в занятой грузинами зоне – пришлось использовать старую, общую систему электроснабжения. Электричество с перерывами поступало в Ткварчели до 10 марта; впрочем, в ряде поселков, особенно горных, шахтерских, его так и не было.
С самого начала блокады Ткварчели городу оказывали помощь шахтеры России и Украины: они собирали большие средства на продовольствие для ткварчельцев и выступали за эвакуацию из города русских, которым приходилось хуже всех; самые бедные из горожан вынуждены были наниматься чернорабочими в абхазские села или просить подаяние на улицах города – при том, что и остальные ткварчельцы голодали, и от истощения старые знакомые не узнавали друг друга после нескольких месяцев войны. Власти России в конце января выступили с гуманитарной миссией: они намеревались по воздуху доставить в город продовольствие и вывезти всех желающих в Гудауту и Сочи. Поскольку акция проводилась под покровительством российского правительства, грузинские военные должны были опасаться сбивать вертолеты; поэтому очень многие добивались разрешения эвакуироваться именно сейчас.
За осуществление гуманитарной операции отвечал российский Государственный комитет по чрезвычайным ситуациям (ГКЧС, будущее МЧС); в Сочи были заранее подготовлены гостиницы и санатории для приема беженцев. Воздушный «коридор» – на расстоянии десяти километров от побережья – должны были охранять российские военные вертолеты. Первый же визит спасателей ГКЧС в Ткварчели обернулся неприятным инцидентом: вместе с ними в город прибыли представители ООН и Грузии, последние потребовали вывоза равного количества абхазов и грузин (и даже 50% последних). Грузины требовали даже передать им контроль над распределением гуманитарной помощи среди жителей Ткварчели. Все это вызвало крайнее раздражение ткварчельцев, абхазы едва не захватили грузинских делегатов в заложники, затем вообще отказались принимать гуманитарную помощь, что изумило сотрудников ГКЧС, которые могли своими глазами видеть, в каком тяжелом состоянии находятся горожане. Абхазские националисты в Ткварчели даже потребовали не выпускать из города русских, которые становились таким образом заложниками и гарантией получения гуманитарной помощи. Однако разум все же возобладал, и сначала возобновилась разгрузка продовольствия, а затем и переговоры с грузинами. Последние выставили новое условие – обязательного досмотра вертолетов в аэропорту Сухуми. Они не раз приостанавливали гуманитарную акцию из-за неравного количества грузин и абхазов среди эвакуируемых, а также в связи с возобновлением военных действий: партизаны не прекращали операций в Очамчирском районе, а в ночь на 10 февраля два грузинских корабля обстреляли Гудауту. При досмотре в Сухуми грузинские проверяющие протыкали шомполами мешки с крупой, сахаром, мукой, чтобы убедиться, что в них не спрятано оружие. Все же спасателям удалось выполнить свою задачу: в Ткварчели было доставлено 139 тонн продовольствия и вывезено 2089 человек. Жители с приязнью отзывались о работниках ГКЧС, видя их искреннее желание помочь. Но даже эта акция не изменила общего положения: в город продолжали прибывать из сел беженцы, и по-прежнему умирали от голода в своих квартирах ослабевшие и всеми забытые старики.
* * *
Зимой 1992 года часть мингрелов Гальского района продолжала воевать против абхазов. Но к февралю 1993-го тбилисские власти встревожились: Лоти Кобалия, по некоторым сведениям, снова готовился что-то предпринять, а гальские мингрелы в конце января вступили в сепаратные переговоры с абхазами. Аргументы мингрелов были просты: надоели госсоветовцы (так по привычке называли в Абхазии гвардейцев и «мхедрионцев»), убивают, грабят и жгут без разбора национальностей; хотим быть снова с вами, воевать вместе против грузин. Усилилось напряжение в самой Мингрелии, в Гальском районе Абхазии началось брожение: далеко не все мингрелы были склонны перейти на сторону абхазов, но умирать в безнадежной войне не хотел никто. Затем в переговоры с абхазами вступили мингрелы Очамчирского района: в начале февраля ткварчельские мингрелы ездили по селам оккупированной грузинами территории, вели тайную агитацию среди местного населения за саботаж войны и совместные с абхазами действия. При том, что в начале 1993 года в очередной раз осложнились отношения Тбилиси с правительством Аджарии, Эдуарду Шеварднадзе совсем не улыбалось получить новое восстание звиадистов, причем уже с национальной окраской. К середине февраля в Мингрелии возобновились нападения на идущие в Абхазию военные эшелоны; 12 февраля звиадисты захватили 8 единиц бронетехники и 12 вагонов с боеприпасами. 22 февраля в Гульрипшском районе Абхазии произошли столкновения между местными мингрелами и пытавшимися разоружить их сванами: не доверяя мингрелам, грузины и сваны сами начали отстранять их от участия в военных действиях против абхазов. Позиции грузинского правительства в Абхазии стали ослабевать. Джохар Дудаев по-прежнему поддерживал Гамсахурдия; его власть в Чечне все более укреплялась, ему неизменно удавалось подавлять мятежи оппозиции, поддерживаемые Кремлем. В Москве обострялась политическая борьба между группировками Ельцина и Руцкого – Хасбулатова; на Кавказе шла сложная политическая игра, зимой 1992 – 1993 гг. к ней подключились украинцы.
Украинские добровольцы, принявшие участие в абхазском конфликте на стороне Грузии, были членами УНСО («Украинской народной самообороны») – вооруженного формирования ультрапатриотической Украинской национальной ассамблеи. В Абхазии воевали преимущественно западные украинцы, они были завербованы служившим в 80-х гг. в Прикарпатском военном округе генералом Камкамидзе. Деятели УНСО ставили целью защищать независимость Украины от России и при этом не ограничивались угрозами по поводу русских «сепаратистов» Крыма, а сформулировали девиз: «Чтобы не пролилась кровь на Украине, нужно воевать за ее пределами». В 1992 году УНСОвцы воевали за Приднестровье против правительственной армии Молдовы; в 1993 году – в Абхазии против абхазов, а в 1994-м приняли участие в чеченской войне на стороне Дудаева. При этом руководство УНСО действовало весьма непоследовательно: только в чеченской войне они по-настоящему вступили в бой с российскими войсками; если их позицию в приднестровском конфликте еще можно было объяснить (как они сами заявляли) защитой «этнических украинцев» – приднестровцев, то в Абхазии они проливали кровь за ставленника Москвы – Шеварднадзе и убивали своих бывших и будущих союзников – приднестровцев и дудаевцев. Украинские волонтеры, как правило, сражались умело, профессионально; по боевым качествам они не уступали казакам. В то же время сваны – такие же бесстрашные и свирепые горцы, как чеченцы, – успешно противостояли последним. Переброска на фронт украинских добровольцев-наемников позволила Тбилиси несколько уравнять соотношение сил, однако положение Сухуми к началу марта 1993 года снова становилось угрожающим.
41. МАРТОВСКАЯ БИТВА
«...Я же видел только одну женщину-снайпера. Страдающая малокровием грузинка по имени Лиана долго кричала о зверствах абхазов, перечисляя все городские слухи. Она кричала и ничего не слышала. Это была истерика как образ жизни: «У меня четверо детей сидят дома голодные, потому что я здесь, но я погибну за родную Грузию, я так решила». Мы долго уговаривали ее не погибать, но она не слушалась...»
«Собеседник», № 46, 1992 год.
К концу зимы 1993 года беспокойство тбилисского правительства еще больше возросло. Грузины получали все новые сведения о намерении абхазов предпринять очередное наступление на Сухуми, с тем чтобы одной решающей битвой выиграть войну. На обоих фронтах перестрелки из всех видов оружия не прекращались всю зиму, а в Очамчирском районе грузины почти ежедневно бомбили села Ткварчельского анклава; теперь уже заметно выросла активность абхазов на Восточном фронте. Они и прежде постоянно делали набеги на коммуникации грузин, но теперь начали проявлять явное стремление продвинуться к автомобильной трассе; между тем за время войны грузины хорошо укрепили свои позиции вдоль побережья. Самыми уязвимыми участками грузинского фронта по-прежнему оставались районы негрузинских сел, особенно в направлениях Лабра – Тамыш и Меркула – Беслахуба. Захватив важные позиции в Меркуле, абхазы вплотную подошли к трассе; после этого они атаковали Лабру. Это армянское село, до войны одно из самых богатых в Очамчирском районе, было к тому времени дочиста разграблено, почти все армянское население бежало в Ткварчели. После тяжелого боя 1 – 2 марта 1993 года ткварчельцы взяли Лабру, потеряв 10 человек убитыми и 60 ранеными; в брошенных грузинских окопах они нашли теплые одеяла, матрацы, консервы, колбасу, большое количество боеприпасов.
Среди грузин в Очамчирском районе началась паника, хотя масштабы наступления абхазов были невелики; распространились слухи, что мингрелы Кобалия вступили в союз с абхазами и в случае чего даже намерены воспрепятствовать бегству грузинских войск из Абхазии. 2 – 3 марта абхазы отразили грузинскую атаку на Бедию; грузинам удалось вытеснить абхазов из Лабры, но 5 марта они снова заняли это селение и на этот раз прочно закрепились в нем. Это означало, что абхазы взяли под обстрел трассу, безопасность которой была для грузин важным фактором в обороне Сухуми. Теперь ожидалась атака на Сухуми со стороны Гумисты. Еще 4 марта Шеварднадзе прибыл в Сухуми; тогда же грузинская авиация нанесла удар по Новому Афону, а три часа спустя – по российской сейсмолаборатории в Эшере. Далее Шеварднадзе объявил, что намерен остаться в Сухуми и отсюда управлять Грузией до тех пор, пока будет существовать опасность взятия города абхазами; он встретился с командующими грузинских вооруженных формирований[50] и, ознакомившись с ситуацией в абхазской столице, констатировал, что дела в Сухуми обстоят неважно, что – по разным причинам – в городе снова нет света, воды и хлеба и что поднять грузинское население на вооруженную борьбу трудно.
Правительство Тбилиси не оставляло надежды вовлечь и все грузинское население Абхазии в войну. Если бы это случилось, абхазам было бы не на что надеяться, поскольку мингрелы были по численности самой крупной этнической группой в Абхазии. Но мингрелы именно сейчас считались ненадежными, а Шеварднадзе тогда же обвинил Лоти Кобалия в поддержке абхазов. Действительно, Кобалия в этот период на тайных переговорах с абхазами обещал, что не будет ввязываться в войну на стороне грузин. 9 марта 1993 года в Зугдиди был разогнан с применением оружия большой митинг звиадистов, требовавших отставки Шеварднадзе и прекращения войны в Абхазии. В ночь с 10 на 11 марта у реки Ингури произошли столкновения между сторонниками Кобалия и гальскими мингрелами, от которых он требовал не воевать с абхазами; хотя добиться этого ему не удалось, фрондерство Кобалия было явным. Неудачной для грузин была и морская война: лучший из командиров абхазского флота Александр Воинский, приехавший в феврале в Абхазию с Крайнего Севера, организовал дерзкие ночные атаки с маленьких катеров и моторных лодок на контролируемое грузинами побережье, обстреливал в Сухуми здания, где располагались грузинские солдаты, нападал на транспортные суда, вел настоящую партизанскую войну на море. Грузины избегали встречи с абхазским флотом, да и на суше полагались лишь на превосходство своей артиллерии.
15 марта 1993 года абхазы в третий раз начали штурм Сухуми: абхазские войска перешли Верхний мост через Гумисту и прорвали грузинские позиции у села Ачадара, за которым начинался северо-западный, Новый район абхазской столицы. С самого начала абхазы встретили ожесточенное сопротивление; на Нижнем мосту Сосо Ахалая отразил атаку, укрепленные грузинские блиндажи у Ачадары абхазы не смогли захватить и просто обошли их, рассчитывая на победу в контактном бою. Абхазы развернули наступление вглубь города и одновременно предприняли попытку взять господствующие высоты к северу от Сухуми.
Так завязалась одна из самых кровопролитных битв этой войны, по масштабам превосходившая все предыдущие и рассматривавшаяся большинством абхазов как последнее сражение, на которое должны быть брошены все силы. В наступлении участвовали отборные бойцы правительства Абхазии; авангард абхазских сил составлял новообразованный армянский батальон имени маршала Баграмяна, который принял присягу 14 марта 1993 года и которым командовал Вагаршак Косян. На армянский батальон возлагались главные надежды: абхазское командование надеялось решительным ударом опрокинуть грузин, добиться психологического перелома в свою пользу, посеять панику в рядах противника и обратить его в бегство. Вначале этот план действительно удался, и передовые части абхазской армии вступили в Новый район и дошли до республиканской больницы: они стремились прорваться к железнодорожному вокзалу, одному из важнейших стратегических пунктов Сухуми. Какое-то время грузинам казалось, что все потеряно, город снова охватила паника, и опять началось лихорадочное бегство в сторону Ингури. Но грузинская армия вовремя получила подкрепления; абхазы не смогли развить успех, потеряв время в тяжелых уличных боях, захватить высоты им не удалось, и теперь прорвавшиеся в Сухуми передовые части, большинство которых составляли армяне и абхазы, оказались отрезаны линией грузинских огневых точек. Основные силы абхазской армии не смогли прийти к ним на помощь, и в кровопролитном бою окруженный авангард был истреблен грузинами. После нескольких новых неудачных атак стало ясно, что абхазы проиграли битву за Сухуми, и в ночь на 16 марта уцелевшие абхазские отряды начали с боем отходить за Гумисту. Такого страшного поражения абхазы не терпели за всю войну. От трехсот до четырехсот лучших бойцов абхазской армии погибло в этой битве, свыше тысячи было ранено, семьдесят человек пропали без вести; грузины потеряли, по разным оценкам, от семидесяти до двухсот человек убитыми и около двухсот ранеными.
Весь народ Абхазии пребывал в подавленном настроении; такого исхода битвы не предполагал никто. Казалось, что рухнула последняя надежда на победу. Цвет абхазской армии остался на поле битвы; но поражение имело не столько стратегическое, сколько моральное значение. Человеческие потери по масштабам Абхазии были велики, множество семей надело траур; упадок духа ощущался и в народе, и в правительстве. На заседании сессии абхазского парламента 23 марта было принято новое обращение к президенту и парламенту России с просьбой принять Абхазию в состав России или хотя бы взять ее под свое покровительство – при том, что многие деятели КНК (а в тот период уже и некоторые абхазы) считали, что Абхазия способна и должна стать полностью независимым государством. Теперь все громче раздавались голоса недовольных, считавших, что продолжение войны бессмысленно. Раздоры и взаимные обвинения сильно пошатнули единство абхазов, некоторые даже считали, что приказом об отступлении у них украли победу, хотя в действительности абхазская армия, попав в мешок между оставшимися за спиной огневыми точками и наступающими со всех сторон грузинами, неминуемо была бы уничтожена целиком. Выводом абхазских сил из окружения командовал кабардинец Ибрагим Яганов, один из лучших военачальников КНК; отдельные бойцы, не успевшие уйти вместе со всеми, скрывались в садах и плантациях в окрестностях Сухуми, постепенно уходили на север и через верховья Гумисты добирались до своих; один из командиров КНК, дагестанец, сумел выбраться на «абхазский» берег реки только спустя двенадцать дней после сражения. Главной причиной поражения абхазов стала нехватка военной техники, особенно артиллерии; к тому же слишком долго мешала трезво оценить возможности противника память о легком взятии Гагры, где у грузин было гораздо меньше бронетехники и где грузинский контингент состоял почти исключительно из тбилисских «мхедрионцев», то есть не местных жителей и не профессионалов.
До конца марта на Гумисте наступило затишье, изредка прерываемое пулеметными или минометно-артиллерийскими перестрелками. На Восточном фронте также ослабла интенсивность боев, лишь 17 марта грузины обстреляли центр Ткварчели, а 24-го бомбили села в его окрестностях. Но для абхазов тяжелым ударом явилось известие о договоре между звиадистами Лоти Кобалия и командирами грузинских правительственных войск, в том числе с Тенгизом Китовани, – о совместных действиях против ткварчельцев в Очамчирском и Гальском районах. Немного позже Кобалия не только договорился о замене его людьми «мхедрионцев» на позициях, но и получил – негласно – помощь оружием для войны с абхазами. Последние, как уже говорилось, сильно опасались вовлечения мингрелов, поскольку те смогли бы легко одолеть числом, «закидать шапками», как говорили сами абхазы; к тому же мингрелы прекрасно знали местность, большинство их считало Абхазию своей родиной. Впрочем, до широкомасштабных военных действий между абхазами и отрядами Кобалия так и не дошло. Однако сам факт вступления звиадистских вооруженных формирований в союз, пусть весьма условный, с «хунтистами», был во многом показательным. Хотя разгром наступавших на Сухуми абхазских войск являлся не стратегической победой, а всего лишь успешным отражением атаки противника, выигрыш битвы несомненно укрепил авторитет центральной власти в Грузии. Повысился и авторитет самого Шеварднадзе, руководившего обороной города. Неудача абхазов породила впечатление слабости КНК, неспособности абхазов в скором времени отвоевать свою столицу у войск Тбилиси; отсюда и вынужденное сближение мингрелов с грузинами. Впрочем, Лоти Кобалия всегда был себе на уме и сейчас также стремился извлечь из сложившейся обстановки максимальную выгоду.
Однако «предательство» мингрелов имело весьма негативные последствия: усилилась давняя неприязнь к ним со стороны абхазов, начала накаляться национальная вражда внутри Абхазии. В Ткварчели в марте 1993 года стало особенно заметным притеснение местных мингрелов, известных прогрузинскими настроениями, или тех, чьи родственники «держали оружие» на грузинской стороне. В городе на протяжении всей войны не было твердого порядка, и криминальные элементы, в том числе и принадлежащие к воинским подразделениям, имели возможность ограбить или убить представителя «враждебной нации», ничем или почти ничем не рискуя и оправдывая свои действия патриотическими побуждениями. Многих мингрелов и грузин вынудили покинуть город; они уходили через линию фронта и уезжали в Грузию, оттуда чаще всего – в Россию. Рост национальной вражды в Абхазии оказался на руку и властям Тбилиси: он был залогом поддержки жившими в Абхазии грузинами и мингрелами правительственных войск Грузии.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
42. КАВАЛЕРЫ ОРДЕНА ГОРГАСАЛА
«– Анзор, как стреляешь?
– Прицел пятнадцать стреляю.
– Слушай, зачем пятнадцать? Давай двенадцать. Вчера так хорошо было.
– Вчера мы не оттуда стреляли.
– Слушай, какая разница, оттуда – не оттуда?.. Главное, чтоб хорошо было!»
Диалог грузинских бойцов у орудия
на Восточном фронте.
Весна 1993 года была ознаменована еще более заметными, чем зимой, разногласиями в правящих кругах Грузии. Причиной конфронтации между основными политическими силами страны – главой государства Эдуардом Шеварднадзе, грузинским парламентом, министром обороны Тенгизом Китовани и главой «Мхедриони» Джабой Иоселиани – была ситуация, сложившаяся на фронтах. Абхазы, с одной стороны, проиграли уже третье сражение за Сухуми, с другой – не собирались ни сдаваться, ни отказываться от возможного в будущем наступления. Мингрельские звиадисты были ослаблены поражениями и нейтрализованы общенациональной войной – настолько, что им пришлось искать примирения с Тбилиси; с другой стороны, они оставались независимой вооруженной силой, а Мингрелия – государством в государстве. Некоторые грузинские политические деятели начали понимать, что абхазская война только на время загнала вглубь все противоречия и что рано или поздно, когда поражение станет явным, они вырвутся наружу и приведут к катастрофе, в частности, в политическом плане – к гражданской войне. Многие грузины уже понимали, что в ближайшее годы войну в Абхазии они не выиграют, значит, могут или потерпеть поражение, или обороняться до бесконечности. Поражение означало крах, долгая оборона – тоже в конечном счете крах: война пожирала все средства, армия разлагалась, молодежь бежала в Россию, чтобы уклониться от насильственного призыва в действующую армию.
Впрочем, политики были озабочены не столько плачевным состоянием дел (оно, скорее, давало аргументы для критики противников), сколько усилением конкурентов. В данном случае усиливался Шеварднадзе; возросли, однако, и разногласия между ним и Тенгизом Китовани – после того, как последний договорился с Лоти Кобалия, что фактически означало альянс министров обороны двух лидеров, правящего Шеварднадзе и свергнутого Гамсахурдия. Начали запускаться в обращение слухи о возможном мятеже Китовани в Мингрелии и походе – вместе с Кобалия – на столицу с целью свержения главы государства. В парламенте зазвучали требования поставить на голосование вопрос о роспуске кабинета министров, что было направлено прежде всего против Китовани. Шеварднадзе продолжал лавировать между «военной партией» Китовани и парламентариями, большая часть которых по-прежнему занимала «экстремистскую» позицию в отношении России и настаивала прежде всего на выводе всех российских войск из Грузии. В целом в грузинских верхах пока сохранялось равновесие, поскольку в России вопрос о власти оставался нерешенным, а фронты в Абхазии вновь стабилизировались.
«Стабилизация», разумеется, не означала полного затишья, тем более, что усилились обстрелы пригородов Сухуми абхазской стороной. Эшера к этому времени превратилась в развалины от ударов грузинских снарядов; за время войны были сильно разрушены все деревни прибрежной полосы от Гудауты до Нового Афона. 1 апреля 1993 года в ответ на целенаправленный обстрел сейсмолаборатории русские подняли в воздух четыре СУ-25 и уничтожили несколько грузинских огневых точек; в дальнейшем такие случаи повторялись регулярно. Русский генерал-полковник Алексеев требовал от грузин не блокировать расположенный в Сухуми 901-й батальон («блокада батальона приведет к действиям по его деблокированию») и угрожал, что «издевательское отношение к жителям города Сухуми со стороны грузинских военных формирований, и, в первую очередь, по отношению к русскоязычному населению, проявляемое ими варварство потребуют решительных действий по их спасению и освобождению». Такие заявления сильно раздражали грузинский парламент и заставляли последний все более настойчиво требовать полного разрыва с Москвой. На переговорах в Сочи 6 – 9 апреля 1993 года между Россией и Грузией (российскую делегацию возглавлял министр обороны Павел Грачев и заместитель министра иностранных дел Борис Пастухов, грузинскую – Тенгиз Китовани и Джаба Иоселиани), где был подписан договор о выводе российских войск из Грузии до 1995 года, грузинская делегация настаивала на немедленной ликвидации российских военных баз в Абхазии.
В то же время в апреле 1993 года в конфликт все более решительно вмешивался Киев. УНСО считалась организацией нелегальной, но теперь и украинский президент Леонид Кравчук начал делать заявления о поддержке Грузии в абхазской войне, слова подкрепил делом: в апреле на военный аэродром в Копитнари прибыли два самолета-топливозаправщика и доставили бензин для грузинских боевых самолетов. Позже, к концу весны, была достигнута договоренность о передаче Грузии Украиной танков Т-72 и Т-80; на Украине проходили обучение сотрудники грузинских разведывательных спецслужб, действующих в Абхазии и на Северном Кавказе. На Гумистинском фронте по-прежнему воевало около восьмисот украинских волонтеров; зато прибалтийки – «белые колготки» – во время мартовской битвы понесли ощутимые потери и вскоре после этого покинули Абхазию.
Тем временем в конце марта – начале апреля над Ткварчели нависла новая опасность. Этот город оставался ядром сопротивления абхазов на Восточном фронте; грузины видели, что блокада не достигла своей цели: гуманитарные рейсы продолжались, запрет на их проведение выглядел бы дико. Достичь решающей победы на Восточном фронте грузинам не удалось. Теперь они придумали новый план – атаковать Ткварчели с гор, со стороны Сванетии. Ткварчельцы не готовились к обороне с востока, считая, что с этой стороны город хорошо защищен высокими горными хребтами, покрытыми лесом. Именно сюда проникли вооруженные отряды сванов – никто лучше них не мог противостоять абхазам в горной войне. Их базу на горе Лашкиндар совершенно случайно обнаружил ткварчельский пастух; к этому времени сваны сумели поднять на гору не только легкое вооружение, но и минометы, и гранатометы. Ткварчельцев спасло лишь то обстоятельство, что сваны еще не успели укрепить коммуникации и продвинуться вперед, на более выгодные позиции, с которых они могли бы держать под снайперским обстрелом весь Ткварчели и долину Галидзги вплоть до села Гупи. В то же время грузины в первой декаде апреля усилили натиск на ближайшем к Ткварчели участке Восточного фронта – бедийском. Однако абхазам все же удалось перебросить в горы отряды для борьбы против сванов – «Егерь», «Скорпион», «Гроза-10» и «Ласточка»; десант был разбит и в середине апреля эвакуирован грузинскими вертолетами.
В 20-х числах апреля состоялся вывод подразделений «Мхедриони» с Восточного фронта; их место заняли вооруженные мингрелы – в том числе и местные жители, и звиадисты Кобалия. Эта замена, несомненно, укрепляла грузинские позиции, поскольку до того мингрелы Гальского и Очамчирского районов оказались на грани вооруженного конфликта с грузинскими войсками: «мхедрионцы» сильно притесняли их, грабили, резали скот себе на еду. Теперь же мингрелы и грузины вместе обратились против абхазов. Естественно, грузины не доверили мингрелам полный контроль над регионом, ряд участков фронта по-прежнему контролировали «мхедрионцы», грузины сохранили свой штаб в Ачигваре и старались не выпускать из рук общее руководство боевыми действиями. Вступление мингрелов в войну с абхазами, хотя бои весной 1993 года шли здесь очень вяло и без больших потерь, вызвало среди последних большое уныние: случилось то, чего они и опасались, – вовлечение в конфликт значительной части мингрелов. В Тбилиси это поначалу вызвало беспокойство, поскольку договаривался с Кобалия Тенгиз Китовани и он же проводил в Мингрелии мобилизацию местного населения на войну с абхазами. Однако, как вскоре выяснилось, Китовани оказался для правительства вовсе не так уж опасен.
26 апреля абхазским флотом была захвачена вышедшая из Сухуми баржа с награбленным; в 17.30 грузинский самолет СУ-25 сбросил на Гудауту три 250-килограммовые бомбы; погибла женщина, было ранено 25 человек, из них 11 детей. Одна бомба упала и близ российского военного аэродрома в Бамборе, был ранен русский офицер. Несколько дней спустя Эдуард Шеварднадзе заявил, что не исключает – как ответ на обстрелы абхазами Сухуми – массированной бомбежки Гудауты и, возможно, Ткварчели (хотя ткварчельцы никакого отношения к обстрелам Сухуми не имели). Но абхазы не переставали прощупывать грузинскую оборону, и в Тбилиси понимали, что рано или поздно последует новая попытка взять Сухуми, а ее успех будет означать политическую катастрофу для всего тбилисского руководства – абхазский вопрос уже давно стал центральным пунктом всей внутренней и внешней политики Грузии. В начале мая Шеварднадзе прямо заявил, что подаст в отставку, если «сепаратисты» возьмут Сухуми. Однако в отставку пришлось уйти вовсе не ему.
Весной 1993 года политическая обстановка вокруг Грузии складывалась все более благоприятно для Шеварднадзе. Новая карабахская кампания весьма плачевно обернулась для Абульфаза Эльчибея, который обещал своим сторонникам, что завоюет весь Нагорный Карабах и вдобавок искупается в Севане. После ожесточенных боев, сопровождавшихся исходом азербайджанских беженцев, карабахские войска при поддержке армянского экспедиционного корпуса овладели городом Кельбаджар и большими территориями к западу от Карабаха. Они также отвоевали Мардакерт и с ним весь север Карабаха, занятый азербайджанскими войсками в 1992 году. Кельбаджарский разгром нанес тяжелый удар по популярности Эльчибея – азербайджанского Гамсахурдия. Президент Турции Тургут Озал, который еще 1 сентября 1992 года выступил в поддержку Абхазии, раскритиковал премьер-министра Сулеймана Демиреля за его соглашательскую позицию, а правительство Грузии охарактеризовал как «преступную военную банду», вступил теперь в союз с Азербайджаном против Армении. Он действовал так решительно, что многие ожидали начала армяно-турецкой войны, но неожиданно, вернувшись из Баку, Озал скоропостижно скончался. В середине апреля в Чечне началось мощное выступление оппозиции против Джохара Дудаева, в конфронтацию с ним вступил чеченский парламент. В ответ Дудаев распустил парламент и ввел президентское правление, назначил вице-президентом лидера Вайнахской демократической партии Зелимхана Яндарбиева, ставшего его верным союзником. Однако противостояние в Чечне сохранялось, и Дудаев по-прежнему не решался провести операцию по возвращению Гамсахурдия в Тбилиси. Наконец, в конце апреля 1993 года в России состоялся референдум о доверии президенту, считавшийся «мирной битвой» сторонников и противников Ельцина; большинство россиян выразило доверие президенту и правительству. 1 мая российская оппозиция организовала большую демонстрацию, вылившуюся в мощный митинг протеста, а затем – в побоище с ОМОНом. В схватке было ранено 579 человек, один омоновец умер от ран. Его товарищи еще раньше предупредили, что в случае его смерти на новом митинге оппозиции, назначенном на 9 мая, ОМОН будет беспощаден. 9 мая левые не решились вступить в конфликт с силами правопорядка. Ельцин усилился, усилился и Шеварднадзе.
В начале мая 1993 года Шеварднадзе снял Тенгиза Китовани с поста министра обороны, а Совет безопасности и обороны потребовал отставки Джабы Иоселиани, который являлся членом этого Совета. Оба согласились уйти; перед отставкой Шеварднадзе торжественно наградил каждого высшим военным орденом Вахтанга Горгасала 1-й степени – «за вклад в обретение независимости и в организацию вооруженных сил Грузии» (Китовани и Иоселиани первыми в Грузии удостоились этой награды). Уход в отставку означал для них утрату лишь части политического влияния, особенно для Джабы Иоселиани, сохранившего командование формированиями «Мхедриони». На место Китовани был назначен близкий к нему политический деятель – командующий войсками в Абхазии Георгий Каркарашвили. Ослабление политической власти Тенгизу Китовани и Джабе Иоселиани компенсировали, естественно, не ордена Вахтанга Горгасала, а значительные доли в доходах экономических. За полтора года после свержения Гамсахурдия члены бывшего Военного Совета превратились в крупных экономических магнатов, получив на откуп самые разнообразные предприятия – от марганцевых рудников до тбилисского фуникулера. Впрочем, и от политической борьбы они вовсе не собирались отказываться. Оба остались депутатами парламента со всеми сопутствующими правами и возможностями, начиная с депутатской неприкосновенности, что было в Грузии совсем не лишним.
Отставку Китовани и Иоселиани связывали со словами бывшего государственного секретаря США Джеймса Бейкера, который в Турции, на похоронах Озала, выразил недоумение тем, что в окружении Шеварднадзе до сих пор присутствуют эти люди с уголовным прошлым. И сразу после их ухода была названа точная дата встречи руководителей России и Грузии на высшем уровне, до этого откладывавшейся несколько раз.
На переговорах Ельцина и Шеварднадзе планировалось обсуждать, конечно же, и абхазский вопрос. Еще ранее (5 – 6 мая) в столице Адыгеи Майкопе состоялись российско-абхазские консультации между Борисом Пастуховым и Сократом Джинджолия. 14 мая Пастухов был назначен личным представителем Ельцина по урегулированию грузино-абхазского конфликта; именно в этот день Ельцин встретился с Шеварднадзе, и главным итогом встречи стало соглашение... о прекращении огня в Абхазии с 20 мая 1993 года. Таким образом, российский лидер снова продемонстрировал свою позицию – нежелание рассматривать Абхазию как воюющую сторону. Грузинские националисты вновь испытали удовлетворение от того, что перемирие было заключено как бы между Россией и Грузией. Абхазская сторона была недовольна этим игнорированием, однако Ардзинба объявил, что присоединяется к соглашению, одновременно продолжая настаивать на выводе войск. Впрочем, из этого соглашения тоже ничего не вышло.
43. НАКАНУНЕ ШРОМЫ
Период в три с половиной месяца между мартовской битвой за Сухуми и новым всплеском боевой активности в июле 1993 года был для обоих воюющих народов – абхазов и грузин – временем ожидания и неуверенности. Грузины еще с самого первого дня, а абхазы – со взятия Гагры надеялись, что войну все-таки удастся выиграть достаточно быстро, без тяжелых потерь, без больших разрушений. Эти надежды не оправдались, и настроение как в оставшейся под контролем Гудауты части Абхазии, так и в Грузии было не из лучших. Каждый месяц войны наносил тяжелые удары по экономике обеих республик, и уровень жизни все более снижался. Абхазия с трудом обеспечивала себя продуктами сельского хозяйства; без постоянного поступления гуманитарной помощи из России абхазское правительство не смогло бы, конечно, выйти из этой войны без внешних долгов. Но еще больше гуманитарной помощи требовала и получала Грузия. В 1993 году она перешла на собственную валюту; еще Звиад Гамсахурдия хотел ввести в употребление национальную денежную единицу – марчили; шеварднадзевская валюта – купон (купони) – рассматривалась как переходная. Введение купонов было необходимо для того, чтобы лишний раз подчеркнуть экономическую независимость Грузии, ибо ведущие грузинские экономисты признавали: пока Грузия остается в «рублевой зоне», говорить об ее финансовой самостоятельности невозможно. Однако оборот купонов с самого начала ограничился государственным сектором; все коммерческие организации продолжали рассчитываться рублями. Вся история грузинского купона – это его непрерывное падение как относительно американского доллара, так и российского рубля. Между тем лишь за первые три месяца 1993 года цены в Грузии выросли в 15 раз (зарплата же – в 1,3 раза). Продолжался развал промышленного производства. Значение Шеварднадзе для Грузии возросло еще больше: гуманитарную помощь страны Запада и СНГ оказывали именно «в поддержку грузинской демократии», носителем которой считался в первую очередь Эдуард Амвросиевич, а затем уже – грузинский парламент. Укрепление позиций Шеварднадзе связывалось также с предоставленными ему Великобританией 500 тысячами фунтов стерлингов и обещанной Россией помощью продуктами, прежде всего зерном.
Новые течения наметились и в общественной жизни Грузии. Националистические настроения не исчезали, но все больше призывников старалось избежать призыва и уехать в Россию; одно дело – одобрять подавление сепаратистов, и совсем другое – бегать по абхазским горам с автоматом за спиной, особенно если не иметь материальной заинтересованности, т.е. не участвовать в мародерстве. В апреле в Тбилиси снова проходили большие манифестации солдатских матерей; некоторых из них уже начали удалять с площадей силой. В парламенте сложилась небольшая группировка сторонников мира. Тенгиз Китовани как до, так и после отставки позволял себе критиковать абхазское предприятие; новый министр обороны Каркарашвили рисовал нерадостные перспективы исхода войны из-за того, что воюющая в Абхазии армия представляла собой собрание вооруженных банд. Жители Грузии в очередной раз наглядно в этом убедились, когда вернувшиеся из Абхазии «мхедрионцы» начали по привычке буйствовать и в самой Грузии. После отставки Джабы Иоселиани «мхедрионцы» обеспокоились за свое будущее, хотя Джаба и обещал им, что «Мхедриони» ни в коем случае распущена не будет; в мае 1993 года «мхедрионцы» несколько раз вступали в столкновения с российскими военными в Кутаиси, захватывали заложников (перестрелки в Кутаиси у воинских частей и на базаре 11 – 12 мая предшествовали встрече Ельцина и Шеварднадзе и заставили последнего серьезно отнестись к проблеме «Мхедриони»). 27 мая двести «мхедрионцев» начали голодовку на проспекте Руставели – они требовали официально придать их организации прежний статус корпуса спасателей, зарегистрировать ее как подобие российского ГКЧС. Голодовка была прекращена 31 мая; «мхедрионцы» добились своего, и вскоре их организация стала официально именоваться «Корпус спасателей Республики Грузия».
После отставки Китовани и Иоселиани слегка обострились отношения между звиадистами и тбилисскими властями. Одно время едва не дошло до новых столкновений – в Тбилиси хотели отнять у Кобалия оружие, полученное им от Китовани; Кобалия уже был готов бросить абхазские позиции и вернуться в Мингрелию, но мало-помалу правительство нашло с ним общий язык. С одной стороны, своим участием в абхазской войне мингрельские звиадисты приобретали славу борцов за единство Грузии, и симпатии к ним вновь начали расти. С другой – грузинам все же было выгоднее использовать Кобалия против абхазов, чем ссориться с ним и тем самым опять ставить под угрозу мингрельские коммуникации. Однако и теперь боевые действия между абхазами Восточного фронта и мингрельским ополчением велись более чем лениво. То здесь, то там противники прекращали стрельбу и почти добродушно переговаривались из окопов. Еще до вступления Кобалия в войну командиры мингрельских отрядов, осаждавших Ткварчели, вели переговоры с руководством города: они обещали ткварчельцам не стрелять по жилым районам, поскольку там проживали и мингрелы, и грузины. В обмен они требовали: 1) не трогать местных, ткварчельских мингрелов и грузин; 2) прекратить улюлюканье в радиоэфире по поводу промахов мингрельских пушкарей. И все же, несмотря на эти договоры, национальная неприязнь между абхазами и мингрелами не ослабевала, напротив, скрытая вражда еще больше возросла.
Соглашение о прекращении огня с 20 мая никак не отразилось на интенсивности взаимных атак и обстрелов в Очамчирском районе. Здесь еще 17 мая ткварчельцы предприняли наступление на Очамчиру, при котором абхазские снаряды долетали до моря; атака осталась безрезультатной, зато партизанские отряды снова взорвали опору линии электропередачи, оставив Сухуми без света. 19 мая грузины подвергли сильному обстрелу Ткварчели.[51] 20 мая Ардзинба приказал в одностороннем порядке прекратить огонь на всех фронтах. Грузины соблюдали перемирие только на Гумистинском фронте, где лишь изредка обстреливали абхазские позиции. На Восточном фронте огонь почти не утихал; в мае абхазский отряд перешел Кодорский хребет и предпринял разведывательную атаку на Лату. Тогда же, в период затишья на Гумисте, грузины 22 – 23 мая перебросили в Сухуми еще пятьсот украинских волонтеров, так что теперь их численность составила свыше тысячи; затем Грузия получила и обещанные танки. В период перемирия велись переговоры о новой гуманитарной акции российского ГКЧС для доставки в блокадный Ткварчели продовольствия и вывоза беженцев; грузинская сторона дала принципиальное согласие.
Тем временем в Ткварчели разгорелась борьба между группировками абхазской армии: начальник гарнизона Давид Пилия столкнулся с братьями Зантария Зазой и Астамуром, которые были известны как успешными военными операциями, так и своей неуправляемостью: братья Зантария заподозрили Пилия в чрезмерном сосредоточении власти. 26 мая сторонники Зазы Зантария попытались произвести военный переворот и захватить власть в городе, но потерпели неудачу: ни другие командиры, ни население их не поддержали, а из Гудауты поступила грозная депеша с требованием прекратить самовольные действия. Несколько дней спустя равновесие между группировками было восстановлено; Давид Пилия был все-таки смещен со своего поста.
С 31 мая на Гумисте снова начались перестрелки, и договор о прекращении огня окончательно утратил силу. Позиционные бои возобновились и продолжались весь июнь 1993 года, тем не менее гуманитарная акция состоялась. Еще до этого (24 мая) сванскими вооруженными формированиями был сбит над селом Сакен в верховьях Кодора российский вертолет МИ-6 с гуманитарным грузом для Ткварчели; пять членов экипажа погибли. 5 июня только первые четыре вертолета смогли привезти в Ткварчели продовольствие; далее грузины приостановили гуманитарную акцию, и ее второй этап проходил уже иначе. Было решено, что два больших российских военных корабля выгрузят в Сухуми тридцать грузовиков КамАЗ и три автобуса для тяжелобольных, отсюда автоколонна доставит продукты в Ткварчели и вывезет беженцев на грузовиках через контролируемую грузинами территорию обратно в Сухуми, после чего на корабли погрузят всех желающих эвакуироваться сухумцев. Акция началась 16 июня 1993 года; перед ее началом грузины выдвигали условием беспрепятственного продвижения автоколонны разминирование ведущих в Ткварчели дорог, но потом отступились. Это была самая массовая эвакуация за всю войну. Автоколонна двигалась по грузинской зоне под охраной российских десантников; в Ткварчели она прошла через село Бедия. На городском стадионе в спешке и давке, под проливным дождем произошла погрузка людей в кузова КамАЗов, и битком набитые грузовики двинулись в обратный путь. Беженцы опасались, что грузины спровоцируют перестрелку во время прохода колонны и заберут эвакуируемых в заложники, но этого не случилось. Зато в Сухуми разразился скандал между сотрудниками ГКЧС и грузинскими солдатами, требовавшими погрузить на корабли и вывезти в Сочи вместе с беженцами легковые автомобили. Дошло до обстрелов грузинами российских судов – правда, эти обстрелы не могли причинить мощным десантным кораблям особого вреда. Всего за оба этапа гуманитарной акции из Ткварчели было эвакуировано 5030 человек. Боевые действия после этого возобновились.
Июнь 1993 года ознаменовался всплеском внутриполитической борьбы в двух соседних с Грузией регионах. Войска Джохара Дудаева после долгого противостояния захватили здание Грозненского городского собрания; 4 июня оппозиционеры были вынуждены прекратить митинг на Театральной площади, Дудаев полностью овладел обстановкой в Грозном. Оппозиция переместилась в другие районы Чечни – Надтеречный и Урус-Мартановский (из Надтеречного района происходил клан свергнутого чеченской революцией Доку Завгаева, а из Урус-Мартановского – клан Чанхой, к которому принадлежали бывшие союзники, а ныне враги Дудаева Яраги Мамодаев и Бислан Гантамиров). В целом после июньских событий могущество Дудаева укрепилось. Зато в Азербайджане в это же самое время рухнула власть Эльчибея и партии националистов. Командующий вторым экспедиционным корпусом азербайджанской армии Сурет Гусейнов, лучший полководец Азербайджана, был объявлен Эльчибеем виновником разгрома под Кельбаджаром; но попытка президента разбить верные Гусейнову части 4 июня в Гяндже закончилась поражением правительственных войск. Мятежные отряды Гусейнова прошли из Гянджи через весь Азербайджан к Баку, овладев при этом половиной республики, и через несколько дней появились на подступах к столице. Эльчибей бежал в Нахичевань, укрылся в своем родном селе Келеки. Правивший Нахичеваньской республикой Гейдар Алиев, руководитель Азербайджанской ССР в 1969 – 1982 гг., вновь пришел к власти в Азербайджане при поддержке населения. Переворот Гусейнова произошел при явном одобрении России; 20 сентября 1993 года, после поименного голосования в мили-меджлисе, Азербайджан вступил в СНГ.
Встав у штурвала управления, Гейдар Алиев попытался, подобно Шеварднадзе, выступить в роли миротворца, но перемирие продержалось всего восемь дней, после чего военные действия против армян возобновились. Сурет Гусейнов принял на себя ответственность за карабахскую кампанию и попытался взять реванш за предыдущие неудачи. Однако решающая битва за Карабах окончилась полным поражением азербайджанской армии. Возглавивший в августе 1992 года правительство Степанакерта Роберт Кочарян сумел преобразовать карабахское ополчение в организованную регулярную армию, которая добилась неслыханных побед. В июле 1993 года армяне взяли Агдам; 17 августа на юге Азербайджана, в Ленкорани, восстал другой полковник – талыш Аликрам Гумматов, провозгласивший Талышскую Муганскую республику, но шесть дней спустя Гейдар Алиев разогнал эту республику одним мановением руки. 31 августа были опубликованы итоги референдума о доверии Эльчибею: 97,5% азербайджанцев высказались за недоверие, и Алиев мог назвать себя легитимным руководителем. Но остановить наступление армян оказалось гораздо труднее. В августе – сентябре один за другим пали азербайджанские города Джебраил, Физули, Кубатлы, Горадиз. Армянские войска взяли под контроль 70-километровый участок ирано-азербайджанской границы и далеко отодвинули линию фронта от Степанакерта. Однако даже этот разгром не поколебал власти Алиева. Свыше миллиона человек бежало с завоеванных армянами территорий. Таков был ответ на подавление армянских сепаратистов, превратившееся на деле в геноцид армян, на который с огорчением, но и с бездействием уже пять лет взирал цивилизованный мир.
* * *
Еще с начала лета 1993 года среди грузин снова начали распространяться слухи о подготовке абхазов к очередному – уже четвертому по счету – штурму Сухуми, но никто не мог предсказать, когда и при каких обстоятельствах он начнется. Слухи циркулировали все упорнее, и 27 июня Шеварднадзе в очередной раз прибыл в Сухуми – руководить, в случае чего, обороной города. Немного раньше на позиции в Очамчирском районе Абхазии вернулись «мхедрионцы». В Гальском районе на позициях остались мингрелы. В Абхазию продолжали везти из Грузии новобранцев. Нервозность нарастала незаметно, неощутимо.
Между тем абхазы летом 1993 года разработали новый план наступления. До сих пор при атаках на Сухуми абхазы терпели поражения главным образом из-за того, что грузинам удавалось вовремя получить подкрепления. Чтобы добиться успеха в лобовом столкновении с численно превосходящим противником, требовалось лишить его этой возможности, то есть перерезать грузинские коммуникации в Очамчирском районе. Взятие ткварчельскими отрядами Лабры и Меркулы в марте 1993 года являлось первым шагом к этой цели, но искомого результата абхазы все-таки не добились: обстрелы трассы не могли помешать грузинам перебрасывать войска. Кроме того, абхазы убедились, что одним ударом Сухуми взять невозможно, поскольку очень трудно вести уличные бои и пытаться овладеть ключевыми высотами, хорошо укрепленными за это время. Поэтому новый стратегический план предусматривал участие в наступлении всех абхазских сил: захват ткварчельскими отрядами участка трассы в Очамчирском районе с одновременной высадкой здесь морского десанта и наступление на Сухуми гудаутских частей в обход, через верховья Гумисты, с тем, чтобы взять господствующие над городом высоты. Этот план позволял надеяться на больший успех. Грузинские войска по-прежнему превосходили абхазские количеством и вооружением, но уступали им качественно. С начала войны грузинская армия еще больше разложилась. Торговля наркотиками достигла небывалых размеров. Людям Лоти Кобалия в этот период удалось выкупить у грузинских военных часть вооружения, в т. ч. и тяжелой техники. Деньги требовались прежде всего на наркотики; иной раз БТР отдавали за коробку ампул с морфием. И изменить армию в лучшую сторону не могли ни Каркарашвили, ни сам Шеварднадзе.
На Восточном фронте все более успешными были действия партизан. Борьба грузин со «шпионами» не давала желаемых результатов. Время от времени через линию фронта с грузинской территории в Ткварчели пробирались безобидные старики-абхазцы, остававшиеся в «грузинской» зоне. Они обстоятельно рассказывали полевым командирам, что в таком-то селе на такой-то улице находится грузинский штаб, у которого постоянно стоят четыре БТРа и танк; что со стороны улицы, реки и двора все подступы надежно охраняются, но если подойти к саду со стороны леса, то можно пролезть через дыру в заборе – и вся грузинская техника окажется как на ладони. Сутки спустя посреди ночи неизвестно откуда взявшиеся абхазские гранатометчики вдребезги разносили грузинские бронетранспортеры и благополучно исчезали с места происшествия, а грузинам оставалось лишь гадать о причинах такой хорошей осведомленности противника. Такие удачные операции партизан, как и в начале войны, сильно действовали грузинам на нервы.
Не так удачно складывались дела у ткварчельцев при июньских походах в Сванетию для подрыва линий электропередач. Только во время последнего похода (24 – 27 июня) абхазский отряд дошел до участка электролиний, но взорвать охраняемые местными сванами опоры не удалось. Вскоре ткварчельцы были отвлечены другими событиями от попыток нарушить грузинскую электросвязь, но и сваны больше не пытались проникнуть в абхазские горы и захватить высоты, господствующие над Ткварчели.
44. ТАМЫШСКИЙ ДЕСАНТ
Наступление абхазов на Восточном фронте началось в 9 часов вечера 1 июля 1993 года. Бои возобновились по всей линии фронта, но главный удар был направлен на село Тамыш, у которого планировалась высадка морского десанта из Гудауты. Ожесточенные сражения развернулись вокруг укрепленных грузинами селений – Цагеры, Араду, Киндги, и возле важнейшей стратегической высоты у трассы – Ануарху. Ткварчельцы взяли Тамыш к утру 2 июля и вышли к морю; к занятому ими участку побережья подошла баржа с десантным отрядом из трехсот человек – абхазов, казаков, северокавказцев; с баржи выгрузили установку «Град» и боеприпасы. К вечеру 2 июля абхазы заняли Старые Киндги и установили 7-километровый «коридор» от Новых Киндги до Цагеры; лишь небольшие грузинские отряды удержались на важных высотах – в Тамышской школе и в Ануарху. Грузинские войска в Сухуми были отрезаны от основных сил и впервые с начала войны оказались лишенными возможности получить подкрепления. Так началась предпоследняя, июльская битва за Сухуми, которая фактически определила исход грузино-абхазской войны.
Правительства Грузии и Абхазии обратились в ООН – каждое с просьбой принять в конфликте его сторону. Тбилисское руководство объявило предмобилизационную готовность. Вскоре после взятия абхазами Тамыша российско-абхазскую границу на Псоу пересекли отряды северокавказцев – тех, кто ранее по разным причинам покинул Абхазию. Шамиль Басаев, главнокомандующий силами Конфедерации народов Кавказа, объявил готовность номер один и ввел казарменное положение для бойцов, находящихся в Абхазии. В то же время из Грузии в Очамчирский район двинулись отряды добровольцев, в том числе подразделения «Мхедриони» во главе с Джабой Иоселиани, отряд, собранный отставленным Тенгизом Китовани, наконец, армия звиадистов, присоединившаяся к ним в Зугдиди. Лоти Кобалия объявил, что примет участие в боях на стороне правительства Грузии.
Внешняя угроза заставила на время сплотиться грузинские «верхи», в которых в июне 1993 года наблюдалась новая конфронтация, на этот раз между Шеварднадзе и парламентариями из «старой оппозиции» – Церетели, Чантурия и другими националистами. Все более натянутыми становились отношения между главой государства и премьер-министром Тенгизом Сигуа. Теперь каждый политик стремился набрать как можно больше очков, принимая участие в «защите родины». Однако прибывшие в Очамчирский район грузинские командиры не спешили атаковать абхазов и уничтожать десант; Лоти Кобалия вообще откровенно избегал вступать в бои с абхазами, которые, в свою очередь, старались не идти в атаку на тех участках, где им противостояли звиадисты, предвидя стремление Кобалия сохранить свои силы на будущее. До этого, при взятии Тамыша, ткварчельцы сами удивлялись легкости, с какой они буквально косили грузинских солдат, и невольно испытывали жалость, видя поле боя, усыпанное трупами молодых, красивых грузинских новобранцев – как правило, крестьянских парней. Многие грузинские бойцы, совсем юные и неопытные, бросали автоматы, приседали и закрывали голову руками, умоляя не убивать их; при этом абхазы не всех брали в плен, поскольку не хотели тратить на пленных еду и лекарства. Интенсивность боев вскоре снизилась; грузины не предпринимали активных действий против абхазов, и единственной попыткой контрнаступления стал захват Тамышской школы. Абхазам, в свою очередь, не удалось захватить ни одной из укрепленных грузинских деревень у трассы; так, от окруженного Араду отступил один из лучших ткварчельских отрядов – «Скорпион». Но абхазы стойко удерживали «коридор», несмотря на то, что разгрузка новых барж в Тамыше была сильно затруднена из-за обстрелов с берега, из Киндги и Цагеры.
В ночь на 4 июля абхазские войска атаковали грузинские позиции по всей линии Гумистинского фронта. В третьем часу ночи абхазский отряд перешел Нижний мост и занял плацдарм на подступах к Сухуми. Но главный удар абхазы нанесли севернее. Их целью стали два села в горах над Сухуми – Ахалшени и Шрома, за которые с самого начала развернулись ожесточенные бои. Отряд, перешедший Нижний мост, сутки спустя под натиском грузин отступил на прежние позиции, зато 5 июля абхазские войска овладели расположенными в Двуречье (между Западной и Восточной Гумистой) селами Ахалшени и Каман. В Камане, где, по преданию, был похоронен Иоанн Златоуст, абхазам попали в руки древние христианские реликвии, которые грузины перед этим собирались вывезти в Грузию; внезапная атака абхазской армии помешала им сделать это. Но и за Каман, и за Шрому продолжалась напряженная борьба. Несколько раз грузины отнимали Шрому и вновь теряли ее, но абхазам удалось закрепиться на нескольких важных высотах. 6 июля в плен абхазам добровольно сдались 40 грузин и 16 мингрелов – последних заставили воевать насильно. Тогда же абхазы гарантировали неприкосновенность и свободу выезда всем грузинам, сложившим оружие, и 16 мингрелов, давших обязательство не воевать больше против Абхазии, выехали в Россию. Правительство Абхазии делало ставку на раскол в лагере противника, на нежелание мингрелов отстаивать интересы Шеварднадзе.
В первые дни боев за Шрому грузинская армия оказывала стойкое сопротивление, но абхазы упорством превосходили грузин и медленно, но верно продвигались вперед. Тяжелой неудачей стала гибель воздушного десанта, высаженного абхазами 4 июля на горе Ахбюк – ключевой высоте 584: здесь в окружении войск противника был подбит и сгорел вертолет, большая часть бойцов погибла; пилот Вячеслав Эшба, раненный в ногу, три дня выбирался из окружения, другой пилот Михаил Васюхин пропал без вести. Грузины несли еще большие потери: за время боев Шрома превратилась в развалины, и над селом стоял запах горелого человеческого мяса. Не выдержав натиска абхазов, часть грузинских солдат начала самовольно бросать позиции и разбегаться, часть – сдаваться в плен. Эдуард Шеварднадзе, руководивший обороной Сухуми, издал приказ о расстреле всех дезертиров и мародеров; этим удалось предотвратить повальное бегство с фронта. Но уничтожить тамышский «коридор» грузины по-прежнему не пытались. В битве за Тамыш танкист-армянин Аик Кесян, воевавший на танке «Тигр», за полчаса захватил три трофейных танка, причем два из них – тараном: на большой скорости он сбивал грузинский танк с дороги и опрокидывал его; экипаж разбегался, и ткварчельцам оставалось только поставить танк на гусеницы и пустить его в бой. Однако на Восточном фронте абхазам по-прежнему не удавалось взять удерживаемые грузинами высоты; абхазские позиции в «коридоре» оставались слабыми и простреливались со всех сторон, и лишь нежелание грузин идти на жертвы позволяло ткварчельцам так долго удерживать Тамыш.
На Гумистинском фронте грузины усилили обстрел Эшеры, бомбили Новый Афон. Шеварднадзе обещал, что не уедет из Сухуми, пока не минует угроза взятия; но помешать продвижению гудаутцев не удалось. Абхазские войска захватили Сухумскую ГЭС, 8 июля заняли село Гума, заблокировали часть грузин в верховьях Гумисты. Владислав Ардзинба выдвинул свой план мирного урегулирования (прекращение огня и вывод грузинских войск из Абхазии в 10 дней; порядок в бывшей «грузинской» зоне должны поддерживать абхазские части под контролем наблюдателей ООН и СБСЕ). Шеварднадзе отказался. После первых же поражений парламентская оппозиция в Тбилиси возложила на него вину за военные неудачи; Нодар Натадзе призвал к досрочным перевыборам парламента. Патриотический подъем, позволявший Шеварднадзе все эти месяцы находить поддержку значительной части общества, теперь поставил его власть в прямую зависимость от исхода битвы за Сухуми. Он вновь пустил в ход свои дипломатические связи. 7 июля премьер-министр Сигуа вызвал к себе командующего ЗакВО генерала Реута и потребовал у него боеприпасов. 8 июля послы западных государств и России прилетели в Сухуми к Шеварднадзе и выразили ему свою поддержку и готовность ходатайствовать перед своими правительствами о помощи грузинам. «В интересах Ельцина поддерживать Шеварднадзе и его политику демократических преобразований в Грузии», – заявил американский дипломат Кент Браун.
В 22 часа 9 июля абхазы атаковали Шрому и к 24 часам окончательно взяли ее. Сухуми находился в критическом положении. В городе не было пищи и воды. Угроза потери абхазской столицы заставила грузин подтянуть через Мингрелию мощное подкрепление, которое обрушилось на ткварчельские отряды: при отступлении абхазы потеряли почти всю трофейную технику, но сдача селений не воспринималась слишком болезненно – в абхазских деревнях на побережье к этому времени остались только развалины, поросшие травой. Прорвавшиеся в Сухуми грузинские подкрепления (3 тысячи бойцов и 50 единиц бронетехники) сумели остановить наступление гудаутцев. Но ни одного взятого абхазами села в окрестностях Сухуми отвоевать уже не удалось.
12 июля Шеварднадзе уехал в Тбилиси, выразив уверенность (и оповестив об этом всех жителей), что Сухуми не сдастся и что война долго не продлится. Между тем сражения к северу от города не прекращались: грузины еще удерживали несколько высот, защищая подступы к Сухуми. Фактически гудаутцам за все это время удалось отвоевать лишь небольшую территорию севернее абхазской столицы, но ее стратегическое значение было громадным. Грузины, впрочем, еще надеялись отнять у абхазов Шрому и Ахалшени; 13 июля генерал Каркарашвили предъявил абхазской стороне ультиматум – до 19 часов 14 июля прекратить огонь и отвести войска за Гумисту. В противном случае Каркарашвили угрожал большим наступлением через низовья Гумисты на Гудауту. Но его обещания оказались пустым запугиванием – у грузин не хватало сил даже для того, чтобы отвоевать Шрому. В это же время абхазы одержали новую победу на Восточном фронте, где 14 июля небольшой отборный отряд, костяк которого составляли казаки, приплывшие из Гудауты с десантом, атаковал гору Мишвели, с которой все это время велся артобстрел Ткварчели. Преодолев необычайно крутой подъем, отряд выбил с Мишвельской сопки мингрельских артиллеристов. С потерей этой важной высоты грузины лишились возможности обстреливать Ткварчели, и город вздохнул спокойнее, хотя угроза бомбежки сохранялась до конца войны.
Вечером 17 июля грузинские войска после кратковременного затишья попытались взять у абхазов Шрому, но были отброшены на исходные позиции. На следующий день Джаба Иоселиани заявил, что отнять у абхазов высоты невозможно. Только теперь грузинам стало ясно, что они проиграли войну в Абхазии, и что абхазские артиллеристы и снайперы со своих высот могут мало-помалу перестрелять всю грузинскую армию. Грузины еще долго не хотели примириться с очевидным, но потеря Шромы поставила их перед выбором: согласие на вывод войск из Абхазии или военный разгром. И то, и другое означало для Шеварднадзе сильнейший политический нокаут, но выхода не было. Рассчитывать на прямую военную помощь российского правительства Грузия не могла: в Москве вновь накалялась вражда между президентом и вице-президентом, парламент России в абхазском вопросе не переставал резко выступать против Грузии. В Тбилиси сразу стало заметно ослабление авторитета Шеварднадзе – как-никак именно он начинал войну с Абхазией, а Тенгиза Китовани, официального виновника, сам же отправил в отставку, так что ответственность за поражение должен был нести самолично.
В последний момент Шеварднадзе попытался сманеврировать и ослабить неизменно жесткую политику в отношении абхазов. 18 июля он снова прилетел в Сухуми и «по состоянию здоровья» отставил Тамаза Надарейшвили, наградив его орденом Вахтанга Горгасала; место Надарейшвили занял Жиули Шартава – бывший первый секретарь ЦК комсомола Грузии, человек из старой «партийной» команды Шеварднадзе. Отстранение Надарейшвили рассматривалось как отказ от националистического курса. Но абхазам к тому времени уже не видели разницы между Надарейшвили и Шартава: они считали единственно справедливым исходом восстановление власти абхазского парламента над республикой. А между тем за спиной Шеварднадзе начала расти мощная оппозиция националистов. Все, кто при Гамсахурдия требовал подавления автономий и потом по разным причинам поддержали Шеварднадзе, теперь громогласно обвиняли его в слепой ориентации на Россию, которая не смогла обеспечить Грузии территориальную целостность.
Все больше грузин обращали надежды на Мингрелию, где, доказав делом свою верность единству Сакартвело, накапливал силы Лоти Кобалия (он к тому времени дослужился до чина полковника). Те, кто уже зарекомендовал себя как враг Гамсахурдия и не мог рассчитывать на примирение с ним, ударились в разные крайности. Ультрапатриоты требовали полного и демонстративного разрыва с Россией. А Тенгиз Китовани во всеуслышание заявил: «Надо было меньше мотаться по Европам и оглядываться на Америку, а решать все в Москве». Раскол в грузинском обществе был явлением совершенно закономерным, логичным, как и совсем недавнее сплочение нации. Как когда-то Англия, проиграв Столетнюю войну, стала ареной войны Алой и Белой Розы, а Франция, проиграв Итальянские войны, – великой усобицы католиков и гугенотов, так в шеварднадзевской Грузии разгром при Шроме сделал возможным новое звиадистское восстание.
45. КАПИТУЛЯЦИЯ
Во второй половине июля грузинские войска сделали еще несколько попыток отвоевать у абхазов «нависший» над Сухуми плацдарм. Грузины видели, что еще не все потеряно; и действительно, в кровопролитном сражении им удалось отнять у абхазов северную половину Шромы. Самые жестокие бои развернулись в эти дни у высоты Цугуровка, обладание которой позволяло держать под обстрелом три главных моста через Гумисту. Цугуровка была превосходно укреплена, сильные грузинские позиции защищались почти непроходимыми минными полями. 22 июля Цугуровка была взята третьей ротой армянского батальона – лучшим армянским отрядом, которым командовал Галуст Трапизонян. После этой битвы абхазская армия окончательно закрепилась на горе Ахбюк. Вслед за этим абхазы прочно утвердили свой контроль еще над двумя ключевыми высотами – Яштухарху и Апианда, после чего столица оказалась перед абхазскими артиллеристами как на ладони. Абхазские войска встали на «крыше» Сухуми.
На Восточном фронте установилось затишье, изредка нарушаемое артиллерийскими перестрелками. Все говорило о том, что обе стороны измотаны войной и что нужно ждать мира. Российские дипломаты с самого начала битвы за Шрому-Ахалшени выступали с миротворческой инициативой, но пока исход сражения не был ясен, обе стороны отказывались от мирных предложений: грузины не желали признать себя побежденными, абхазы настаивали на полном выводе войск. Шеварднадзе продолжал противиться эвакуации грузинской армии, ссылаясь на необходимость защиты грузинского населения. Ардзинба возражал, что после вывода войск конфликт погаснет в два-три дня. Действительно, несмотря на сильно возросшую с начала войны национальную вражду (если раньше абхазы считали своими главными врагами мингрелов, то теперь они больше ненавидели грузин), абхазы были готовы примириться с грузинским населением, понимая, что уход правительственных войск с половины территории Абхазии – серьезная уступка со стороны Грузии. Тем более должно было быть заинтересовано в национальном примирении после своего возвращения в Сухуми абхазское правительство. А наблюдатели ООН, которых приглашал в республику Ардзинба, дали принципиальное согласие, но настаивали на полном прекращении огня.
Грузинские националисты в парламенте вполне справедливо расценивали вывод войск из Абхазии как капитуляцию и тяжелый удар по идее территориальной целостности. Фактически уже четыре региона бывшей Грузинской ССР в разной степени не подчинялись грузинскому правительству. В зоне грузино-осетинского конфликта в мае 1993 года обострилась обстановка; теперь же Алан Чочиев заявил, что Южная Осетия ни при каких условиях не останется в составе Грузии и готова возобновить вооруженную борьбу. Аджария при неизменной лояльности превратилась в полунезависимую республику. Лоти Кобалия ушел назад в Мингрелию; его войска фактически контролировали Зугдиди, и звиадистов по-прежнему поддерживали все мингрельские города.
24 июля 1993 года состоялось заседание грузинского парламента, на котором после девятичасовых дебатов Эдуарду Шеварднадзе были предоставлены полномочия для заключения соглашения о прекращении огня, а затем и мира на условиях вывода грузинских войск. При этом дискуссия переросла в ожесточенный скандал, в зале началась драка, с большим трудом удалось восстановить порядок и принять официальные документы. Три дня спустя при посредничестве Бориса Пастухова, после его беспрерывных поездок между Гудаутой и Тбилиси, в Сочи было подписано соглашение о перемирии.
По соглашению от 27 июля 1993 года все грузинские вооруженные формирования (а также отряды северокавказцев и казаков) должны были уйти с территории Абхазии в течение 10-15 дней после прекращения огня в 12 часов дня 28 июля. Далее соглашение предусматривало «возобновление нормальной деятельности законных органов власти в Абхазии» (подразумевалось возвращение правительства Абхазии в Сухуми и объединение расколовшегося парламента); сведение абхазских отрядов в полк внутренних войск и перевод его на казарменное положение, создание аналогичного полка из местного грузинского населения. Впоследствии контроль за порядком в республике должны были осуществлять внутренние войска Абхазии, составленные из этих двух полков. Предполагалось до 5 августа создать объединенную комиссию по урегулированию; разделительная функция на период развода войск и вывода грузинской армии из Абхазии поручалась российским военнослужащим, наблюдательная – представителям ООН. За Грузию договор подписал Вахтанг Гогуадзе, за Абхазию – Сократ Джинджолия, за Россию – Андрей Козырев.
Все время до подписания, а также некоторое время после подписания не утихали перестрелки, и периодически возобновлялись бои к северу от Сухуми. Но все атаки грузин лишь заставляли их убеждаться в собственной слабости. Абхазы твердо контролировали села Ахалшени, Шрома, Гума, Каман, Цугуровка; между 24 – 27 июля абхазские войска отразили несколько атак, овладели горой Шрома и уничтожили в горах несколько грузинских отрядов. До полудня 28 июля продолжались бои вокруг горы Апианда, абхазский флот обстреливал аэропорт Бабушара. В 12 часов дня договор вошел в силу; уже в 12.35 грузины вновь стреляли по Нижней Эшере, в последующие дни они неоднократно нарушали мир и даже пытались взять гору Апианда, сваливая вину на каких-то мифических «мятежных генералов». Но мало-помалу перестрелки затихли: грузины понимали, что взять верх им уже не удастся.
В день подписания Сочинских соглашений в Тбилиси прошел митинг трехсот звиадистов, которые призывали воевать до конца и обвиняли Шеварднадзе в позорном проигрыше войны. Их разогнали, но сторонники свергнутого президента находили все больше поддержки в массах. Хотя звиадисты год назад осудили вторжение в Абхазию, их теперешняя воинственная агитация никого не удивляла, а, напротив, снова притягивала на сторону Гамсахурдия большинство грузин. Ираклий Церетели призвал все партии объединиться для борьбы против главы государства, заявив при этом, что Гитлер для Германии был более прогрессивным явлением, чем Шеварднадзе для Грузии. Некоторые политические деятели настаивали на аннулировании Сочинских соглашений и возобновлении боевых действий. Между тем и в Абхазии далеко не все были довольны Сочинскими соглашениями: многие абхазы считали, что необходимо продолжить наступление и взять Сухуми. Тем не менее в Абхазии после подписания мира не возникло таких раздоров, как в Тбилиси: всем было понятно, что штурм Сухуми обернется значительными жертвами, и городу угрожает при этом полное разрушение. А ради мирного ухода грузинских войск, на который уже никто не надеялся, абхазы были готовы на многие компромиссы. К тому же воевать не хотели ни местные мингрелы, ни грузины, ни сваны, и абхазы имели шанс договориться с ними.
Зато для Лоти Кобалия подписание Сочинских соглашений стало лучшим предлогом для того, чтобы снова выступить против правительственных войск, но не доводя при этом дело до открытых столкновений. 28 июля вооруженный отряд Кобалия без боя занял Сенаки, перерезав тем самым железнодорожную магистраль Поти – Тбилиси, по которой в столицу Грузии поступали грузы гуманитарной помощи; Кобалия предложил Тенгизу Китовани объединиться в военный союз. При том, что другом Лоти Кобалия называл себя и Аслан Абашидзе, Тбилиси всерьез обеспокоился возможностью создания антиправительственной коалиции на западе Грузии. Однако Тенгиз Китовани все же отверг предложение звиадистов. 31 июля после переговоров с властями Кобалия оставил Сенаки, но с этого времени большая часть Мингрелии подчинялась ему, а не тбилисскому правительству, и войска звиадистов закрепились на подступах к этому важному пункту. А в Тбилиси раздоры еще больше усилились. 31 июля Шеварднадзе сделал очередное заявление о готовности уйти в отставку, «если это может предотвратить столкновения в Грузии». Между тем он всячески старался затянуть вывод грузинских войск из Абхазии, зная, что все соперники будут стремиться использовать против него эту «капитуляцию». Предлогов для затягивания вывода войск было сколько угодно, и основным препятствием для эвакуации грузинских танков и бронетранспортеров называли мятеж Кобалия, который действительно выразил намерение отнять у грузинской армии выводимую из Абхазии тяжелую технику. У мингрелов на этот счет имелись свои соображения: они опасались, что вышедшие из Абхазии правительственные войска будут использованы для их окончательного разгрома. Именно это, в первую очередь, и заставляло звиадистов Кобалия выступать за продолжение абхазской войны.
Тем временем в Тбилиси в начале августа произошло несколько столкновений уже вернувшихся из Абхазии гвардейцев и «мхедрионцев» с полицией и горожанами. 3 августа скандал, начавшийся из-за того, что грузинские офицеры потребовали у торговцев сигареты бесплатно, вылился в перестрелку, в ходе которой погибли прохожий и трехлетняя девочка; собравшаяся четырехтысячная толпа устроила самосуд, забросав боевиков камнями. 5 августа «мхедрионцы» потребовали (тоже бесплатно) фрукты; в перестрелке было убито два «мхедрионца» и полицейский. Эти события наглядно показали, насколько ослабел режим Шеварднадзе, и тому оставалось только тянуть время, надеясь, что в Москве противостояние между президентом и парламентом закончится к его, Шеварднадзе, выгоде. В Абхазии уже была практически сорвана первоначальная договоренность – о выводе грузинской армии в 10 – 15 дней; за это время даже не были полностью разведены войска на Гумистинском фронте. 6 августа на заседании комиссии по урегулированию в Сухуми стороны договорились об одновременном отводе (до 9 августа) абхазских войск к Новому Афону, грузинских – к Дранде. На Восточном фронте абхазы обязывались уйти с позиций к Члоу, грузины – к Очамчире; здесь боевая активность упала до минимума, в конце июля грузины даже сами оставили Ануарху. Согласно тому же договору, один из абхазских батальонов под командованием генерала Сергея Дбар сохранял контроль над шромскими позициями, на которые грузины почти до середины августа предпринимали время от времени безуспешные атаки.
6 августа 1993 года ушел в отставку Тенгиз Сигуа и с ним большая часть возглавляемого им правительства; исполняющим обязанности премьер-министра стал Эдуард Шеварднадзе. Таким образом, от Шеварднадзе окончательно отошла бывшая «новая оппозиция», хотя на важных силовых постах и остались выдвиженцы Тенгиза Китовани (министр обороны Каркарашвили) и Джабы Иоселиани (генеральный прокурор Нинидзе и министр внутренних дел Хачишвили, ранее судимый за соучастие в убийстве). Шеварднадзе предложил пост премьер-министра Аслану Абашидзе – рассчитывая поправить свои дела союзом с усиливающейся Аджарией. Не только политическое, но прежде всего экономическое значение Аджарии неуклонно возрастало: будучи практически независимой от Грузии, не впуская на свою территорию грузинские формирования, Аджария сохранила внутреннюю стабильность, и большая часть валютных доходов в грузинский бюджет поступала из Батуми. Абашидзе, однако, занял уклончивую позицию и затем вовсе отказался от этой «унии». Шеварднадзе ослабел настолько, что даже не решался проводить репрессии против поднимающих голову звиадистов. Однако его влияние оставалось еще огромным, и главным козырем Шеварднадзе по-прежнему была угроза отставки: грузины понимали, что с его уходом ни одна из проблем не исчезнет, зато Грузия в значительной степени лишится помощи России и Запада,[52] а многие грузины уже не могли представить себе, как будет существовать без экономической поддержки ослабевшая, измотанная войнами республика с развалившимся хозяйством. Поэтому приближенные главы государства не без оснований надеялись на поворот к лучшему.
Однако как ни тянуло с уходом из Абхазии грузинское военное командование, ему приходилось хотя бы для виду предпринимать шаги по выполнению Сочинских соглашений. Грузия не должна была выступить в роли нарушителя мира, поскольку в случае возобновления военных действий победа могла остаться за абхазами. Последние, напротив, выполняли все условия соглашений, так как новый мирный договор был несравненно выгоднее для них, чем прошлогоднее перемирие от 3 сентября. Тем не менее Ардзинба еще в июле 1993 года предупреждал грузин, чтоб они не затягивали сроки вывода, иначе абхазы возобновят войну. 12 августа истек крайний срок, определенный Сочинскими соглашениями, но даже тяжелая техника еще оставалась на прежних позициях: грузины обещали вывести войска к 16 августа. Когда миновала и эта дата, Абхазия приостановила вывод северокавказцев, что заставило грузин наконец отвести войска из Сухуми к Дранде. 17 августа после торжественных проводов в Гудауте добровольцы – северокавказцы, казаки и русские – выехали на автобусах в Россию через Сочи. На Северном Кавказе бойцов Конфедерации встречали как победителей: главная площадь Нальчика была переименована в площадь Абхазии. 18 августа военные наблюдатели объявили, что процесс развода войск необратим и Гумистинского фронта фактически уже нет, хотя много тяжелой техники осталось в Сухуми. А между тем, как выяснилось позже, подавляющее большинство грузинских бойцов осталось в Сухуми под видом полицейских и просто мирных граждан, и ни российские, ни ООНовские наблюдатели, разумеется, не могли за всем этим уследить, даже если и пробовали.
Тем временем миротворцы добрались и до Восточного фронта. 21 августа к побережью Очамчирского района пришла баржа, с которой в Ткварчели доставили новую партию гуманитарного груза, а обратно по морю вывезли в Гудауту (а затем в Россию) приплывших с тамышским десантом казаков и прочих добровольцев; однако небольшой казачий отряд под командованием Андрея Сердюкова («Худого») остался в Ткварчели. Грузины также начали уходить с позиций Восточного фронта, но в Мингрелию идти не решались, поскольку отношение Кобалия к грузинам в течение августа 1993 года становилось все более враждебным: когда часть грузинских войск немного позже все же перешла через Ингури, звиадисты немедленно отобрали у них бронетехнику. После этого вывод грузинской армии из Абхазии окончательно застопорился.
Вокруг Мингрелии весь август 1993 года шла напряженная и запутанная политическая игра; и тбилисцы, и мингрельские звиадисты стремились использовать положение в Абхазии для своей выгоды. Шеварднадзе, оправдывая непомерное затягивание вывода войск из Абхазии конфронтацией с Кобалия, в то же время изо всех сил старался натравить его на абхазов или по крайней мере использовать для срыва мирного процесса в Абхазии. Поскольку звиадисты не подписывали Сочинских соглашений, они могли воевать с кем угодно, а грузинское правительство оставалось с чистыми руками. Грузинские командиры в Абхазии теперь сами пытались вооружить мингрелов для борьбы с абхазами (правда, безуспешно: мингрелы воевать по-прежнему не хотели) и в то же время обещали местным грузинам и мингрелам, что защищать их теперь будет Кобалия. Последний и сам был не прочь получить половину Абхазии и подтвердить репутацию борца с сепаратистами. Правда, Гамсахурдия не рекомендовал ему ввязываться сейчас в абхазские дела, но Кобалия за это время приобрел в Мингрелии такой вес, что позволял себе оспаривать мнение своего президента по отдельным вопросам. Но, конечно же, и Лоти Кобалия не скрывал главной цели звиадистов – свержения Шеварднадзе и восстановления у власти законного президента и правительства. И в Тбилиси понимали, что рано или поздно решающая схватка со звиадистами неминуемо состоится.
46. ХУДОЙ МИР. ВЕРСИЯ 2
На рассвете 28 августа 1993 года отряды Лоти Кобалия неожиданным ударом овладели городами Сенаки и Абаша, заняли всю территорию до реки Цхенисцкали (при этом не обошлось без убитых), затем подступили к Поти и осадили город с суши. Одновременно вся остальная Мингрелия отложилась от Тбилиси и подчинилась Кобалия. Так началось четвертое мингрельское восстание.
Звиадисты решились на открытое выступление после того, как тбилисские власти пресекли несколько попыток распространить обращение Гамсахурдия к грузинскому народу. Момент для восстания был выбран удачно. Поддержка Шеварднадзе в Тбилиси еще более ослабла. В конце августа против него выступила Национально-демократическая партия Георгия Чантурия, до сих пор твердо поддерживавшая главу государства, и предъявила ему обвинения в потворстве мафии, оказывавшей заметное влияние на государственные дела. К этому времени Шеварднадзе нашел замену Тенгизу Сигуа, выдвинув на пост премьера Отара Пацация, тоже мингрела; но унии с Мингрелией, конечно, не получилось. Лидеры НДПГ и других перешедших в оппозицию партий указывали на то, что мафиозные круги уже заранее поделили сферы влияния в будущем правительстве Пацация. С каждым днем развода войск в Абхазии становился все более заметным паралич, охвативший грузинские политические верхи.
Между тем захват звиадистами Сенаки и блокада Поти в определенной степени сыграли на руку Шеварднадзе, у которого, таким образом, появилось новое оправдание сверхмедленного вывода грузинских войск. 25 августа истек очередной срок вывода; абхазы снова согласились на его продление, поскольку грузинское командование, наконец, достигло договоренности с российскими военными о вывозе тяжелой техники по морю на десантных кораблях. Но когда наступило время погрузки, грузины вступили в конфликт с россиянами, желая плыть на том же корабле и сверх того – получить обратно сданные по договору на склады российских военных баз опечатанные затворы, снятые с разводимой бронетехники (как грузинской, так и абхазской). Грузины объясняли, что тяжелое вооружение понадобится им в Грузии для обороны против звиадистов. Затем грузинские военные и вовсе начали отказываться вывозить технику в осажденный Поти; этот мингрельский город мог легко перейти в руки звиадистов, и Лоти Кобалия отложил штурм только из желания избежать ненужных жертв. Против идеи вывоза техники через Батуми решительно восстал Аслан Абашидзе, не желая пускать грузинские войска в Аджарию ни под каким видом. Наконец, 31 августа большой десантный корабль пришел в сухумскую бухту, а 1 сентября все же выгрузил 32 единицы бронетехники в Поти, где они и остались.
С 30 августа Поти был блокирован с суши полностью, исчезла даже телефонная связь; впрочем, в городе было много продовольствия – вся гуманитарная помощь, привозимая по морю и предназначенная для Тбилиси, накапливалась в Поти. Основные силы Кобалия расположились у реки Цхенисцкали на восточной границе Мингрелии, и звиадисты открыто говорили о своем намерении взять Самтредиа и Кутаиси и идти в поход на Тбилиси. 31 августа в Зугдиди собрались 62 депутата бывшего парламента Звиада Гамсахурдия, сам же он пока оставался в Чечне. В Грузии было известно условие мира, выдвигаемое звиадистами, – признание их политической оппозицией и на этом основании предоставление им телевизионного эфира и права баллотироваться на выборах. Кроме того, они требовали прекратить блокаду мятежной Мингрелии, назначить новые выборы парламента и не подписывать с Россией договоров о союзе. Как раз в начале сентября в Тбилиси должен был приехать министр обороны России Грачев и вести переговоры о сохранении на территории Грузии пяти российских баз – в Батуми, Ахалкалаки, Тбилиси, Поти и Гудауте. Москва намекала на зависимость поставок российской гуманитарной помощи от согласия Грузии. Грузины не особенно возражали, но требовали убрать все без исключения российские базы из Абхазии.
Лоти Кобалия на переговорах с Каркарашвили, Абашидзе и Хачишвили обещал свободно пропускать через территорию Мингрелии выводимые из Абхазии войска. Вряд ли он хитрил, хотя грузины и делали вид, что опасаются подвоха; напротив, они сами были склонны оставить оружие звиадистам – пусть теперь Кобалия защищает Сухуми, ослабляя и себя и абхазов. Но Кобалия было нелегко провести: он не отказывался от возможности получить оружие, но не собирался пускаться в невыгодные для себя военные авантюры. Шеварднадзе и сам понимал, что не сможет переиграть мингрелов; он заявил, что считает переговоры со звиадистами бессмысленными. Тенгиз Китовани неоднократно высказывался в том смысле, что Кобалия можно доверять; зато Джаба Иоселиани, собрав добровольцев-«мхедрионцев», отправился в Западную Грузию, объявив, что в случае сопротивления все звиадисты будут «расстреляны на месте». Иоселиани сделал твердую ставку на Шеварднадзе, а Шеварднадзе рассчитывал на помощь Ельцина. 1 сентября 1993 года Борис Ельцин положил начало решающему этапу борьбы с оппозицией, «временно» отрешив от должности вице-президента Александра Руцкого. Одновременно, как бы в утешение, он отставил и своего союзника Владимира Шумейко, но всем было ясно, что удар нанесен по оппозиции и что дальнейшая конфронтация неизбежна. Шеварднадзе поэтому продолжал выжидать, объявив, что военные действия против звиадистов пока вестись не будут. Зато Гамсахурдия из Грозного призвал к ужесточению блокады Поти, а Кобалия тогда же, 2 сентября, предложил главе администрации Гальского района Абхазии Рудику Цатава признать власть Гамсахурдия, угрожая в противном случае занять Гали своими войсками.
В Абхазию тем временем уже начали возвращаться беженцы, большей частью в Сухуми, но этот процесс шел медленно; некоторые, не дожидаясь окончательного урегулирования, переходили бывшие линии фронтов на свой страх и риск и подрывались на минах. На заминированных участках каждый день погибали люди, с окончанием военных действий отбросившие осмотрительность. Однако в целом мало кто решался переходить из бывшей «абхазской» зоны в «грузинскую». Ткварчели и села вокруг него оставались в блокаде; в городе по-прежнему не было ни электричества, ни хлеба, начались перебои с водой.
6 сентября абхазский парламент заявил протест по поводу невыполнения грузинами обязательств и возложил всю ответственность за возможные последствия на грузинскую сторону. Это был ясный намек на то, что терпение у абхазов истощилось и они могут перейти к решительным действиям. К этому времени стало уже понятно, что обещанный вывод грузинских войск обернулся фарсом. По Сухуми расхаживали бывшие грузинские солдаты в гражданской одежде; танки были спрятаны в резиденции Сосо Ахалая на Сухумской горе, прочая техника – в укромных местах на окраинах города. Российские наблюдатели при выводе учитывали только ту грузинскую технику, которую передавала Грузии Россия, украинские же танки остались в распоряжении грузинской армии. Фактически грузинские военные имели возможность в любой момент вновь захватить контроль над Сухуми. Мало того, возвращение Верховного Совета Абхазии в столицу могло бы обернуться в их пользу: в удобный для себя момент им бы ничего не стоило арестовать Ардзинба, которого официальная Грузия давно уже объявила государственным преступником, а также всю абхазскую фракцию парламента – и тем обезглавить Абхазию. С октября начинался сезон штормов и закрывались горные перевалы; если бы Ельцин по просьбе Шеварднадзе перекрыл границу с Абхазией, последняя лишилась бы мощной военной поддержки добровольцев и оказалась слабее Грузии. В этом случае грузины получили бы неплохой шанс, по крайней мере, на отвоевание Шромы и Ахалшени.
7 сентября 1993 года посланный Лоти Кобалия отряд Юрия Бадзагуа в двести человек без какого-либо сопротивления занял Гальский район Абхазии. В руки мингрелов попала часть грузинской техники. Захват звиадистами Гали еще более встревожил абхазов: во-первых, часть Абхазии перешла под власть Гамсахурдия, не связанного Сочинскими соглашениями, во-вторых – что представлялось еще более опасным – грузины фактически начали передавать свое оружие звиадистам для защиты местных мингрелов. Но пока что никто не мог предсказать, куда начнет наступать Кобалия – на восток или на запад. Шеварднадзе тоже не хотел отдавать свою часть Абхазии Звиаду Гамсахурдия: ведь абхазская война стала национальной, и тем самым Гамсахурдия достались бы лавры защитника Грузии.
* * *
За первую декаду сентября Шеварднадзе дважды вылетал в Западную Грузию. Переговоров со звиадистами не получалось. Посредником между людьми Кобалия и грузинскими парламентариями стал Абашидзе, и переговоры на уровне депутатов тбилисского и зугдидского парламентов начались 8 сентября в аджарском городе Кобулети. Однако звиадисты уже не соглашались ни на одно из компромиссных предложений, даже на досрочные свободные выборы с участием всех партий, требуя восстановления у власти законного президента. Сторонникам Шеварднадзе было ясно, что разгромить звиадистов будет трудно без помощи России, то есть Ельцина, и значит, надо крепче держаться за его союзника Шеварднадзе и предоставить ему самые широкие полномочия. Но парламентская оппозиция не желала укрепления его единоличной власти и все громче настаивала на досрочных выборах. Сторонники Шеварднадзе уже начали создавать, специально для его поддержки, новую политическую партию на базе движения «Единство и возрождение Грузии». А первоочередной задачей шевардистов стала поддержка идеи главы государства о введении в Грузии чрезвычайного положения и временной приостановке деятельности парламента, что означало лишение оппозиции политических прав на период кризиса.
Фактически Шеварднадзе извлек максимум выгоды даже из поражения в Абхазии, последовавшего ослабления власти и восстания звиадистов: он вновь стал необходим Грузии. Опираясь на парламентское большинство, Шеварднадзе сумел добиться поддержки идеи ЧП и 12 сентября заявил о его введении после формирования нового кабинета министров – с одновременным совмещением им, Шеварднадзе, постов главы государства и министра внутренних дел.
Шеварднадзе решился на этот шаг потому, что надеялся на поражение своих противников в России. Отношения между «ветвями власти» в России обострились до крайности: до роспуска Ельциным Верховного Совета оставались считанные дни. В это же время российский президент стал посредником в переговорах между Азербайджаном и Нагорным Карабахом (которые, впрочем, сорвались, и спустя месяц армяне взяли у азербайджанцев город Зангелан). Ельцин старался показать, что внимание Кремля к Закавказью не ослабевает, несмотря на его противостояние с Верховным Советом. Вряд ли стоит сомневаться, что Шеварднадзе рассчитывал использовать ЧП не только для разгрома звиадистов, но и для удержания Абхазии. Своим фактическим противодействием выводу войск он уже дал понять грузинам, что отдавать Сухуми не собирается, а после нейтрализации российского парламента в России он получил бы полную возможность восстановить контроль над бывшей «грузинской зоной» Абхазии военным путем, укрепить этим свои позиции в Грузии и подавить звиадистов. В результате всего этого авторитет главы государства должен был возрасти, а влияние грузинского парламента – ослабнуть.
Видя, что политические игры могут свести на нет их военные успехи, абхазы 11 сентября 1993 года вышли из состава Объединенной комиссии, заявив, что вернутся к участию в ее работе только при условии гарантий выполнения грузинами всех договоренностей. Это означало разрыв, поскольку грузины никаких гарантий давать не собирались. Абхазское правительство понимало, что больше ждать невыгодно: каждая отсрочка шла на пользу грузинам вообще и Шеварднадзе в частности. В Гудауте еще согласились бы потерпеть и дальше, но в Ткварчельском анклаве росло недовольство и возмущение: новая блокадная зима стала бы последней для многих ткварчельцев. Захват звиадистами Гальского района ставил под вопрос даже прекращение военных действий на Восточном фронте. Уже 13 сентября абхазские войска были приведены в состояние боевой готовности.
А тем временем в Тбилиси разыгрался один из самых впечатляющих политических спектаклей эпохи второго правления Шеварднадзе. Как спортсмен отступает далеко назад, чтобы разбежаться и прыгнуть на возможно большую длину, так Эдуард Шеварднадзе, перед тем как принять всю полноту власти, демонстративно отстранился от дел, дабы потом продиктовать свои условия всем политическим соперникам и союзникам. На этот раз в конфликт с Шеварднадзе вступил Джаба Иоселиани, которому не понравилась отставка его протеже – министра внутренних дел Теймураза Хачишвили, покровительствовавшего «мхедрионцам». 14 сентября на заседании парламента Иоселиани обвинил Шеварднадзе в стремлении утвердить единоличную власть над республикой, установить диктатуру. После жарких двухчасовых дебатов Шеварднадзе объявил о своей отставке со всех постов. Когда же часть депутатов начала просить его остаться, Шеварднадзе ответил: «Я свой плевок облизывать не буду».
«Я не мыслю будущего Грузии без России, но вы не даете мне ничего делать. Поэтому я ухожу», – заявил он в прощальной речи. Грузинское общество растерялось. Парламент отставки не принял, но по разным причинам: противники Шеварднадзе считали его поступок ловким тактическим маневром, а остальные сознавали, что без него всем шевардистам придется туго. Тем временем на улицы Тбилиси вышли многочисленные толпы сторонников Шеварднадзе, которые устроили манифестацию в его поддержку. Оппозиция оказалась намного пассивней и не смогла ничего противопоставить этим акциям. А тем временем мингрельские звиадисты, не обращая внимания на политические баталии в Тбилиси, уже сделали несколько попыток атаковать Самтредиа – ключевой транспортный пункт Западной Грузии.
На митинге в поддержку Шеварднадзе произошла потрясающая сцена: Шеварднадзе вновь отказался взять назад свою отставку, и тогда манифестанты встали перед ним на колени. Именно тогда в настроениях «верхов» и произошел перелом в пользу Эдуарда Амвросиевича. Шеварднадзе встретился с Джабой Иоселиани и имел с ним продолжительную беседу с глазу на глаз; сердечное согласие было восстановлено. Утром 15 сентября 1993 года грузинские депутаты согласились на введение чрезвычайного положение на два месяца с одновременной приостановкой работы парламента, а Шеварднадзе остался главой Грузии. Он объявил о намерении ввести ЧП с 20 сентября и в числе прочих целей этого мероприятия назвал разоружение всех незаконных вооруженных формирований на территории Грузии. Политическая программа грузинского правительства на два следующие месяца была совершенно четко определена. При том, что шесть дней спустя Ельцин распустил российский парламент, Шеварднадзе имел прекрасные шансы восстановить «территориальную целостность» и добить старых врагов – звиадистов Мингрелии, «утереть нос» критикам из парламента и утвердить свою власть на многие годы вперед.
47. ПОСЛЕДНЕЕ СРАЖЕНИЕ
В ночь на 15 сентября, еще до согласия грузинского парламента на самороспуск на время наведения «железного порядка», звиадисты Кобалия развернули наступление на юг, в Гурию. Это произошло после того, как грузинам удалось отбить их при попытке перейти Цхенисцкали и атаковать Самтредиа. В первой половине дня мингрелам удалось взять село Джапана на важной автомобильной магистрали; здесь погибло 9 «мхедрионцев» и 40 попало в плен. Несмотря на перевес грузинских правительственных войск, звиадисты перерезали трассу и начали выдвигаться в направлении Вани, обходя Самтредиа с юга. Впервые за два года звиадисты в открытом столкновении с тбилисской армией не оборонялись, а наступали, гоня перед собой превосходящие по всем параметрам правительственные войска. Это показывало полную потерю правящим режимом симпатий и сочувствия в народе. Все, даже явно расположенные к Шеварднадзе наблюдатели, признавали, что основная причина успехов звиадистов – в поддержке их местным населением.
Движение повстанцев в сторону Вани побудило Тбилиси запустить версию об их намерении обойти Кутаиси с юга, захватить Зестафони и взорвать туннель в Лихских горах, тем самым отрезав Западную Грузию от Восточной. Но вряд ли звиадисты решились бы так далеко отрываться от Мингрелии, тем более, что они сами заявляли о своем намерении прямой атакой взять Кутаиси и о том, что они способны сделать это. Шеварднадзе понимал, что необходимо пресечь их успехи, и, окончательно оговорив все свои чрезвычайные полномочия, отдал приказ о наступлении на звиадистов.
Абхазы не могли выбрать более удобного момента для того, чтобы возобновить военные действия. В 5 часов утра 16 сентября ткварчельские отряды двинулись к морскому побережью, захватили участок объездной дороги у села Цагера, заняли Тамыш, Старые Киндги, Аракич и большую часть трассы, приняли с моря две баржи с оружием и боеприпасами. Грузинская военная группировка в Абхазии была вновь разрезана на две части. Несколько часов спустя гудаутцы атаковали Сухуми и перешли Гумисту в районе Нижнего моста. Абхазское правительство объявило, что было вынуждено пойти на это, чтобы поддержать ткварчельцев, которые попытались прорвать блокаду и были встречены огнем. Однако все понимали: последнее наступление абхазов на Сухуми началось.
Поскольку большая часть грузинских солдат и техники оставалась в Абхазии и в самом Сухуми, грузины в считанные часы восстановили свой контроль над столицей республики и вступили в ожесточенные бои с абхазской армией. Командующий российским штабом миротворцев Сергей Кудинов распорядился выдать грузинской стороне опечатанные клин-затворы, поскольку грузины угрожали отнять их с применением оружия. Фактически положение абхазов было не лучшим, чем при июльском наступлении, с той лишь разницей, что шромский плацдарм находился теперь в их руках. Но абхазы сражались теперь еще более упорно, понимая, что эта битва – их последний шанс.
Звиадисты Кобалия 16 сентября прекратили наступление в Имерети и Гурии. Эдуард Шеварднадзе прилетел в Сухуми, отослав Ельцину телеграмму следующего содержания: «Теперь нам нечем защищаться, и мне не остается ничего другого, как вылететь в Сухуми и вместе с его безоружными горожанами голыми руками отстаивать город». Вечером того же дня Павел Грачев вылетел в Гудауту, а Борис Пастухов еще раньше – в Сухуми, перед отлетом заявив, что «действия абхазской стороны являются грубым нарушением договора о прекращении огня». Совет Безопасности ООН объявил Абхазию агрессором, а Ельцин обвинил абхазов в срыве миротворческого процесса. Это означало официальное осуждение со стороны всех великих держав, но для абхазов оно не имело особого значения. Реальную опасность представляли попытки какой-либо страны оказать военную помощь Шеварднадзе, поскольку Клинтон мог побудить Ельцина вмешаться и сорвать абхазские планы. И действительно, в ночь на 17 сентября Грачев связался по телефону с Шеварднадзе, после чего встретился с ним в Адлере за закрытыми дверями и в ходе трехчасовых переговоров предложил перебросить в зону боев две дивизии воздушно-десантных войск и бригаду, «после десантирования – разъединить, блокировать, разоружить противоборствующие силы и в два-три дня закончить конфликт». Шеварднадзе на встрече прямо требовал от России «всеми средствами» восстановить положение, существовавшее до возобновления боев. В России уже были отозваны с сельхозработ десантники Псковской и Тульской дивизий. Но Георгий Каркарашвили назвал предложения Грачева интервенцией и оккупацией – так как министр обороны России предлагал занять российскими войсками всю Абхазию и взять под охрану пресловутые железные дороги и важнейшие объекты. Это было невыгодно и для Шеварднадзе, прежде всего политически. В Москве Верховный Совет выступил против использования российской армии, и часть депутатов предупредила Грачева о личной ответственности за каждого погибшего российского солдата.
Ельцин пригрозил Абхазии экономическими санкциями, если абхазы до 20 часов 17 сентября не прекратят наступления. На следующий день в Абхазию перестала подаваться электроэнергия из России (в таком положении республика оставалась до наступления зимы). Но остановить войну такими мерами было, конечно, невозможно. Шамиль Басаев после возобновления войны привел войска Конфедерации в боевую готовность, а воевавшие за абхазов добровольцы – казаки и кавказцы – сразу же устремились назад, в Абхазию. Грузинские добровольцы летели в Сухуми со всех концов Грузии: на самолетах уже на «законных основаниях» прибывали подразделения правительственной армии. За несколько первых дней боев из Тбилиси по воздуху было переброшено около полутора тысяч украинцев.
Тем временем абхазские войска переправились через Гумисту в районе села Ачадара и вошли в Новый район Сухуми. В тот же день, 17 сентября, абхазские отряды, контролировавшие Шрому, начали наступление в горах, заняв на юге села Тависуплеба и Бирцха, на востоке – Одиши; они надвигались на Сухуми широким фронтом с севера, чтобы окружить весь город с суши. На Восточном фронте ткварчельцы стремились установить контроль над абхазскими селами Адзюбжа и Скурча, из которых они получили бы возможность держать под огнем Бабушарский аэропорт; поэтому особо ожесточенные бои в первые дни шли у Ахалдабы, обладание которой позволяло твердо удерживать эти села, а также у Цагеры и Араду. Жители этих селений, потомки сталинских переселенцев, были прекрасно вооружены, располагали большими запасами продовольствия и боеприпасов и, даже будучи окружены со всех сторон, выдерживали атаки абхазов. Понеся большие потери, ткварчельцы после тяжелого боя отступили от Цагеры, но Ахалдаба и Новые Киндги по-прежнему были окружены, и большая часть трассы удерживалась абхазскими отрядами.
Между тем Лоти Кобалия выразил намерение вступить в боевые действия на стороне грузинского правительства, хотя еще в ночь на 17 сентября звиадисты сделали неожиданную попытку захватить Поти. Часть мингрельских звиадистов была переброшена в Очамчирский район, несмотря на то, что Гамсахурдия настаивал на продолжении полномасштабных действий против «хунты». Но Шеварднадзе вновь оказался в роли защитника отечества, и звиадистам ничего не оставалось, как составить ему конкуренцию.
18 сентября бои продолжались на всех фронтах. Грузинам удалось остановить абхазов на Гумисте, но с севера гудаутцы продолжали надвигаться на Сухуми, хотя в этот день также понесли серьезные потери. Спасаясь от обстрелов, горожане укрывались на территории российских военных баз, многие сухумские грузины уже подумывали о бегстве, но все пути к отступлению были отрезаны, кроме горной дороги через Кодорское ущелье. На море инициатива по-прежнему принадлежала абхазскому флоту, хотя он состоял почти исключительно из катеров с установками тепловых ракет «Игла» и «Стрела». Люди из окружения Шеварднадзе уверяли сухумцев, что город взят не будет, но грузинское руководство уже понимало, что катастрофа почти неизбежна. 19 сентября, после того как абхазы на сухумском фронте продвинулись за сутки еще на три километра, Шеварднадзе направил Грачеву телефонограмму о согласии на введение в Абхазию российских разделительных сил и на встречу с Ардзинба, но министр обороны России ответил, что в условиях начавшихся уличных боев разделение сторон обернется слишком большими жертвами, на которые Россия пойти не может. Грачев посоветовал Шеварднадзе вывести грузинские войска, как того требовали абхазы. В тот же день на заседании Объединенной комиссии в Сочи последние объявили свои условия: прекращение огня и полный вывод с территории Абхазии грузинских войск, с последующим выполнением всех пунктов Сочинских соглашений. Шеварднадзе не согласился.
20 сентября, когда чрезвычайное положение в Грузии вступило в силу, Шеварднадзе предложил Москве принять его республику в СНГ. Возмущенная грузинская оппозиция яростно воспротивилась, но положение было безвыходным: или вступить в СНГ и тем самым обязать Россию остановить абхазов и разделаться со звиадистами, или проиграть общенациональную войну. А для Шеварднадзе вступление в СНГ означало твердую гарантию сохранения его власти при любом исходе битвы за Сухуми.
Именно поэтому мингрельские звиадисты на Восточном фронте не спешили атаковать абхазские позиции, хотя в то же время на переговорах с шевардистами в Кобулети договорились о разводе войск на Цхенисцкали и координации действий в Абхазии (за это шевардисты обещали снять блокаду Мингрелии). Первый армейский корпус грузинских войск, удерживавший Очамчиру,[53] лишь отгонял абхазские корабли от побережья артиллерийским огнем. Тем временем ткварчельцы после кровопролитной битвы 19 – 20 сентября взяли Ахалдабу, где повторилось то, что раньше имело место в абхазских селах: повальные грабежи, насилия, убийства ужаснули даже многих абхазских бойцов. Село было сожжено и осталось в развалинах после войны. Падение Ахалдабы отдало в руки абхазов Адзюбжу и контроль над Кодорским мостом; однако удержать мост было трудно, поэтому ткварчельцы взорвали его, частично повредив, и все оставшееся время держали под обстрелом.
Обойдя Сухуми с северо-востока, гудаутцы 21 сентября полностью окружили город. Многие грузины, находившиеся в Сухуми, – как бойцы, так и мирные жители, – уже не верившие в возможность удержания столицы, пытались бежать к Кодору, но здесь их останавливал и возвращал обратно грузинский заградительный отряд, который даже обстреливал дезертировавших солдат, ибо Шеварднадзе приказал оборонять Сухуми до последнего. Таково было положение к 8 часам вечера 21 сентября, когда в Москве президент Ельцин своим указом распустил Верховный Совет России и объявил о проведении досрочных выборов в парламент. Депутаты, проводившие в это время сессию, приняли решение остаться в Белом Доме; президиум Верховного Совета прекратил полномочия Ельцина и назначил президентом Руцкого.
Разгон российского парламента был для Шеварднадзе последней надеждой спасти свою власть, но пока депутаты не только не подчинились указу Ельцина, но изъявили намерение обороняться до конца. Армия заняла нейтралитет. Противостояние в Москве сковало руки друзьям Шеварднадзе, и хотя через день после указа, 23 сентября, Белый Дом был окружен отрядами милиции, отключен от электросети и водопровода, дружественные Шеварднадзе военные не решались оказать ему помощь, не зная, на чьей стороне окажется победа: уже к 23 сентября 53 региона России встали на сторону парламента.
Эдуард Шеварднадзе сразу же объявил о поддержке Ельцина и намекнул, что Россия должна немедленно помочь ему вытеснить абхазов из Сухуми. Билл Клинтон в тот же день, 21 сентября, выразил поддержку Шеварднадзе и также призвал Москву вмешаться в грузинский конфликт. Однако Ельцин не поддержал своего союзника: внимание Кремля было приковано к Белому дому. Тем не менее ситуация начала изменяться не в пользу абхазов. Их наступление в Новом районе было остановлено. 22 сентября с абхазского корабля был сбит при заходе на посадку самолет ТУ-154 с бойцами «корпуса спасателей» и добровольцами из Тбилиси (первый самолет, сбитый 21 сентября также с корабля, упал в море; в нем погибли, помимо солдат, грузинские и иностранные журналисты). В то же время грузинские корабли подвезли в Очамчирский район оружие, включая тяжелую технику, и боеприпасы; в осажденном абхазами с суши селе Новые Киндги грузинские отряды получили по морю подкрепление, и теперь грузины в Очамчирском районе снова превосходили силами абхазов. Войска Шеварднадзе заставили абхазов отступить из Тамыша, к вечеру 22 сентября захватили Ануарху, пресекли попытку абхазского флота подойти к Скурче. Ткварчельцы теперь удерживали только Адзюбжу и Ахалдабу; грузины отчаянно пытались отвоевать эти села и прорваться к Сухуми. Шеварднадзе и его приближенные уверяли сухумцев, что Лоти Кобалия обязательно придет на помощь ему, Шеварднадзе, и спасет город и что именно Кобалия будет теперь воевать в Абхазии за общегрузинское дело. Ради поддержания этой легенды они преувеличивали реальные силы звиадистов и призывали всех мингрелов встать на войну с абхазами. А между тем Лоти Кобалия, как и прежде, не желал проливать кровь своих людей. Его отряды удерживали позиции на ряде участков Восточного фронта, но уже после победы, проезжая по освобожденной трассе, абхазы были немало удивлены тем, что среди лежащих вдоль дороги тел грузинских солдат они почти не видели убитых мингрелов.
48. ГОРЯЩАЯ ЗЕМЛЯ
Битва за Сухуми подходила к концу. 23 сентября абхазы подбили еще один самолет при посадке в Сухумском аэропорту, вынудив аэропорт почти полностью прекратить работу. Абхазские корабли препятствовали переброске подкреплений в Сухуми; к концу войны абхазский флот, которым командовал Юрий Ачба (начальником штаба ВМС был назначен дагестанец Али Алиев, вице-президент КНК от лакского народа), настолько превосходил грузинский, что с абхазскими судами вступала в бой лишь береговая артиллерия грузин. С утра 23-го до утра 24-го сентября абхазы сбили три штурмовика СУ, захватили грузинский корабль. 24 сентября они добились новых успехов в битве за Сухуми: абхазские отряды проникли к вокзалу, овладели Сухумской горой с телевышкой, откуда могли обстреливать всю оставшуюся под контролем грузин центральную часть города. Много домов в городе было разрушено артиллерией; в Новом районе полностью выгорали изнутри многоэтажные здания, в городе бушевали пожары. Российские военные, видя, что Шеварднадзе не сможет удержать город, предложили вывезти всех желающих по морю в Поти, Сочи и Гудауту. Но эвакуация началась не сразу, абхазы потребовали разрешить им досмотр российских кораблей, опасаясь, что русские могут передать грузинам оружие. В это время уже распространились слухи о появлении у абхазского побережья украинских кораблей, а Леонид Кравчук официально выступил против Абхазии в связи с гибелью в битве за Сухуми большого количества украинцев. Эвакуация началась лишь на следующий день.
В то время как Эдуард Шеварднадзе выезжал на передовую, личным примером подбадривая своих солдат, а Каркарашвили вел борьбу с просачивающимися в центр города абхазскими группами, Звиад Гамсахурдия 24 сентября 1993 года прилетел на чеченском самолете в Сенаки. 24-го он выступил здесь на митинге, 25-го – в Цаленджихе, 26-го – в Зугдиди – каждый раз при огромном стечении ликующего народа; он призвал не допустить выхода Абхазии из состава Грузии и объявил, что Шеварднадзе должен добровольно уйти в отставку, в противном случае звиадисты свергнут его силой оружия. Из Мингрелии в Абхазию был отправлен новый отряд звиадистов для борьбы с абхазами, но воевали они не лучше, чем при Лоти Кобалия. Сторонники Гамсахурдия по-прежнему держали значительные силы на восточной и южной границах Мингрелии и готовились в любой момент возобновить наступление вглубь Грузии.
* * *
Все одиннадцать дней штурма абхазской столицы грузинское руководство уверяло сухумцев и всю Грузию в том, что правительственная армия удержит город. Даже когда абхазы полностью заняли Новый район, а их передовые отряды взяли железнодорожный вокзал, Шеварднадзе упорно отказывался признать свое поражение. Когда абхазское правительство 25 сентября предложило противнику покинуть город по свободному «коридору», оставленному абхазами специально для них, грузины ответили отказом и на этот раз.
К исходу дня 25 сентября 1993 года абхазские войска полностью овладели районом железнодорожного вокзала. Вскоре после этого они заняли почти весь город, кроме старого центра, где находился Совет Министров с оставшимся в нем «правительством Автономной Республики Абхазия». На Восточном фронте ткварчельцы продолжали удерживать часть трассы у Кодорского моста. Грузины изо всех сил пытались взять Ахалдабу и Адзюбжу; абхазы не смогли помешать прорыву нескольких танков через Кодорский мост, но такая помощь уже не могла спасти грузинскую группировку в Сухуми – второй армейский корпус. Эдуард Шеварднадзе отчаянно взывал ко всему миру с просьбами о вмешательстве, хотя уже было понятно, что надеяться не на что. Российские корабли 25 сентября вывезли из Сухуми 4 тысячи беженцев; 26-го операция продолжилась; всего российские военные эвакуировали из Сухуми и Гульрипшского района 14 тысяч человек. Абхазы в этот день сломили сопротивление всех крупных грузинских группировок и к концу дня контролировали свыше 80% территории Сухуми. На следующее утро абхазы начали обходить город с северо-востока; грузинское командование осознало невозможность дальнейшего сопротивления и после безуспешных попыток остановить абхазов отдало приказ об отступлении.
«Сдают, сдают Сухуми!» Как только эта весть облетела город, грузинами овладела неудержимая, всепоглощающая паника, которая уже не покидала их все последующие дни. Грузины – и солдаты, и командиры, и мирные жители – чувствовали, что под ногами у них горит земля. Началось повальное бегство из города. Грузины выбегали из домов, целыми семьями садились в машины и уезжали, бросая открытый дом, готовящийся обед, включенный телевизор. Тысячи беженцев покидали город пешком, иногда на прощание поджигая собственные дома; большая часть беженцев устремилась в Кодорское ущелье, многие – в сторону Очамчиры, но здесь еще продолжались бои с ткварчельцами, да и Кодорский мост оставался под обстрелом. Грузины пытались переправиться через дельту Кодора на «Икарусах» и грузовиках; здесь многие автомобили застревали, беглецы тонули при переправе. Те, кто ушел по дороге на Лату, стремились через верховья Кодора добраться до Сванетии, но здесь большинство из них оказалось без еды, без теплой одежды, а высокогорные перевалы уже заносило снегом. Бегство началось и из прибрежной части Гульрипшского района, где преобладали сваны и мингрелы.
Днем 27 сентября абхазы с боем заняли центр Сухуми и в 13.30 окружили здание Совмина, в котором держала оборону охрана правительства Жиули Шартава. Грузинам было предложено сдаться, они ответили стрельбой. Абхазская артиллерия открыла огонь; после двухчасового боя грузины сдались, огромное здание Совмина было сожжено, Жиули Шартава убит разъяренной толпой. После взятия Совмина весь город до реки Келасури оказался под контролем правительства Ардзинба. Абхазские войска продолжали наступление в горных поселках к северо-востоку от города.
Именно после падения Сухуми, 27 сентября, Эдуард Шеварднадзе признал поражение Грузии в абхазской войне. Хотя под контролем правительственной армии и звиадистов еще оставалось побережье от Сухуми до Ингури, в глазах большинства грузин сопротивление уже утратило смысл. Шеварднадзе был вывезен на российском военном вертолете в Грузию (согласно его собственному утверждению – в Батуми); абхазы не решились сбить российский вертолет, и Эдуард Амвросиевич благополучно избежал и плена, и гибели.
Шеварднадзе вернулся в Тбилиси по призыву грузинского парламента; депутаты требовали от него наказания виновных военачальников и вообще крутых мер. Но военных сил в распоряжении Шеварднадзе к этому времени почти не было. Мятеж звиадистов полностью отрезал от Грузии правительственную армию, которая уже не была способна сопротивляться. Только Тенгиз Китовани и Лоти Кобалия еще пытались атаковать абхазов в Очамчирском районе. 28 сентября на Келасури погиб генерал Гено Адамия. Второй армейский корпус был полностью разгромлен в битве за Сухум, и сдерживать наступление абхазов грузины больше не могли. Правда, на Восточном фронте грузинские войска предприняли удачное наступление на село Поквеш (где абхазы с трудом отразили атаку, потеряв 10 человек убитыми). Это произошло потому, что почти все абхазские отряды Восточного фронта были в тот момент сосредоточены у Кодорского моста, чтобы не позволить соединиться обеим грузинским группировкам. В результате грузинская танковая колонна, почти не встречая сопротивления, устремилась к Мокве и Кочаре; грузины могли бы прорваться далеко вглубь абхазских позиций, но два танка из колонны подорвались на минах, грузинские командиры не решились двигаться дальше и отступили без боя.
Тем временем Звиад Гамсахурдия 28 сентября отправился в Абхазию и проехал вплоть до Киндги; он побывал на позициях, посетил древнюю церковь в Илори, выступил на митинге в Гали и вел себя как законный король, приветствуемый своим добрым народом после возвращения из изгнания. При этом он проезжал по районам, еще контролируемым вооруженными шевардистами, которым полагалось арестовать его как государственного преступника; однако они восприняли его поездку как нечто само собой разумеющееся. Это показывало, насколько упал престиж власти Шеварднадзе и насколько – косвенным образом – возросла популярность Звиада Гамсахурдия, выступавшего теперь в роли покровителя мингрельских районов Абхазии. Но абхазы не для того воевали с Шеварднадзе, чтобы теперь уступить часть Абхазии звиадистам. Ткварчельцы, удерживавшие Ахалдабу и Адзюбжу, уже не препятствовали бегству грузин вдоль побережья и сами призывали их уходить в Мингрелию, пока еще есть возможность.
Утром 29 сентября 1993 года, прорвав фронт на реке Мачара, абхазы без боя заняли Гульрипш, Дранду и у реки Кодор соединились с ткварчельскими отрядами. Так была прорвана блокада Ткварчели, длившаяся 412 дней. Часть грузинских отрядов была прижата к морю, остальные уходили в Кодорское ущелье, бросая оружие. В этом направлении абхазы почти не продвигались, овладев лишь районами сел Багмарани и Мерхеули; соединив фронты, они перешли в стремительное наступление на восток, к Очамчире. Оставив позади еще не взятые Цагеру и Араду, абхазы подошли к Очамчире и в ночь с 29 на 30 сентября 1993 года вошли в город. Отряды Китовани и Кобалия попытались задержать абхазов, но утром 30 сентября были разбиты окончательно и бежали. Войска абхазского правительства вышли к селу Охурей, к тому месту, где 13 месяцев назад началась война. Одни грузинские солдаты поджигали подбитую бронетехнику, которую не могли забрать с собой, другие доезжали на танках до Ингури, обгоняя колонны автомобилей с беженцами, оставляли здесь танки и уходили в Мингрелию. Многие беженцы скрывались в лесах и ночами добирались до Ингури. Начался массовый исход из сел Гальского района; абхазы обратились к его администрации с предложением сдать город в четырехчасовой срок и открыть дорогу на Ингури. Однако администрация Гальского района еще до истечения срока ультиматума бежала в Грузию.
Огромные запасы стрелкового оружия, 70 единиц бронетехники, 80 единиц артиллерии, зенитные установки, склады боеприпасов – все это попало в руки абхазов; грузины бросали без боя хорошо укрепленные позиции, доты, блиндажи. Ушедшие в Кодорское ущелье грузины и сваны спешно пытались организовать оборону, остальные в беспорядке отступали через Мингрелию. Часть военной техники у них отняли звиадисты, но большую часть танков, бронетранспортеров, артиллерии грузины сами отдавали мингрелам, не решаясь им сопротивляться и в то же время надеясь, что звиадисты прикроют их отступление. Но те и сами недолго оборонялись и не вступали в сколько-нибудь серьезные сражения с абхазской армией: звиадисты понимали, что дальше границ своей республики абхазы наступать не станут.
После взятия Очамчиры в Ткварчели пришли первые машины из Гудауты. Только сейчас можно было сказать об окончательном снятии блокады Ткварчели. После падения Сухума ткварчельцы опасались «прощальной» бомбежки их города грузинской авиацией, но теперь эта опасность практически исчезла. Ничто уже не могло изменить ситуацию в пользу грузин. Не успевшие бежать вместе с главными силами грузино-мингрельские отряды, рассыпаясь по лесам, пробирались в сторону звиадистской Мингрелии.
Днем 30 сентября 1993 года абхазские войска без боя вступили в опустевший Гали. Вечером 30 сентября абхазы вышли к реке Ингури и в восемь часов вечера вместо полуночи по военному плану подняли на границе абхазский флаг. Это был конец. Абхазия победила.
49. ВАТЕРЛОО ЗВИАДА
«История не признает черновиков. Что толку твердить: если бы не нашпиговали большевики Грузию автономиями, если бы они же не привели к власти Гамсахурдия, растоптав демонстрацию 9 апреля 1989 года, если бы не науськивали сепаратистов, добиваясь от Грузии покорности, все могло быть иначе».
Михаил Шевелев, «Зеркало для России»,
«Московские новости», № 45,
7 ноября 1993 года.
За всю историю вооруженных конфликтов в «горячих точках» бывшего Советского Союза ни одна республика не терпела такого поражения в войне с «сепаратистами», какое нанесли Грузии объединенные силы абхазов, Конфедерации народов Кавказа и русских добровольцев. Даже победа карабахских армян не была для Баку таким ударом, как для Тбилиси – абхазская катастрофа. Почти вся Абхазия уже была потеряна, Мингрелия, кроме Поти, утрачена еще раньше, а войска звиадистов готовы к бою. За две недели, прошедшие со дня последнего наступления абхазов, линия фронта переместилась с Гумисты на окраины Самтредиа. Хотя Шеварднадзе сразу же по возвращению в Тбилиси пообещал «вернуть Сухуми хоть через два поколения», грузинам надо было думать уже не о возвращении Абхазии, а об обороне от звиадистов. Между тем грузинская армия пришла в полный упадок. Почти вся военная техника, остававшаяся в Абхазии, была брошена бегущими грузинами и захвачена абхазами, а на Восточном фронте – звиадистами; по некоторым оценкам, после бегства грузинских отрядов через Мингрелию в руках звиадистов оказалось в пять раз больше бронетехники, чем они имели до тех пор. Спасшиеся через Сванетию и Мингрелию части правительственной армии были деморализованы и воевать не хотели. «Абхазская» экспедиционная армия грузинского правительства прекратила свое существование. В Тбилиси царили уныние и раздражение, уже начались активнейшие поиски внутренних врагов; каждый обрушивался на всех прочих с обвинениями в потере Абхазии, а все вместе – на Россию, которую горько упрекал и сам Шеварднадзе, позабыв в своем негодовании всю прежнюю доброжелательность по отношению к Ельцину и России в целом. Грузины обвиняли Москву в поставках оружия абхазам, в разработке для них стратегических планов, в непосредственном участии российских войск в штурме абхазской столицы; утверждалось даже, что Сухум брали исключительно русские отряды. Никто особенно даже и не возражал, хотя Ельцин, занятый осадой Белого дома, успел официально отвергнуть все претензии Шеварднадзе.
Грузию заставило вступить в СНГ не поражение в Абхазии, а восстание звиадистов, с которым правящий режим уже не мог справиться без поддержки извне. Звиадисты Мингрелии готовились к решающей схватке и надеялись выиграть гражданскую войну; армия Кобалия по своему составу уже превратилась в мингрело-грузинскую. Взрыв антироссийских настроений окончательно склонил симпатии грузинского народа на сторону Гамсахурдия. На него теперь возлагались надежды и в деле нового объединения Грузии: с победой звиадистов Мингрелия вновь объединилась бы с остальной Грузией; Аслан Абашидзе уже давал понять, что при удобном случае перейдет на сторону Гамсахурдия; с Абхазией звиадисты обещали начать переговоры после свержения Шеварднадзе, подписать с ней федеративный договор. Вряд ли они выполнили бы эти обещания на деле, но Гамсахурдия в Тбилиси был бы менее опасен для абхазов, чем Шеварднадзе, ибо Грузия с уходом «красного демократа» лишилась бы российской поддержки.
1 октября Шеварднадзе вылетел в Кутаиси – организовывать оборону города и руководить приемом беженцев из Абхазии, которых вывозили из Сванетии вертолетами. Грузинская пропаганда утверждала, что в Кодорском ущелье скопилось 120 тысяч беженцев и что им всем грозит в самое ближайшее время гибель от голода и холода. Страны Запада уже готовились оказать Грузии экстренную гуманитарную помощь, хотя цифра в 120 тысяч была явно преувеличенной, поскольку немало мингрелов еще осталось в Сухуме после победы абхазов; к тому же все грузинское население Сухума и его окрестностей еще до войны не превышало 50 тысяч человек, а Гульрипшского района – 30 тысяч. Тем не менее ситуация в Кодорском ущелье была тяжелой: грузинские беженцы, ушедшие налегке, без запасов пищи, сотнями замерзали в пути, гибли от голода и изнурения; одни сваны помогали им, другие грабили.
Почти все Кодорское ущелье – северо-восточная, высокогорная часть Абхазии – еще оставалось под властью бежавших сюда грузинских солдат и сванских вооруженных формирований. На востоке абхазские войска после выхода на границу овладели Ингурской ГЭС и встали вдоль реки Ингури (хотя большинство сел Гальского района еще не подчинялось им). Но звиадисты смирились с потерей Гальского района и решительно повернули оружие против войск Шеварднадзе; они понимали, что теперь заставить абхазов отступить будет во много раз труднее.
Утром 2 октября 1993 года отряды Лоти Кобалия начали штурм Поти. Они сразу же захватили аэропорт и стратегические высоты вблизи города; через два часа после начала штурма Поти практически без боя полностью перешел под контроль звиадистов. Запасы гуманитарных грузов, скопившиеся за время осады на складах потийского порта, оружие грузинского гарнизона – все оказалось в руках сторонников Гамсахурдия. После взятия Поти они потребовали от администрации Самтредиа и Кутаиси открыть дорогу на Тбилиси. Быстрый захват звиадистами Поти еще можно было объяснить преобладанием в городе мингрельского населения, но 3 октября отряды звиадистов перешли Цхенисцкали и заняли город Хони, развернув наступление в Имерети. Им оставалось взять Цхалтубо, чтобы выйти к Кутаиси, второму по величине грузинскому городу, игравшему в войне со звиадистами ту же роль, что Сухум в абхазской кампании: тот, кто владел Кутаиси, считался хозяином Западной Грузии. Дальнейшее продвижение отрядов Звиада Гамсахурдия вглубь Грузии казалось неминуемым. Большая часть населения взятых городов приветствовала людей Кобалия как освободителей. Вооружением и техникой грузины все еще превосходили мингрелов, но степень боевого духа регулярной армии приближалась к нулевой отметке.
На счастье Шеварднадзе, в Москве в эти самые дни октября противостояние Верховного Совета и президента окончилось победой последнего. 2 октября начались вооруженные столкновения между защитниками Белого дома и правоохранительными органами, 3 октября сторонники парламента взяли штурмом здание московской мэрии, затем попытались захватить Останкино; хотя силы оппозиции были очень невелики, СМИ искусной пропагандой создали видимость опасного вооруженного мятежа в российской столице и тем дали Ельцину предлог для использования военной силы. В ночь с 3 на 4 октября президент стянул в Москву верные ему части, усиленные бронетехникой, которые рассеяли мятежников и утром 4 октября прямой наводкой расстреляли Белый дом из танков. К вечеру сопротивление оппозиционеров было подавлено, Руцкой, Хасбулатов и их сторонники арестованы.
В Грузии в ночь на 4 октября войска Шеварднадзе отвоевали Хони. На события в Москве Шеварднадзе откликнулся телефонограммой в адрес Ельцина, в которой сообщал, что он «мысленно стоит на баррикадах вместе с защитниками российской демократии», а после расстрела парламента поздравил своего союзника с победой, заявив при этом, что абхазы и звиадисты действовали «с общих позиций и в единых целях» с Белым домом. В ответ представители российского президента пообещали грузинскому правительству помощь в военных действиях против звиадистов двумя воздушно-десантными полками в ближайшие же дни, а для эвакуации беженцев из Кодорского ущелья – в создании «коридора» на территории Абхазии с помощью российских войск. Это означало бы войну России с Абхазией и Конфедерацией народов Кавказа, которую российские военные вряд ли допустили бы, но опьяненные победой ельцинисты щедро рассыпали обещания: им было важно остановить развернувшуюся в Грузии антироссийскую истерию и гарантировать ее вступление в СНГ. «У нас, как ни крути, нет другого выхода, – заявил Шеварднадзе. – Я надеюсь, что Россия выйдет из этой сложной ситуации и окажет содействие Грузии. Если этого не случится – мы погибли».
Но звиадисты не хотели отступать – они видели, что вся Грузия готова восстать в их поддержку. Кроме того, после прекращения войны с абхазами воевавшие на их стороне чеченцы – сторонники Дудаева – начали переходить Ингури и присоединяться к отрядам Гамсахурдия. Сам Дудаев поддержал Ельцина в его конфликте с парламентом, и с его стороны это было логично: для Дудаева российские демократы всегда оставались естественными союзниками против левой оппозиции. Но Дудаев был бессилен помешать Ельцину разгромить Гамсахурдия, союзника Ичкерии. Российские военные начали оказывать войскам Шеварднадзе помощь сразу же после победы Ельцина в Москве, и это вскоре отразилось на ходе боевых действий: наступление звиадистов прекратилось. Но никакого «коридора» для вывоза беженцев из Абхазии русские пробивать не стали. Грузинские, российские и украинские вертолеты продолжали вывозить беженцев из Кодорского ущелья и Сванетии, сбрасывали с воздуха продовольствие, за которое между голодными людьми происходили драки. Многие сваны отбирали у беженцев еду или вынуждали их обменивать на продукты и теплую одежду все захваченные при бегстве ценности; порой грузины отдавали «Волгу» за пару сапог. Другим везло больше: им удавалось за несколько сотен долларов договориться о перевозе своих автомобилей через заснеженные перевалы на тракторах в Сванетию.
Из Абхазии продолжали уходить в Мингрелию грузины, мингрелы, особенно те, кто «держал оружие»: так ушли после победы абхазов жители Цагеры, Араду и других грузинских селений. Небольшая часть мингрелов в Очамчирском и особенно в Гальском районах пыталась вести малую партизанскую войну; в октябре 1993 года по бывшей «грузинской» зоне продолжали бродить группы вооруженных грузин, не успевших бежать с остальной армией; они нападали на деревни, угоняли скот на еду. Мало-помалу они ушли на грузинскую территорию или же были уничтожены абхазами. Пока что, выиграв войну ценой колоссального напряжения сил, абхазское правительство оказалось не в состоянии навести порядок в отвоеванных у грузин районах. В Сухуме тянулись целые кварталы мертвых, обгоревших и полуразрушенных домов; Гали совершенно опустел, в Очамчире свиньи ели трупы на улицах. В то время как абхазская армия занимала новые рубежи обороны (на реке Ингури и в горловине Кодорского ущелья), группы мародеров грабили грузинские дома, убивали оставшихся мирных жителей. Дома и квартиры богатых грузин занимали многие жители Абхазии – в основном те, кто потерял за время войны крышу над головой; они считали, что имеют на это право, поскольку многие грузины сами поступали ранее подобным образом. Мародерством занималась значительная часть населения: мало кто не понес материальные убытки от войны, причем неимущие были больше всех разорены; для некоторых участие в мародерстве означало единственную возможность выжить.
* * *
Решение Шеварднадзе о вступлении в СНГ вызвало, мягко говоря, неоднозначную реакцию в Грузии. Оппозиция негодовала, расценивая такой ход как похороны грузинской независимости. Ушли в отставку в знак протеста Ирина Саришвили (вице-премьер) и Ираклий Батиашвили (глава ИРБ, бывшего КГБ). В тот же день на место Батиашвили был назначен Игорь Георгадзе; Батиашвили считался ставленником Джабы Иоселиани, а Георгадзе – пророссийской фигурой. Георгий Чантурия со своей Национально-демократической партией резко выступил против договора. Нодар Натадзе угрожал физической расправой сторонникам присоединения к СНГ. Но это были всего лишь пустые слова. Большая часть грузинского истеблишмента поддержала идею Шеварднадзе, видя, что иного пути сохранить власть больше нет. 8 октября 1993 года в Москве состоялась встреча лидеров Грузии, Армении и Азербайджана, на которой обсуждалась «защита морских и железнодорожных путей от бандформирований». На этой встрече Шеварднадзе подписал договор о присоединении Грузии к СНГ, а 9 октября было принято соглашение «О правовом статусе российских войск в Грузии», по которому Россия сохраняла в Грузии все оставшиеся военные базы, возобновляла аренду военно-морской базы в Поти и вдобавок в Грузию вводились две дивизии и одна бригада, т.е. тот самый контингент, с помощью которого Павел Грачев предлагал 17 сентября остановить наступление абхазов.
Уже 8 октября правительственные войска в Мингрелии вновь перешли в наступление. Они взяли села Григолети и Малтаква и 9 октября вышли к южным окраинам Поти; на востоке Мингрелии они заняли Абашу, а с утра 10 октября распространили сообщение, что Гамсахурдия бежал из Зугдиди в неизвестном направлении. В Москве сторонники Грузии призывали Ельцина смелее вмешаться в конфликт и после «разблокирования железной дороги Поти – Тбилиси» приступить и к «разблокированию» магистрали Адлер – Зугдиди, то есть разгромить и отдать Грузии всю Абхазию. Официально задачей российских войск, призванных сокрушить звиадистов, называлась «охрана железных дорог», о военных действиях нигде не говорилось впрямую.
Но пока что поддержка местного населения позволяла звиадистам снова и снова отражать атаки и переходить в наступление. Слух о бегстве Звиада Гамсахурдия был опровергнут в тот же день. Продвижение войск Шеварднадзе было остановлено, и несколько дней позиции сторон оставались в равновесии. 10 октября мингрелы атаковали грузинские позиции у села Матходжи, расположенного близ Хони; грузинам удалось отразить их, зато на юге звиадисты отняли назад Абашу. Некоторое время этот городок переходил из рук в руки; с утра грузины занимали его, но с наступлением темноты сдавали город звиадистам. Тогда же люди Кобалия разрушили телевышку в Поти и лишили официальное телевидение возможности вести пропаганду на большую часть Западной Грузии. Общий ход военных действий в Мингрелии сильно отличался от таковых в Абхазии; эта война была войной гражданской, и в ней не было ни потоков беженцев, ни массового истребления мирного населения, ни бесцельного разрушения городов. Войска перемещались почти исключительно по автомобильным дорогам, повстанцы легко занимали города и села, но так же легко сдавали их. Как выразился начальник штаба полка, оборонявшего Ткварчели, Илья Гамисония, это была «асфальтовая война»: мингрельская пехота просто шла по трассе с несколькими БТРами, БМП или танками в авангарде; наталкиваясь на более сильное грузинское подразделение, звиадисты легко отступали. Но даже с этими силами Звиад Гамсахурдия успешно противостоял армии противника, и она, как два года назад, не смогла победить его, пока в схватку не вступила российская армия.
50. КОНЕЦ МИНГРЕЛИИ
За тринадцать с половиной месяцев, прошедших от начала войны до изгнания грузинских войск, Абхазия изменилась до неузнаваемости. Не такое тяжелое впечатление производили разрушения – сильно пострадали только Новый район и западные пригороды Сухума и еще в большей степени – села прибрежной полосы Очамчирского района. Более тягостной была общая картина наступившей разрухи: обезлюдевшие города и деревни, пустынные дороги, заросшие плантации, провисающие до самой воды взорванные мосты, обрубки деревьев, снесенных артиллерийским огнем. На заминированных обочинах дорог почти ежедневно подрывались автомобили; железная дорога не работала, разбитые вагоны заграждали проржавевшие пути. В восточных районах республики не было ни электричества, ни хлеба; с момента ввода российских экономических санкций без света остались и Гудаута, и Гагра; абхазскому правительству пришлось использовать дизельные генераторы, чтобы хоть на несколько часов в день подавать электричество в дома. ИнгурГЭС, оказавшаяся под контролем абхазов, подавала свет только в Гальский район и в Очамчиру; все линии электропередач в бывших зонах боевых действий были повреждены или уничтожены.
В первые дни после окончания войны в Сухуме удалось быстро убрать с улиц трупы, провести дезинфекцию и предотвратить возможную эпидемию, так как весь октябрь стояла сильная жара. Абхазская столица начала оживать быстрее, чем другие районы; уже через две недели после окончания боев в море вышли четыре рыболовецких судна, возобновил работу молокозавод. Не дожидаясь улучшения экономического положения Абхазии, в республику начали возвращаться беженцы – абхазы, русские, армяне, греки (последние – даже из Греции). Они считали, что самое худшее уже позади, хотя даже до политической стабильности было еще очень далеко. От Грузии Абхазия была отделена мингрельским буфером, но к северо-востоку от Сухума, в Кодорском ущелье, столкновения продолжались. Абхазы 18 октября заняли Цебельду, но дальнейшего продвижения не последовало: на этом участке грузины закрепились в двух автомобильных туннелях и выбить их оттуда было трудно.
Южная часть Гальского района – треугольник между рекой Ингури, морем и железнодорожной трассой, так называемый Приморск, – практически не контролировалась абхазами, так же как и ряд деревень в северной части того же района – Окуми, Царче, Мухури и др., их жители были вооружены и не хотели ни сдаваться, ни воевать дальше. Мало-помалу абхазские командиры уговорились с ними о взаимном ненападении. Звиадистов не приходилось опасаться. Хотя Гальский район, кроме Бедии, и до войны был полностью мингрельским, и Лоти Кобалия, видимо, рассчитывал удержать его, пользуясь опорой на население, ему это не удалось. Теперь звиадисты и не помышляли о том, чтобы вернуть Гальский район, для них это означало бы войну на два фронта. Примерно в середине октября 1993 года мингрелы предложили абхазам переговоры о союзе, и в селе Одиши под Зугдиди состоялась первая встреча представителей абхазского командования с Гамсахурдия и Кобалия. В то же время в Мингрелию из Тбилиси приезжал Ираклий Церетели, лидер Партии национальной независимости Грузии, и тоже вел переговоры с Гамсахурдия. Такой консолидации всех враждебных Шеварднадзе сил не наблюдалось ни до, ни после.
Получив от абхазов небольшой вспомогательный отряд, звиадисты в середине октября вытеснили грузин из Абаши и восстановили свои позиции на реке Цхенисцкали. Но 16 октября к Поти подошла эскадра российских военных кораблей и заблокировала порт. Кольцо вокруг восставшей Мингрелии неумолимо сжималось, хотя непосредственного участия в боевых действиях российские войска еще не принимали. Собственно, на встрече лидеров трех закавказских государств с российским президентом была предусмотрена совместная «охрана железных дорог» – с участием военных сил Азербайджана и Армении,[54] но вскоре Азербайджан заявил, что не может вмешиваться во внутренние дела Грузии, а парламент Армении отклонил предложение президента Тер-Петросяна о посылке в Грузию армянских войск. А между тем для Шеварднадзе и его сторонников дорог был каждый день. Грузинская армия уже не могла сдерживать натиск мингрелов.
17 октября армия звиадистов и дудаевцев при поддержке артиллерии предприняла новое наступление на город Самтредиа. На этот раз им удалось перейти мост через реку Цхенисцкали, и в городе начались уличные бои. Грузины попытались отвлечь их контрнаступлением от Хони в направлении Зугдиди, но потерпели неудачу. После непродолжительного сражения днем 17 октября Самтредиа перешел в руки звиадистов. Вскоре грузины оставили и Хони, сочтя «нецелесообразным» бой за этот город. Передовые отряды звиадистов начали выдвигаться к Кутаиси. Никогда еще тбилисский режим не был так близок к краху. В зоне боев со звиадистами повсеместно наблюдалось дезертирство из правительственной армии и бегство перед наступающим противником, в занятых войсками Гамсахурдия городах – поддержка повстанцев населением, несмотря на то, что в рядах звиадистов, помимо грузин и мингрелов, сражались их недавние враги – чеченцы и абхазцы. В эти дни в Тбилиси был создан комитет по чрезвычайному положению, во главе которого встал министр внутренних дел «Автономной Республики Абхазия» в изгнании Гиви Ломинадзе. 18 октября Эдуард Шеварднадзе заявил, выступая по республиканскому телевидению: «Я закрою любую газету, если на ее страницах появятся призывы к насилию и антиправительственная пропаганда. Все паникеры и провокаторы должны быть изолированы... Если какой-либо министр не сможет действовать в этих условиях, он будет заменен». Эти фразы показывали всю глубину правительственного кризиса, чувствующиеся в них железные нотки – уверенность в себе, обретенную «красным демократом» после вступления Грузии в СНГ. Он знал, что теперь его трон будет спасен.
Тем не менее 19 октября главе Грузии пришлось обратиться к руководителям СНГ с просьбой о самой срочной помощи. В этот день отряд звиадистов, войдя в Гурию, без сопротивления занял город Ланчхути и еще несколько сел вокруг него. На востоке войска Гамсахурдия подошли к Цхалтубо, на юго-востоке – к Вани. Но попытка атаковать бывший российский военный аэродром Копитнари была пресечена, и в Кутаиси начала перебрасываться 21-я десантно-штурмовая бригада российской армии, базировавшаяся здесь прежде и уже выведенная из Грузии. 19 октября Грузия получила от Ельцина новую партию танков. 20 октября колонна российских войск, выступив из Батуми, прошла к Ланчхути. Звиадисты оставили город без боя; российские части обошли с юга Самтредиа и прибыли в Кутаиси. В тот же день звиадистские вооруженные формирования атаковали Цхалтубо, взятие которого открыло бы им дорогу на Кутаиси. Однако противостоящие им гвардейцы Каркарашвили и «мхедрионцы» Иоселиани отразили атаку; видимо, уже тогда им оказали прямую помощь российские войска. После тяжелого сражения звиадисты были разбиты и отступили назад, к Хони. Битва при Цхалтубо стала переломным моментом в ходе восстания; мингрело-чеченские отряды снова перешли к обороне.[55]
21 октября Джаба Иоселиани призвал повстанцев сдать оружие, гарантировав подчинившимся прощение. Звиадисты не сдались, и началось беспрецедентное по быстроте наступление правительственных войск на мингрельских повстанцев. 21 октября войска Шеварднадзе взяли Хони. Утром 22 октября они с трех сторон обрушились на Самтредиа; несмотря на численное превосходство правительственных сил, звиадисты оставили город только после упорного боя и продолжали обстреливать грузин, отступив за Цхенисцкали. Корреспондент «Комсомольской правды» красочно описывает битву за Самтредиа: «Исход боя был предрешен: на каждого мятежника пришлось по 20 солдат регулярной армии. Звиадисты отстреливаются из придорожных канав, ведут огонь в тени фруктовых садов, бросают гранаты из окон. На улицах среди крови и разбросанных железных коробок из-под патронов лежат убитые повстанцы – один, два, четыре... Горит, перевернувшись на бок, изрешеченный пулями автобус охраны Звиада Гамсахурдия – за пять дней контроля мятежников он приезжал сюда четыре раза».[56]
Грузинские гвардейцы и «мхедрионцы» уже не подчинялись никакому порядку, они грабили дома в занятых грузинских городах, после чего начинали праздновать победу с выпивкой и выяснением отношений. Российский журналист нарисовал выразительную картину нового порядка, установившегося после победы правительственных сил: «...Стемнело. Снова начинается стрельба: напившийся вчерашним вечером в дугу звиадист, протерев с похмелья глаза, едва не сходит с ума, увидев расхаживающих на улице «мхедрионовцев». После вспыхнувшего боя, охватившего квартал, выяснилось, что мятежник давно смылся, а солдаты стреляли друг в друга. Один человек ранен, успокоились и снова принялись за вино».
Русские десантники, на которых легла основная тяжесть боевых действий, встречали все более упорное сопротивление, тем более что после потери Самтредиа мингрелы воевали уже на своей родной земле. 23 – 24 октября русско-грузинские части заняли Мартвили и Абашу; Абаша была взята только к вечеру 24 октября после ожесточенных боев. Еще 20 октября были выданы ордера на арест Гамсахурдия, Кобалия и других вождей мятежников; 21 октября Шеварднадзе заявил, что Звиад Гамсахурдия намеревается бежать из Грузии по морю через Поти, и что «если какое-либо государство укроет Гамсахурдия, то оно должно отдавать себе отчет в том, что оказывает помощь врагам грузинского народа». Для Шеварднадзе было важно не выпустить Звиада Гамсахурдия из Мингрелии, поскольку тот, оставаясь законно избранным президентом, мог снова вернуться и поднять пятое восстание; оставаясь в живых и на свободе, Гамсахурдия всегда угрожал бы власти Шеварднадзе.
Днем 25 октября звиадисты были выбиты десантниками Черноморского флота из Поти, на который уже несколько дней вели безуспешное наступление грузины. Российские десантные войска приблизились к Сенаки: перед ними мингрелы отступили без боя. После взятия Сенаки грузинские войска наткнулись у Поти на оставшийся здесь отряд звиадистов и рассеяли его. Русские продолжали наступление на Зугдиди, но в захваченных районах войска Шеварднадзе удерживали под своим контролем лишь главные магистрали и расположенные вдоль них населенные пункты; в сельской местности еще господствовали повстанцы. Тем временем по мере продвижения к Зугдиди возрастало сопротивление мингрелов, для которых эта война превращалась в национально-освободительную. К тому же и российские части вроде бы выполнили поставленную перед ними задачу – «разблокировали» железную дорогу Тбилиси – Поти. Войска Шеварднадзе встречали на своем пути все более упорное сопротивление. 27 октября они заняли Хоби, но мингрелы выбили их из города; только со второй попытки союзники захватили город и 28 октября вышли к селу Цацхви в 12 километрах от Зугдиди, обходя мингрельскую столицу с юго-запада по автомобильной трассе.
Звиад Гамсахурдия уже понимал, что война проиграна – самая успешная война, начатая в самых благоприятных для него обстоятельствах. Тысячи беженцев-мингрелов через Зугдиди подходили к абхазской границе. Правительство Абхазии не на шутку обеспокоила возможность перехода на ее территорию потока беженцев и отступающих мингрельских отрядов: Ардзинба в этот день обратился ко всем международным организациям, призывая оказать влияние на грузинское правительство. Абхазы не собирались впускать звиадистов на свою территорию: Грузия тем самым получила бы прямой предлог для нового вторжения в Абхазию, которое было официально отложено до победы над звиадистами. Мингрелы надеялись на перемирие между Гамсахурдия и тбилисским правительством, но Эдуарду Шеварднадзе меньше всего был нужен любой, даже самый выгодный, мир. С началом контрнаступления на звиадистов он лично пообещал, что не сложившие оружия повстанцы «все будут уничтожены», а также призвал «покончить со звиадизмом как таковым». Последнее было невозможно без физического устранения Гамсахурдия.
Не желая допустить победы Шеварднадзе, новая группа абхазов, казаков и кавказцев перешла Ингури и присоединилась к мингрелам; из Абхазии в Мингрелию отправились два танка – абхазский «Апсны» и казачий «Эдельвейс». Абхазы подняли на своем танке абхазский флаг и так сражались уже на грузинской земле, вызвав этим большое недовольство у абхазского правительства, отрицавшего участие своих регулярных подразделений в мингрельской войне. На стороне Шеварднадзе в Мингрелии продолжали воевать украинские волонтеры. Официально российские войска лишь 28 октября получили приказ занять магистрали, ведущие от Поти к Кутаиси – через Сенаки и через Ланчхути. А 29 октября звиадисты, собрав все свои силы, начали удачное контрнаступление, хоть и совершенно безнадежное, поскольку южную Мингрелию уже занимали русские войска, которые имели приказ всеми средствами отражать атаку любого противника. На время пребывания в городах Западной Грузии российские десантники установили там порядок; впервые за долгое время люди перестали опасаться выходить на улицы. Что же до Гамсахурдия, то большинство населения поддерживало его, но лишь немногие были настроены сражаться до конца. Последней надеждой Гамсахурдия стала помощь абхазских отрядов.
Преодолев сопротивление армии Каркарашвили, абхазы и звиадисты отняли у грузин Хоби и 30 октября подошли к Сенаки. Абхазии было выгодно иметь на востоке буфер против грузинских войск, но Москва дала понять, что не потерпит участия абхазов в мингрельской войне. Ельцин, связавшись по телефону с Ардзинба, в оскорбительном тоне потребовал отозвать из Мингрелии войска. Ардзинба не мог не уступить, хотя и имел возможность пойти на конфликт с Россией: победа Ельцина была еще неполной, угроза восстания кавказцев в защиту Абхазии могла бы заставить его пойти на компромисс. Но опустошенная Абхазия жаждала мира; никто из абхазов не горел желанием ссориться с Россией из-за бывшего противника. Абхазы ушли из Мингрелии и бросили Гамсахурдия; 31 октября звиадисты снова заняли Сенаки, но на реке Техури были остановлены российским отрядом, который буквально перемолол мингрельскую армию. Все было кончено. Отряды звиадистов, сдав Сенаки, отступили к Хоби; под их властью еще оставались Зугдиди, Хоби, Чхороцку и Цаленджиха. На этот раз войска Шеварднадзе действовали медленно, продвигаясь по нескольким направлениям к Хоби и Чхороцку; разгром звиадистов был неизбежным, однако они продержались еще семь дней. По всей видимости, Шеварднадзе готовился сразу же использовать российские войска и для нового похода в Абхазию; уже был назначен «председатель Совета Министров Абхазии» – бывший секретарь Сухумского горкома партии Зураб Эрквания. Несколько раз в начале ноября грузины заявляли о том, что Звиад Гамсахурдия скрывается в Абхазии. В свою очередь руководство КНК в официальном обращении в адрес Шеварднадзе выразило озабоченность политикой Грузии в отношении Абхазии и предупредило его, что в случае агрессии «последствия для народа Грузии будут катастрофическими».
В первых числах ноября 1993 года звиадисты еще вели боевые действия в районе Поти; в частности, ими были обстреляны корабли Черноморского флота. В ответ командующий судами контр-адмирал Николай Михальченко высадил на берег десант под командованием генерала Владимира Романенко, который нанес звиадистам поражение. После падения Хоби в Зугдиди возник конфликт между Звиадом Гамсахурдия и Лоти Кобалия; Гамсахурдия обвинил его в изменнических действиях, сместил его и назначил министром обороны Бадри Зарандия. Но и тот не смог ничего изменить и остановить войска противника, надвигавшиеся на Зугдиди и Чхороцку. 7 ноября 1993 года российско-грузинская армия взяла Зугдиди. Остатки повстанческих отрядов рассыпались по лесам Цаленджихского района; все города Мингрелии перешли под власть Шеварднадзе. Звиад Гамсахурдия скрылся. 8 ноября грузинские войска встали на Ингури. Однако, несмотря на то, что обстановка на границе сразу обострилась и произошли перестрелки между абхазскими и грузинскими отрядами, наступления грузин через реку не последовало.
51. ХОЛОДНЫЙ МИР
Разгром последнего восстания звиадистов в Мингрелии осенью 1993 года был концом двухлетнего противостояния трех коалиций – блоков Ельцина и Шеварднадзе, Абхазии и КНК и сторонников Дудаева и Гамсахурдия. Единственной силой, открыто враждебной влиянию России на Кавказе, осталась теперь лишь дудаевская Ичкерия. Шеварднадзе попал в прямую зависимость от России, которая отныне получила рычаги воздействия на Грузию и КНК; первой Москва обещала помочь возвратить Абхазию, второй угрожала этим же. В итоге 1993 год стал годом укрепления влияния России в Закавказье. Две «малоимперские» республики – Грузия и Азербайджан – вошли в СНГ, потерпев поражение в войнах со своими автономиями, а сделать задний ход им уже было чрезвычайно сложно, ибо популярность их правителей в народе зависела от успехов в борьбе за территориальную целостность, а успехи эти – от поддержки России. Таким образом Москва привязала к себе абхазским узлом Северный Кавказ и Грузию, а карабахским – Армению и Азербайджан и на время восстановила свое влияние в Закавказье.
После выхода грузинских войск к абхазской границе российская демократическая пресса все настойчивее призывала Россию оказать Грузии военную помощь в «разблокировании железных дорог на территории Абхазии». Логика событий подталкивала и Ельцина продолжить наступление российских спецчастей вглубь Абхазии и вернуть Шеварднадзе по крайней мере те районы, которые удерживались грузинами до битвы за Шрому. Отвоевание абхазской столицы вернуло бы Шеварднадзе часть утраченного авторитета. Грузинская армия после жестокого разгрома в сентябре уже не была опасной для абхазов, но российской мощи они не смогли бы противостоять, хотя военный потенциал Абхазии после победы намного возрос за счет трофейного оружия. Западные союзники Шеварднадзе были бы только довольны такой развязкой.
И все же Ельцин не решился начать прямую интервенцию в Абхазию. При том, что политическая ситуация в России была еще неустойчивой, война против Абхазии представлялась весьма рискованной. Мингрелию поддерживала только дудаевская Чечня, а за Абхазией стояла Конфедерация народов Кавказа. Ответом могла стать дестабилизация на всем Северном Кавказе, что грозило политическим кризисом внутри России и сыграло бы на руку побежденной, но не смирившейся российской оппозиции. В абхазских войсках в то время было немало русских – и местных, и добровольцев из России; бросить против них российские части означало начать братоубийственную войну. Мало того, при небольшой численности и неопытности российских войск, овладевших Мингрелией, победа могла бы склониться, хотя бы на первых порах, в сторону Конфедерации, и ее войска при наступлении вглубь Мингрелии получили бы поддержку все еще многочисленных партизанских отрядов, продолжавших действовать в сельской местности. Правительство Шеварднадзе было вынуждено отложить поход в Абхазию (как оказалось, надолго) и употребить все имевшиеся силы на разгром мингрельских повстанцев. Поэтому обстановка на грузино-абхазской границе, за исключением нескольких стихийных перестрелок, в ноябре 1993 года оставалась спокойной.
Звиад Гамсахурдия после поражения скитался по Мингрелии и Сванетии с горсткой вооруженных сторонников. Он отказался от предложений вывезти его в Чечню, все еще надеясь, что политическая обстановка переменится после того, как российские войска уйдут. Лоти Кобалия через Абхазию бежал в Россию и скрылся. В Мингрелии царил хаос. Повстанцы разбегались, самые непримиримые еще продолжали сопротивление; грузинские войска прочесывали сельскую местность, стремясь как можно быстрее рассеять партизанские отряды. В занимаемых правительственной армией районах десятки звиадистов были убиты, сотни арестованы; на этот раз Шеварднадзе удалось сломить сопротивление мингрелов, и в течение оставшихся двух месяцев 1993 года основные партизанские соединения были уничтожены. Информационная блокада полностью скрыла происходящее в Мингрелии от всего мира. Впрочем, судьбой звиадистов никто особенно не интересовался.
Оппозиция Джохару Дудаеву снова начала усиливаться к концу 1993 года. Осенью Муса Шанибов не прошел в парламент на выборах в Кабардино-Балкарии: авторитет Конфедерации, исчерпавшей себя абхазской кампанией, начал клониться к закату. Популярность Шеварднадзе и после подавления Мингрелии оставалась невысокой; вступление Грузии в СНГ побудило отмежеваться от него многих сторонников, начиная с руководства Национально-демократической партии. В ноябре Шеварднадзе учреждил собственную партию – «Союз граждан Грузии». Внутри правящей верхушки не прекращались распри и поиски виновных в абхазской катастрофе. Таким образом, после окончания войны в Абхазии ослабли все ее участники, и частично – сама Абхазия. Исчезла угроза со стороны врага, и в абхазской армии упала дисциплина; в то же время мародеры, которые во время войны отсиживались в тылу, теперь брали в руки оружие, надевали военную форму и выходили на промысел. На отвоеванных у грузин территориях царил криминальный беспредел. Ни один грузин не мог чувствовать себя в безопасности, хотя почти все участвовавшие в убийствах и насилиях бежали из Абхазии первыми; расплачиваться за их преступления пришлось мирным жителям. Отряды мародеров нападали на мингрельские села Гальского района и грабили их; Ардзинба оказался не в состоянии навести порядок. Поэтому мингрелы Гальского района, в том числе и звиадисты, вскоре начали склоняться на сторону Шеварднадзе, несмотря на то, что абхазы первоначально рассчитывали сохранить с ними союзные отношения.
Правительство Тбилиси уже потребовало от Абхазии вернуть в эту республику всех беженцев грузинского происхождения, причем как можно скорее, хотя Грузия еще не определилась, продолжать ей войну с Абхазией или начать мирные переговоры. Причина такой озабоченности грузинских властей вопросом о беженцах была простой: нечем было кормить их, некуда расселять. К концу 1993 года Грузия оказалась в состоянии полной экономической разрухи: люди сутками стояли в очередях за хлебом, цены на продукты росли с фантастической быстротой, многие районы республики неделями и месяцами оставались без электроэнергии, даже в Тбилиси отключения света, воды, газа стали каждодневным явлением. Разгул преступности достиг невиданных масштабов; улицы Тбилиси охранялись даже бронетранспортерами, но убийства и ограбления открыто совершались среди бела дня. К этому времени Грузию покинуло 800 тысяч жителей, из них около трети – грузины. Почти все они оказались в России.
Большая часть беженцев (среди них преобладали мингрелы) осталась вблизи абхазской границы, в опустошенных гражданской войной районах; они жили в палатках, некоторые – под открытым небом. Многие были настроены на примирение с абхазами и ожидали от абхазских властей только разрешения вернуться. Но грузинское руководство с самого конца абхазской войны упорно требовало впустить в Абхазию всех грузин без исключения, в том числе и тех, кто воевал на стороне Шеварднадзе и даже участвовал в расправах над мирными жителями. Некоторые националисты надеялись, возвратив грузинское население в Абхазию, спровоцировать там внутреннюю войну. Надо учесть, что хотя Абхазия фактически уже отложилась от Грузии, после победы независимость провозглашена не была. Однако абхазы уже заявили о решимости не допускать на территорию республики людей, воевавших на стороне Шеварднадзе.
Между тем в Кодорском ущелье продолжались боевые действия между абхазскими войсками и грузинско-сванскими формированиями. В ноябре 1993 года абхазы начали штурм туннелей в районе села Амткел, но им пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Абхазы заняли Амткел, оба туннеля и вошли в Лату, однако не смогли удержаться здесь и отступили; верхний туннель позднее снова пришлось брать с бою. В то же время в Гальском районе участились столкновения, которые в декабре 1993 года переросли в почти беспрерывную «малую войну» между абхазскими войсками и проникающими из-за Ингури грузинскими диверсионными группами. Они свободно действовали в Приморске, где сильно пересеченная местность – густые леса, реки и болота – позволяла грузинским отрядам легко укрываться от преследования и возвращаться на свою территорию. Местные жители не препятствовали им и очень часто оказывали поддержку. Грузино-абхазская граница в целом была укреплена довольно слабо: растянувшиеся вдоль Ингури пограничные посты не могли служить надежной гарантией безопасности. Несколько раз грузины пытались высадить десант в Приморске и даже у Очамчиры. Бывший глава гагринского «Мхедриони» Борис Какубава начал сколачивать ополчение из беженцев для нового похода в Абхазию. Однако официальный Тбилиси все больше склонялся к миру, и 1 декабря 1993 года в Женеве на переговорах под эгидой ООН был подписан Меморандум о взаимопонимании, то есть фактически договор о перемирии. Он предусматривал прекращение огня, прекращение противостояния, обмен пленными и заложниками, возвращение беженцев, ввод миротворческих сил. Большинство пунктов этого соглашения пока не соблюдалось или соблюдалось частично. В Гальском районе локальные военные действия продолжались всю зиму. При обмене грузины выдали не всех заложников; абхазы, в свою очередь, удержали часть грузинских пленных. Самые острые споры вызывал предстоящий ввод миротворческих сил с предварительным разводом войск от Ингури. В Грузии преобладали реваншистские настроения, однако Эдуард Шеварднадзе на этот раз выступал в роли миротворца. Он знал, что возобновление войны в Абхазии чревато новым поражением, хотя на первом этапе грузинским войскам, скорее всего, легко удалось бы захватить Гальский район и Очамчиру.
Поход на Абхазию, которого требовали от Шеварднадзе оппозиционеры, мог в конечном итоге обернуться против него самого, а Шеварднадзе вовсе не хотел ставить под угрозу свою власть в угоду конкурентам, он смотрел в будущее. Поэтому попыток большого наступления на Абхазию не предпринималось. Однако грузинское правительство подчеркивало и постоянно заявляло на весь мир, что не примирится с отделением Абхазии; правительство Абхазии в изгнании («теневое», как его называли сами грузинские журналисты) во главе с Эрквания продолжало работу в Тбилиси. На переговорах с абхазами грузины настаивали на размещении миротворческих сил по всему периметру абхазской границы, что означало бы перекрытие перевалов и российско-абхазской границы по Псоу. Абхазов по-прежнему устраивало участие в урегулировании конфликта российских войск, грузины требовали ввода международных сил ООН.
12 декабря 1993 года на выборах в Государственную Думу российские правые одержали внушительную победу. В депутатах российского парламента снова оказались многие давние противники Шеварднадзе, и шансы последнего на успешную кампанию в Абхазии еще более снизились. В то же время по новой российской конституции полномочия президента Ельцина расширились, и его отношения с грузинским спикером были по-прежнему дружественными; с другой стороны, вступление Грузии в СНГ совсем не означало прекращения дружбы с блоком НАТО, чья зона непосредственных интересов рано или поздно должна была захватить и Грузию. Поэтому Шеварднадзе оставалось ждать и укреплять свою власть, что он и продолжал делать с большим успехом.
52. КОГДА СОЛНЦЕ ВЗОШЛО НА СЕВЕРЕ
Мингрельские беженцы из Гальского района начали возвращаться в Абхазию вскоре после окончания войны, и мало-помалу их количество достигло здесь нескольких десятков тысяч человек. Тем не менее официальный Тбилиси на переговорах о возвращении беженцев не только не учитывал этого факта, но постоянно завышал число мигрантов, которых должны были впустить к себе абхазы, так что оно в конце концов выросло до совершенно несуразной цифры в 300 тысяч человек, которая превышала все довоенное грузинское население Абхазии, вместе взятое. Это не могло не раздражать абхазское правительство, как и постоянные «прощупывания» абхазской границы грузинскими отрядами. Наиболее значительной попыткой атаки был инцидент 18 – 19 декабря 1993 года: под вечер 18 декабря подразделение грузинских войск атаковало абхазские позиции в районе Ингурской ГЭС в направлении поселка Саберио, в котором жили обслуживающие электростанцию рабочие. Одновременно грузинский отряд переправился через Ингури в нескольких километрах ниже шоссейного моста. Бой шел всю ночь, грузины были отброшены, однако в последующие несколько дней они предприняли еще ряд попыток прорваться в Гальский район.
Мелкие диверсионные группы продолжали действовать на всей территории Гальского района вплоть до Очамчиры. Пользуясь возрастающей поддержкой местного населения (для которого абхазы оставались чужаками, а грузины, пусть шевардисты, – своими), они предпринимали все более дерзкие рейды на абхазскую территорию, взрывали мосты, минировали дороги, уводили заложников. Во время войны Гальский район оставался самым спокойным регионом Абхазии, теперь он превратился в пограничную, буферную зону. Из-за разрушенных коммуникаций зона Приморска с наступлением зимы осталась без электричества, и ее жители испытывали теперь почти те же лишения, что и ткварчельцы во время блокады. В Ткварчели электричество поступило в ноябре 1993 года; напряжение в сети вплоть до конца зимы было очень слабым, и в жилые дома электроэнергия начала подаваться лишь с марта 1994 года, так что и вторую зиму горожане прожили в холоде. Восстановление ЛЭП в Очамчирском районе оказалось весьма сложным делом: за время войны все медные провода были либо повреждены, либо сняты и проданы в Турцию. Железная дорога до Ткварчели была разрушена. В самом Ткварчели больше не работали шахты, равно как и все предприятия города; из-за экономической блокады положение населения всей восточной Абхазии ухудшилось; жители республики, особенно русские, продолжали уезжать в Россию. После войны в Абхазию прибыло несколько гуманитарных караванов с Северного Кавказа и из России. Один из караванов сопровождали российские государственные деятели, в частности, поддерживавший Абхазию Константин Затулин и набирающий очки перед предстоящими выборами Сергей Шахрай. Еще важнее для Абхазии было снятие энергетической блокады, но лишь к концу 1993 года абхазскому правительству удалось добиться частичной отмены санкций.[57] За зиму в Абхазии умерли многие старики, пережившие войну; 28 декабря в Очамчире умер Мелитон Кантария, водрузивший некогда (по официальной версии) флаг над Берлинским рейхстагом. На Ингури с приходом холодов наступило затишье; грузины знали, что зимой развертывать крупномасштабные военные действия нецелесообразно, и ослабили натиск на абхазскую границу, используя зимний период для окончательного уничтожения партизанских отрядов в Мингрелии.
В конце декабря 1993 года Звиаду Гамсахурдия становилось все труднее укрываться от разыскивавших его правительственных отрядов. Его сторонникам удавалось находить ему убежище в горных селах, но возможностей спрятаться становилось все меньше. Во время одного из переходов он упал с лошади и сломал ногу. Его настроение становилось все более подавленным, поскольку он видел, что российские части не собираются уходить из Мингрелии, а партизанские отряды мало-помалу рассеиваются и уничтожаются. В конце декабря 1993 года отряд «Мхедриони» окружил группу сторонников президента и самого Гамсахурдия в центральной Мингрелии. 31 декабря, спустя 99 дней после возвращения в Грузию, Гамсахурдия покончил с собой или был убит в мингрельском селе Джихаскари, и гражданская война в Грузии завершилась.
Мир узнал о смерти бывшего президента только несколько дней спустя – 5 января 1994 года, когда об этом официально заявила его жена Манана Арчвадзе-Гамсахурдия. На следующий день, 6 января, в Тбилиси прибыла официальная делегация Чеченской Республики во главе с вице-президентом Зелимханом Яндарбиевым; ичкерийцы попросили у грузинских властей разрешения для родственников покойного похоронить Звиада Гамсахурдия в Тбилиси. Грузинское правительство вначале заупрямилось, требуя прежде всего выдачи его тела для проведения следственной экспертизы; в Зугдиди начала работать целая комиссия по расследованию обстоятельств гибели Гамсахурдия. Одновременно сторонники Шеварднадзе изо всех сил старались доказать, что смерть Гамсахурдия не имеет значения для грузинской политики и что, следовательно, грузинская армия совсем не нарочно преследовала его все эти недели после падения Зугдиди. Между тем его гибель имела огромное значение. Звиад Гамсахурдия в глазах его сторонников был законным правителем, имеющим право и после истечения срока его полномочий претендовать на власть в Грузии: ведь большая часть грузинского народа выразила свою поддержку ему. Оставшись в живых, он представлял бы постоянную угрозу для режима Шеварднадзе, теперь же звиадистское движение лишилось практически всех шансов на победу. В борьбе с Шеварднадзе оно потеряло многие свои политические лозунги, но у него оставался вождь, лидер, имевший законное право на власть. С его гибелью борьба звиадистов стала бессмысленной, само слово «звиадисты» – пустым звуком. Отдельные партизанские отряды, добиваемые в горах Мингрелии всю оставшуюся зиму и часть весны, уже не представляли угрозы для правящего режима.
Многие сторонники Гамсахурдия еще долго не хотели верить в его гибель, надеясь и даже утверждая, что президент жив и еще вернется в Грузию. Но родственники Гамсахурдия не подтвердили этих слухов. Когда же стало ясно, что тбилисское правительство превращает переговоры о захоронении Гамсахурдия в Грузии в откровенный фарс, они стали требовать от властей выдать его тело для похорон в Грозном. Никто не знал, где находится гроб с телом Гамсахурдия, закопанный несколькими его верными сторонниками на окраине села в сарае; звиадисты специально называли несколько сел – для того, чтобы сбить с толку врагов президента, которые так и не смогли найти место, где он был похоронен.
Судьба сыграла злую шутку с этим человеком. Он погиб, проиграв гражданскую войну в Грузии, за независимость которой боролся всю жизнь, потерпев поражение от грузинской армии, созданной им самим. Гонимый, затравленный своими же грузинами, он был вынужден скитаться и прятаться у границ независимой Абхазии, которую когда-то намеревался завоевать. Он умер, видя полное крушение своих надежд, видя, как плодами его усилий пользуются другие и во всеуслышание приписывают себе его заслуги. Несмотря на то, что Грузия добилась независимости, разница между мечтой и действительностью оказалась безмерной, и можно с уверенностью сказать, что революция, начавшаяся 9 апреля 1989 года на проспекте Руставели, закончилась в 1993 году полным поражением.
* * *
Завершение гражданской войны в Грузии позволило без всяких эксцессов подписать в Тбилиси широкомасштабный российско-грузинский договор. Борис Ельцин отправился в Тбилиси вопреки резкому противодействию Государственной Думы, а Эдуард Шеварднадзе подписал договор, несмотря на все возражения ультрапатриотической оппозиции. Но еще громче выступали против договора правительства Абхазии и Южной Осетии: его соблюдение во всех пунктах означало бы смертный приговор для «сепаратистов». Россия обязывалась вооружить, обучить и обеспечить всем необходимым грузинскую армию, одновременно признавала территориальную целостность Грузии и предусматривала совместные действия против незаконных вооруженных формирований. Сверх того, Россия давала обязательство оказывать Грузии значительную экономическую помощь – правда, даже самые большие друзья Шеварднадзе из окружения Ельцина признавали, что ее недостаточно для вывода грузинского хозяйства из кризиса; эта помощь должна была лишь удержать Грузию от окончательного экономического краха.
Договор от 3 февраля закреплял присутствие на территории Грузии российских войск. Помимо трех сухопутных баз у южной границы республики – в Батуми, Ахалкалаки и Вазиани – Россия получала возможность пользоваться тремя черноморскими портами – Батуми, Поти и Очамчирой. Российским остался и военный аэродром Бамбора в Абхазии. По договору от 3 февраля Москва получала возможность и для контроля над будущим нефтепроводом Баку – Батуми: этот маршрут в то время рассматривался как один из наиболее вероятных. Лидеры бывшей «старой оппозиции», снова объединявшиеся для борьбы против Шеварднадзе, резко выступили против договора, поскольку он означал для главы государства возможность укрепить свою власть за счет союза с Россией. Но единственное, что они могли сделать, – это противодействовать ратификации договора грузинским парламентом. Военной силой они не располагали, а в политических баталиях глава государства неизменно побеждал их, опираясь на парламентское большинство и время от времени – уже традиционно – угрожая своей отставкой. В то же время ни один из лидеров радикальных националистических партий не допускал мысли о том, чтобы во имя независимости Грузии отказаться от Абхазии или даже Южной Осетии. Решившись на это, любой политический деятель автоматически потерял бы поддержку в народе, а от своей доли власти никто из представителей бывшей «старой оппозиции» отказываться не хотел. Они не желали осознать необходимость выбора между единством государства и независимостью и продолжали безнадежную погоню за двумя зайцами. Ни одна из группировок националистов не могла объединить все остальные против Шеварднадзе, а он с успехом использовал их настроения для давления на Россию, пугая ее руководство возможностью прихода к власти националистов и разрыва договора, выгодного для Москвы.
Еще до встречи с Ельциным, в январе 1994 года, Шеварднадзе продолжал настаивать на немедленном возвращении грузинских беженцев и уже высказывал намерение встать во главе «мирного похода» беженцев в Абхазию. Немного позже эстафету перехватил Борис Какубава, создавший так называемую «Организацию освобождения Абхазии», которая также ставила своей задачей возвращение беженцев, но уже отнюдь не мирным путем; напротив, лидеры организации подчеркивали, что вернуть Абхазию можно и должно только военной силой. Такой силой ни Какубава, ни вообще вся Грузия не располагали, и создание ООА носило в тот момент характер декларативный: позже она была превращена в нечто вроде пугала для абхазов и для России одновременно, так как ее лидеры, начиная с Какубава, проповедовали ненависть к России.
С приближением визита Ельцина в Тбилиси участились рейды в Гальский район грузинских партизан, которые начали вооружать для войны против абхазов местных жителей. Часть гальских звиадистов вступила в союз с Дато Шенгелия, ставшим впоследствии главным организатором диверсий и терактов в Гальском районе и министром внутренних дел «Автономной республики Абхазия». 20 января абхазы взорвали автомобильный мост через реку Ингури, опасаясь вторжения концентрирующихся в Зугдидском районе грузинских отрядов, а 26 января пресекли попытку высадить десант в Приморске. За январь в Гальском районе было убито 25 абхазских солдат. В преддверии встречи Ельцина с Шеварднадзе в Абхазии прошли митинги протеста под лозунгами «Не быть второму Дагомысу!» и т.п. Лидеры Конфедерации народов Кавказа угрожали начать борьбу за выход северокавказских республик из Российской Федерации, если договор с Грузией будет осуществляться на практике.
Еще в декабре 1993 года в Тбилиси разгорелся конфликт между министерством безопасности Игоря Георгадзе и министерством обороны Георгия Каркарашвили. Отец Игоря Георгадзе Пантелеймон возглавил в Грузии Общество «Сталин», а сам Игорь Георгадзе уже считался главным столпом российского влияния в Грузии. В борьбе с Каркарашвили Георгадзе взял верх; 1 февраля Каркарашвили подал в отставку – также и в знак протеста против подписания договора, а на пост министра обороны вскоре был назначен Варден (Вардико) Надибаидзе, занимавший, как и Георгадзе, промосковскую позицию и выступавший за создание регулярной грузинской армии с помощью России, согласно российско-грузинскому договору.
Но подписание этого договора, состоявшееся 3 февраля 1994 года, не привело к немедленным результатам, поскольку российская Дума решила не обсуждать вопрос о его ратификации впредь до урегулирования грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликтов. Это значило, что реализация договора отодвигается в необозримое будущее; однако он был подписан, и присутствие российских войск в Грузии закреплено. Назначение же министром обороны Надибаидзе вместо Каркарашвили означало, что Шеварднадзе взял в свои руки управление Национальной гвардией. Тенгиз Китовани сохранил лишь полномочия депутата парламента, и единственным сильным соперником Шеварднадзе остался Джаба Иоселиани со своими «мхедрионцами», которые еще контролировали многие районы Грузии, но давно уже утомили население, жаждавшее покоя и порядка. Отдельные лидеры парламентской оппозиции сохраняли популярность в народе, но не имели военной поддержки и не могли создать смертельной угрозы для власти Шеварднадзе.
С протестами народов Абхазии и Южной Осетии Ельцин мог не считаться, но Конфедерация народов Кавказа еще оставалась значительной военной силой, и Москва не могла не считаться с ней, поскольку оставался открытый враг – Джохар Дудаев. Свергнуть его по-прежнему не удавалось. Ельцин сам поспособствовал укреплению власти Дудаева своими резкими выступлениями по чеченскому вопросу в ходе поездки на Северный Кавказ в конце 1993 года. Во время визита Ельцина в Тбилиси против Дудаева выступили сторонники базировавшегося в Ведено генерала Сулейменова, но 9 февраля 1994 года последний был арестован. Равновесие сил на Кавказе сохранялось.
53. БИТВА В КОДОРСКОМ УЩЕЛЬЕ
«Депутат Ираклий Церетели стучит кулаком по столу и скандирует: «Ель-цин! Ель-цин!». Народная избранница Луиза Шакиашвили, забравшись на стул, надтреснутым басом исполняет гимн Советского Союза. Тенгиза Китовани пытаются оттащить от фракции «зеленых», иначе очередной мордобой неизбежен. Кто-то робко просит соблюдать приличия. Джаба Иоселиани улыбается – нравится ему эта суета. Остальные изощренно ругаются матом. Словом – обычное заседание парламента Грузии».
Сергей Черных,
«Комсомольская правда»,
28 июня 1994 г.
В феврале 1994 года возобновились полномасштабные боевые действия в Гальском районе Абхазии. К этому времени ситуация на грузино-абхазской границе стала взрывоопасной. Грузинские вооруженные группы, переходившие по ночам реку Ингури, установили фактический контроль над внутренними районами Приморска. На севере Гальского района также действовали диверсионные отряды, так что над абхазскими коммуникациями нависла серьезная угроза. Участились обстрелы абхазских войск и неселенных пунктов у Ингури с территории Зугдидского района. Грузинские отряды действовали в селах Окуми, Речхи, Царче, Чхортоли, Приморск, Мухури, Гумуриши, Гудава, Баргеби, Отобая, Сида; общий командный пункт располагался в Баргеби.
До подписания российско-грузинского договора абхазы ограничивались пассивной обороной, не предпринимая крупных операций по прочесыванию сельских районов. Но официальный союз Шеварднадзе с Ельциным подтолкнул правительство Абхазии к решительным действиям по установлению твердого контроля над Приморском, ибо в случае большого наступления грузин абхазам пришлось бы сразу оставить позиции на Ингури, чтобы не быть окруженными. Договор 3 февраля вызвал в Абхазии сильную тревогу и раздражение, три дня спустя здесь была даже обстреляна из автоматов одна из российских погранзастав, но никакой паники среди населения не возникло. 5 февраля 1994 года подразделения абхазских вооруженных сил, выступив из Ачигвары, развернули наступление против грузинских отрядов в северной части Гальского района. Первая группировка была разгромлена в Царче, затем абхазские войска в тот же день заняли села Окуми, Кохора, Гумуриши, Речхи, Пирвели Гали. Партизаны отступили в Грузию через Окумское ущелье; грузины не смогли ничем помочь им и только обстреливали из-за Ингури абхазские посты. Бои сместились к морскому побережью, где продолжались еще восемь дней; к середине февраля весь Гальский район был взят под контроль абхазской армией. На юге основные группировки были разбиты в селах Приморск, Гудава, Сида. Диверсионнные отряды и до трех тысяч местных жителей, их поддерживавших, ушли в Грузию.
Перейти Ингури и вновь начать активные боевые операции грузины так и не решились. Правительство Отара Пацация активно протестовало против действий абхазов, Шеварднадзе требовал как можно быстрее ввести в Абхазию войска ООН. Грузинское руководство отвергало обвинение в засылке диверсантов в Гальский район, утверждая, что борьбу против абхазов ведут самовольно вернувшиеся беженцы, а диверсионные отряды, базирующиеся в Зугдидском районе, не подчиняются правительству. Что до мингрельских повстанческих отрядов, то к весне 1994 года большая часть их была уничтожена; многие звиадисты были арестованы, в том числе Вальтер Шургая и брат Лоти Заур Кобалия, бывший глава зугдидского комитета национального неповиновения. Обессиленная, раздавленная Мингрелия мало-помалу смирилась с властью Шеварднадзе. Грузинское правительство стремилось обратить ненависть мингрелов на Абхазию; беженцев не обеспечивали жильем и в то же время настойчиво пытались организовать их массовое переселение в Абхазию, разоренную и постоянно находящуюся на грани массового голода. Тем самым грузины рассчитывали избавиться от лишних ртов и переложить эту проблему на абхазское руководство. Абхазы продолжали настаивать на поэтапном возвращении беженцев, грузины постоянно угрожали «стихийным» переходом беженцев через границу. Зимой 1994 года они пытались провести в жизнь идею размещения в Абхазии миротворческого контингента ООН, требуя «демилитаризации» Абхазии и передачи ее под контроль «временного директората» и «смешанной администрации». Однако такой проект не мог быть одобрен большинством российских политиков, и западные государства, начиная с Соединенных Штатов, отказались от этой затеи. Присутствие у абхазской границы крупных вооруженных отрядов сохранялось весь февраль и март 1994 года, и обстрелы грузинской артиллерией абхазских позиций вдоль Ингури – у сел Чубурхинджи, Тагилони, Набакеви, Дихазурга – возобновлялись регулярно.
В феврале 1994 года после долгих пререканий грузинские власти разрешили вывезти останки Гамсахурдия в Чечню и похоронить там. Они отказались от своего требования вскрыть и обследовать тело, согласившись ограничиться визуальным опознанием. Все это время дружественные Тбилиси журналисты не переставали изощряться в придумывании самых нелепых версий гибели Гамсахурдия, и вообще их поведение было откровенной пляской на костях. Дудаев неотступно требовал выдачи тела Гамсахурдия и добился своего. 17 февраля члены семьи Звиада, которых сопровождал Зелимхан Яндарбиев, выехали в Западную Грузию и отправились к месту захоронения. Гроб был выкопан и доставлен в Грозный. Джохар Дудаев устроил торжественные похороны первому президенту Грузии: впереди траурной процессии вели белого коня, гроб везли на бронетранспортере, позади ствола пушки. Грузия отнеслась ко всему этому с почти полным равнодушием. Последние звиадистские отряды были ликвидированы весной и летом 1994 года, и назывались они уже не мятежниками, а «бандформированиями», и борьбу с ними официальный Тбилиси вел в рамках большой кампании по борьбе с преступностью. Последний крупный митинг звиадистов был разогнан тбилисской полицией 9 апреля, в пятилетнюю годовщину событий на проспекте Руставели.
* * *
В 1994 году в оппозиции к Шеварднадзе оказалось большинство деятелей, сыгравших первостепенную роль в свержении Гамсахурдия: отставленные Сигуа и Китовани, лидеры «старой оппозиции» – Чантурия (он возглавлял борьбу против ратификации грузинским парламентом договора с Россией), Церетели, Натадзе, Жоржолиани. На ключевые посты Шеварднадзе продолжал выдвигать своих союзников и, пользуясь поддержкой парламентского большинства, обеспечивал утверждение их кандидатур. Оппозиционеров хватало лишь на громкие, но бесплодные скандалы в парламенте, возобновившем работу. Этим они лишь облегчили Шеварднадзе борьбу против своеволия парламента, который представлялся многим сторонним наблюдателям как крикливое собрание взбалмошных демагогов. Во время серьезных кризисов Эдуард Амвросиевич неизменно поднимал вопрос о своей отставке.
Грузино-абхазские переговоры регулярно возобновлялись в Женеве (а также в Нью-Йорке): грузинскую сторону представлял Джаба Иоселиани, абхазскую – Сократ Джинджолия. Неуступчивость абхазов в вопросах о беженцах, о статусе абхазского государства и о составе миротворческих сил побудила грузинский парламент «распустить» (10 марта) Верховный Совет Абхазии, возложив его полномочия на Совет Министров Зураба Эрквания в Тбилиси. Это решение, не имевшее ни правовой основы, ни каких бы то ни было реальных способов претворения его в жизнь, лишь в очередной раз осложнило грузино-абхазские отношения. Вице-премьер правительства Абхазии Юрий Воронов заметил в ответ, что Грузия с тем же успехом могла бы распустить американский и российский парламенты. Чем больше грузины настаивали на вводе войск ООН, тем больше противились этому абхазы. Ардзинба даже заявил, что ввод войск ООН будет рассматриваться как оккупация, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Грузинские националисты, в свою очередь, называли оккупацией возможное участие в урегулировании конфликта российских войск; вообще грузины считали, что миротворцы обязаны прежде всего способствовать восстановлению территориальной целостности Грузии, а в противном случае им вообще нечего делать в Абхазии. Потерпев неудачу в Гальском районе, Шеварднадзе продолжал настаивать на вводе разделительных сил в Кодорское ущелье, рассчитывая сохранить контроль над всем северо-востоком Абхазии. Обладание Кодорским ущельем давало грузинам еще большие стратегические выгоды, чем контроль над Приморском. Грузинские войска в Кодорском ущелье находились в 17 километрах от Сухума и в случае успеха могли выйти непосредственно в его пригороды. Именно поэтому абхазы решились на штурм ущелья: с приходом весны и открытием перевалов грузинская группировка в верховьях Кодора смогла бы получить подкрепления из Сванетии.
24 марта 1994 года начались бои в Кодорском ущелье; главной целью было селение Лата, но при удаче абхазы надеялись подняться и выше, к селам Ажара и Сакен. Абхазы имели возможность легко получать подкрепления, боеприпасы и продовольствие, тогда как грузинские вооруженные формирования испытывали нехватку и того, и другого, и третьего. В этой операции вновь сыграл значительную роль армянский батальон; одновременно из Аймары через Панайский (Кодорский) хребет перешел отряд ткварчельцев, который атаковал грузин во фланг и фактически решил исход битвы. Грузины оставили Лату почти без боя, бросив танк, БМП и зенитные установки; с обеих сторон потерь было немного. Большинство жителей бежало из Латы, зная намерение абхазов отомстить за гибель вертолета в декабре 1992 года. Джаба Иоселиани и вице-премьер Автандил Маргиани прибыли в верховья Кодора, но не смогли помешать падению Латы. Возможно, что абхазским наступлением была сорвана атака грузин на Сухуми: дело в том, несколькими днями раньше (18 – 19 марта) грузинской стороной было запущено сообщение о том, что в Абхазии объявилась подпольная группа «За мирную Абхазию», которая якобы выступает против режима Ардзинба, действует в районе Сухума, угрожает вооруженной борьбой. Обстановка в Сухуме осталась спокойной, и впоследствии эта мифическая группа ничем не дала о себе знать; пресс-центр представительства Абхазии в Москве 20 марта опроверг слухи о ее создании, и больше грузинское правительство о ней не упоминало. Если учесть, что большинство добровольцев к тому времени снова покинуло Абхазию, а перевалы все еще оставались непроходимыми, то новый удар грузин через Ингури и из Кодорского ущелья на Гульрипш мог бы сразу разрезать надвое территорию Абхазии. Теперь абхазы отняли у грузин эту возможность и захватили расположенную почти в центре Абхазии сванскую твердыню: практически за один день они заняли не только Лату, но и всю нижнюю часть Кодорского ущелья до села Квабчара. Подняться выше они не смогли; вне контроля Сухума осталась только верхняя, самая труднопроходимая часть ущелья с селами Ажара и Сакен. С утратой Латы грузины лишились последней надежды на легкий реванш. Столкновения в Кодорском ущелье происходили вплоть до июля 1994 года, но они ограничивались взаимными артиллерийскими обстрелами.
После потери Латы грузины снова вступили в переговоры: в Москве продолжились неофициальные грузино-абхазские консультации. Тем временем в Тбилиси произошел новый инцидент: министром внутренних дел Грузии был назначен Шота Квирая, которого вместе с Игорем Георгадзе и Варденом Надибаидзе постоянно обвиняли в пророссийской ориентации. Считалось, что отныне все три силовые министерства – соответственно внутренних дел, государственной безопасности и обороны – возглавляются фигурами, устраивающими Москву. Несомненно было то, что они устраивали Шеварднадзе, который только теперь – спустя два года после прихода к власти в Грузии – сумел окончательно овладеть рычагами реальной власти. Отставленный министр внутренних дел Грузии Давид Зеикидзе не хотел признавать этой кадровой перестановки и 31 марта ворвался в парламент во главе двухсот вооруженных полицейских; последовала грандиозная потасовка, Шеварднадзе едва ли не на руках унесли из зала, однако Зеикидзе добился лишь возбуждения против себя уголовного дела, а Шота Квирая в последующие годы превратил грузинскую полицию в главную опору власти Шеварднадзе.
4 апреля 1994 года в Москве при посредничестве министра иностранных дел России Андрея Козырева и генерального секретаря ООН Бутроса Гали было подписано грузино-абхазское соглашение по урегулированию конфликта. Абхазия в этом договоре фигурировала как суверенное государство, как субъект международного права. Грузино-абхазские переговоры продолжались весь апрель и май 1994 года. Грузии пришлось согласиться на условие сухумского правительства об исключении бывших боевиков из числа возвращаемых беженцев и отказаться от своего требования оцепления Абхазии миротворцами по периметру ее границы с размещением постов на перевалах Дамхурц, Клухор, Марух. Согласно договору от 14 мая 1994 года, разделительные силы размещались только вдоль реки Ингури, а из Кодорского ущелья выводились грузинские вооруженные формирования при гарантиях безопасности для местного населения. Миротворческие функции возлагались на российские войска. Штаб миротворческих сил располагался в Сухуме.
Грузины, в свою очередь, добились расширения «зоны безопасности» вдоль Ингури с 5 – 6 до 10 – 12 километров с каждой стороны, а также выгодного для себя раздела этой зоны. Абхазы выступали за разделение ее по Ингури – на Западную и Восточную части; «грузинский» вариант предусматривал деление на Северную и Южную, так что в первой находился бы автомобильный мост, а во второй – железнодорожный. Споры об этих формальностях имели политический подтекст: грузины стремились максимально обеспечить возвращение беженцев, абхазы – упрочить ингурскую границу. С грузинской стороны на Ингуре должны были встать российские подразделения из расположенных в Грузии частей, в том числе и те, в которых служили представители местного населения. Контроль за процессом урегулирования конфликта и соблюдением прав человека в Кодорском ущелье после ухода грузин поручался наблюдателям ООН. Миссия ООН по наблюдению в Грузии – МООННГ – должна была насчитывать, согласно мандату, 136 наблюдателей.
54. ДЕНЬ БОЕВОЙ ТРЕВОГИ
Заключение перемирия между Грузией и Абхазией весной 1994 года совпало с окончанием второй закавказской войны – карабахской. Если Эдуарду Шеварднадзе вступление в СНГ помогло лишь подавить внутреннюю оппозицию, то Гейдару Алиеву союз с Москвой позволил добиться успехов в войне с армянами и завершить войну победой, хотя в очень ограниченных масштабах. Зимнее наступление 1993 – 1994 гг. привело к отвоеванию у карабахцев небольших территорий на севере, востоке и юго-востоке, но большая часть захваченных армянами азербайджанских городов осталась под контролем Степанакерта, кроме поселка Горадиз, отвоеванного в декабре 1993 года. В ходе зимней кампании азербайджанцы понесли тяжелые потери – до шести тысяч человек убитыми. В мае 1994 года бои в Карабахе прекратились; эпицентр напряжения сместился из Закавказья в Чечню. Грозный остался единственным на Кавказе центром притяжения антироссийских сил, и 1994 год был заполнен усилиями Кремля по созданию в Чечне мощной оппозиционной группировки для свержения или хотя бы ослабления Дудаева. Ни одно правительство на Кавказе или в Закавказье не могло и не пыталось оказать ичкерийцам помощь.
Борьба против присутствия в Грузии российских миротворцев утихла сама собой. В июне 1994 года 44,9% опрошенных грузин считали, что ввод миротворческих сил в Абхазию будет способствовать целостности Грузии, 38,7% – что он не повлияет на разрешение конфликта, 16% затруднялись ответить. Грузины еще надеялись воспользоваться услугами миротворцев для возвращения беженцев на своих условиях. Абхазы же выдвинули новое требование: беженцы при возвращении должны были заполнять анкеты, в которых обязывались соблюдать законы Республики Абхазия. Грузины, разумеется, активно протестовали против этого; абхазское же правительство рассматривало заполнение анкет как письменное, документированное обещание не возобновлять вооруженную борьбу против Абхазии. Не подписав такого обязательства, вернувшиеся грузинские беженцы тем самым представляли бы собой подданных одного государства, проживающих на территории другого государства, враждебного их собственному. Нетрудно было представить, какие неприятные последствия имело бы для Абхазии восстание этих беженцев внутри республики – грузинское правительство в таком случае получало не то чтобы благовидный предлог, а обязанность ввести в Абхазию войска для защиты повстанцев. Грузины, поупрямившись, согласились и на анкеты, но по-прежнему настаивали на массовом возвращении всех беженцев и продолжали безудержно завышать их количество. В то же время грузинское правительство не желало выводить свои войска из Кодорского ущелья. 25 мая сваны в Кодорском ущелье внезапно атаковали позиции абхазских войск, но были отражены силами армянского батальона под командованием Сергея Матосяна. После этого сколько-нибудь значительных столкновений между Грузией и Абхазией в 1994 году не происходило.
15 июня в Абхазию вошли саперные части для разминирования будущей «зоны безопасности» на Ингури, 24 июня из Батуми прибыли и разместились с грузинской стороны российские отряды, затем и с абхазской стороны встали миротворческие войска. Общая численность российских войск вдоль Ингури достигла 1600 человек. Начался развод абхазских и грузинских частей от границы. В Мингрелии русские миротворцы сразу же принялись активно изымать оружие у местного населения; им никто не сопротивлялся. В июле миротворческие силы вошли и в Кодорское ущелье. Здесь, несмотря на исключительно благоприятные условия для партизанской войны, пока что никто не выказывал враждебности миротворцам, но было ясно, что верхняя часть ущелья останется в подчинении Грузии. Вытеснение сванов из верховьев Кодора потребовало бы большого напряжения сил, поскольку грузины, отступая от Латы, взорвали за собой мост. Абхазы не решались идти дальше: это угрожало большими потерями с непредсказуемым исходом битвы. Теперь на переговорах сваны обещали поклясться самыми торжественными клятвами, что не будут нападать на абхазов, но те не верили и требовали передачи Кодорского ущелья под контроль Сухума.
Большинство абхазов резко выступало против массового возвращения беженцев, и все лето 1994 года в Абхазии проходили по этому поводу митинги протеста. С грузинской стороны не утихали голоса «непримиримых»: в частности, Борис Какубава обещал в случае победы на выборах восстановить власть Грузии над Абхазией за месяц и уничтожить всех оказавшихся в пределах досягаемости добровольцев – казаков и северокавказцев. Эдуард Шеварднадзе, со своей стороны, уже говорил о намечаемом перемещении «правительства Абхазии» Зураба Эрквания в Гали. Грузины надеялись (и выражали эту надежду вслух), что русские будут поэтапно помогать им восстанавливать административную власть над Гальским и остальными районами Абхазии. В то же время многие абхазы рассчитывали на помощь россиян в охране ингурской границы от грузинской армии и полагали, что после ввода миротворческих сил они смогут спокойно отдохнуть от военных потрясений.
6 июля 1994 года в Киеве был арестован Лоти Кобалия. Украинское правительство выдало его Грузии. Мингрелия уже была полностью подчинена и контролировалась грузинскими войсками, а в Зугдидском и Цаленджихском районах за порядком следили русские миротворцы. Зугдиди окончательно превратился из центра сопротивления Тбилиси в плацдарм для возможного наступления на Абхазию, и именно здесь начали собираться на митинги беженцы, когда грузинам стало ясно, что массового перехода в Абхазию ожидать не следует. Российские военные указывали, что такая акция может привести к столкновениям, а то и к спонтанной резне; в этом случае все усилия миротворцев пошли бы насмарку.
Июль 1994 года ознаменовался возросшим противостоянием между Тбилиси и Батуми. Лидер Аджарии к этому времени считался одним из самых популярных грузинских политиков, но упорно не вмешивался в общегрузинские дела, а предпочитал управлять своим «островом стабильности», хотя никогда не чувствовал себя в безопасности. Это подтвердилось и сейчас, когда проникшие в Аджарию грузинские отряды попытались закрепиться в городе Хуло на востоке автономной республики. Однако Абашидзе, опираясь на поддержку российской военной базы, сумел без всякого шума вытеснить грузин из Аджарии. В течение следующих десяти лет Аджария оставалась фактически независимой, и Шеварднадзе ее не тревожил.
Весь июль в Абхазии сохранялась спокойная обстановка, хотя нападения на села в Гальском районе и убийства абхазских милиционеров отнюдь не прекратились после развода войск. Грузия затягивала вывод своих формирований из Кодорского ущелья, командующий сванскими отрядами Эмзари Квициани вообще заявил, что не собирается выполнять условия договора, так как не подчиняется грузинскому правительству и действует сам по себе. К августу здесь остались отряды из 250 грузин и 500 сванов; они по-прежнему держали под контролем перевалы Марух, Птыш и Клухор.
Шеварднадзе не терял надежды на помощь России в политическом, а может быть и военном давлении на Абхазию, но летом 1994 года Москва была занята чеченской проблемой. Здесь против Дудаева наконец удалось сколотить внушительную на вид, но разобщенную и не пользовавшуюся поддержкой в народе коалицию оппозиционных сил. 13 июня в Грозном Дудаев подавил мятеж одного из своих бывших сторонников – Руслана Лабазанова. Однако вскоре против президента начали борьбу другие предводители оппозиции: Умар Автурханов в Надтеречном районе, Бислан Гантамиров в Урус-Мартане; Руслан Лабазанов закрепился в Аргуне, позднее к ним присоединился и бывший спикер разогнанного Верховного Совета России Руслан Хасбулатов, чья база находилась в его родном селе Толстой-Юрт к северу от Грозного. В начавшейся гражданской войне чеченской оппозиции оказывало самую активную поддержку российское правительство. Руководители Конфедерации народов Кавказа поддержали Дудаева и 25 августа 1994 года открыто заявили об этом, собравшись в столице Абхазии. Шамиль Басаев, главнокомандующий силами КНК, с «абхазским» батальоном чеченских ветеранов выступил на стороне правительства Чеченской Республики Ичкерия.
В августе 1994 года в зоне грузино-абхазского конфликта опять возросло напряжение из-за требований различных грузинских партий открыть беженцам путь в Абхазию. В селе Рухи, где в коммунистические времена проводились пышные праздники грузино-абхазской дружбы, теперь собрались многочисленные толпы беженцев, требовавших от миротворцев пропустить их через Ингури. Но среди обездоленных, измученных людей, желавших только позволения вернуться в свои дома, находились и экстремисты, настроенные весьма решительно. На митинге во множестве фигурировали лозунги «Абхазия – это Грузия» и звучали традиционные призывы к войне с Россией. 20 августа многотысячная толпа попыталась перейти Ингури без разрешения; русские миротворцы не пропустили грузин, но ситуация заметно накалилась.
В Москве почувствовали, что удачно начатая миротворческая операция оказалась под ударом. 23 августа 1994 года в Сухум вылетели представители министерства обороны и министерства иностранных дел России – генерал Георгий Кондратьев и Борис Пастухов. Тогда же на Ингури прибыло еще 600 российских солдат. Ознакомившись с обстановкой, Пастухов заявил, что массовое возвращение беженцев неприемлемо. Но в ночь на 25 августа в Гудауте произошел неожиданный инцидент: около часу ночи в ходе пьяной ссоры нескольких русских солдат с местной молодежью у резиденции Кондратьева прозвучало несколько выстрелов. Кондратьев немедленно поднял по тревоге российские армейские части, которые блокировали все улицы Гудауты и все въезды в город, разоружили посты абхазской милиции и внутренних войск. Вскоре выяснилось, что конфликт был пустяковым и никакой угрозы для жизни генерала не было. Это происшествие было весьма неприятно абхазам, однако они промолчали и сделали вид, что произошло досадное недоразумение.
Российская делегация отбыла в Москву, а проблемы беженцев, Кодорского ущелья и статуса Абхазии так и оставались нерешенными. На правом берегу Ингури стояли толпы грузин и мингрелов; 5 сентября группа беженцев объявила в Рухи голодовку. 7 сентября в Сочи была достигнута договоренность о возвращении первой группы мингрелов в три села Гальского района – Саберио, Гумуриши, Пирвели Гали. Но грузинам этого казалось мало, и тбилисское правительство все настойчивее поддерживало требования своих «экстремистов».
А причиной обострения обстановки на Ингури была прежде всего ситуация в Грузии, переживавшей очередной внутренний кризис; ее правительство уже в который раз пыталось переключить внимание народа на дела внешние. К осени 1994 года экономический упадок в Грузии превысил все возможные масштабы. Купон обесценивался с поразительной быстротой: к 1 мая его курс к американскому доллару упал до миллиона, а к 9 сентября достиг 4,3 миллиона. Если средняя зарплата в России составляла 215 тысяч рублей, то в Грузии в пересчете на рубли – 125 рублей. В тбилисских домах свет горел лишь по нескольку часов в сутки – утром и вечером. Еще зимой некоторые районы Грузии вообще не получали электроэнергии; жители республики вырубали парки, леса, чтобы иметь возможность отапливать свои жилища и готовить еду. Правительство выработало программу по укреплению купона, результатов которой следовало ждать лишь шесть месяцев спустя. 15 сентября ожидалась либерализация цен, и всем уже было известно, что цены возрастут многократно; лидер Общества «Во имя жизни» Корганашвили даже начал голодовку, требуя отказаться от повышения цен, – в противном случае нации грозят обнищание и голод, уверял он. Обострилась и политическая борьба: оппозиция выступала против Шеварднадзе широким фронтом, по традиции обвиняя его в потере Абхазии, в утрате Грузией независимости, в развале экономики и в союзе с мафией. Ираклий Церетели, возглавивший на сей раз борьбу против Шеварднадзе, предложил ему уйти в отставку до 16 сентября, иначе оппозиция развернет кампанию массового неповиновения, начав с уличных шествий и демонстраций. Против самого Церетели еще 3 августа было возбуждено уголовное дело.
* * *
12 сентября 1994 года в Абхазии, у села Набакеви в «зоне безопасности», контролируемой российскими миротворцами, были убиты два российских офицера. Министр обороны Российской Федерации Павел Грачев заявил, что применит самые жесткие санкции к виновной стороне, а на следующий день в Абхазию вылетел генерал Кондратьев. Абхазы не сомневались, что российский генерал предпримет крутые меры против грузинских диверсантов в Гальском районе, поскольку очень скоро стало известно (из показаний третьего уцелевшего российского офицера), что военные убиты грузинскими партизанами. Кондратьев был в числе военных, обвинявшихся грузинами в помощи Абхазии; его семью угрожал уничтожить Джаба Иоселиани во время грузино-абхазской войны. Но на этот раз какие-то соображения побудили Кондратьева действовать в пользу Грузии.
14 сентября вся Абхазия была ошеломлена известием о начале массового перехода беженцев в Абхазию при прямой поддержке российских миротворцев. Приказ о проведении этой операции отдал сам Кондратьев; по его же команде в ночь с 13 на 14 сентября отряд российских солдат блокировал здание гальской милиции и администрации Гальского района, а утром российская бронетехника выстроилась вдоль дороги, ведущей от автомобильного моста через Ингури, и образовала «коридор», по которому должны были двинуться первые 40 автобусов с беженцами. Основная часть дислоцированных вдоль Ингури в Абхазии российских войск снялась с места и отступила в район Гальского канала. Попытки абхазов выставить на Ингури свои посты активно пресекались российскими войсками.
Абхазскому руководству было ясно, что российские миротворцы открывают дорогу вовсе не по своей воле, а по приказу Кондратьева, который в свою очередь получил инструкции свыше. Командующий миротворческими силами генерал-лейтенант Василий Якушев воспротивился действиям Кондратьева и был им фактически отстранен. Якушев уже достаточно хорошо разбирался в абхазских и грузинских делах, чтобы понять, что затеянное Кондратьевым «возвращение беженцев» означает новую большую войну. В Гальский район из Зугдидского готовилось выехать грузинское «правительство Абхазии», беженцев должны были охранять вооруженные грузины, а на мосту стояли БМП с водителями-грузинами. Отвод российских войск за Гальский канал означал, что граница по Ингури открыта для грузинской армии на всей протяженности, и что 14 августа 1992 года повторяется снова.
Абхазы понимали, что против российской армии они не смогут сделать ничего, но для большинства жителей Абхазии победа грузин означала гибель или – в лучшем случае – изгнание. 60 абхазских милиционеров встали у Ингурского моста, загородив путь грузинам; они дали понять, что терять им нечего и они готовы погибнуть, но отступать не будут. Полчаса абхазы и русские держали друг друга на прицеле: одного случайного выстрела было достаточно, чтобы начался вооруженный конфликт между российскими миротворцами и абхазскими войсками, после чего о миротворческой операции можно было бы говорить только в прошедшем времени. Но выстрела не последовало.
Утром 14 сентября абхазский парламент собрался на чрезвычайную сессию; Владислав Ардзинба по телевидению призвал население к бдительности и спокойствию. В Абхазии было срочно призвано семь тысяч резервистов; еще раньше министр обороны Абхазии Султан Сосналиев собрал три тысячи абхазских солдат, которые стремительным броском заняли Гальский район и восстановили контроль над всей «зоной безопасности» до реки Ингури. Еще до этого Кондратьев встретился с прилетевшим на границу на вертолете премьер-министром Абхазии Сократом Джинджолия, а после переговоров с ним отправился в Сухум, к Ардзинба. На вопрос Джинджолия, зачем Кондратьев начал свою операцию, последний ответил, что так ему приказал Ельцин. «Никому больше так не говорите», – посоветовал Джинджолия. Однако генерал не послушался и во время встречи с Ардзинба стал звонить в Москву, чтобы получить подтверждения, в которых ему было, естественно, отказано. Кондратьев попытался намекнуть, что начальству не к лицу отказываться от своих слов, был грубо обруган и вышел из игры.
Так была предотвращена попытка большого вторжения грузин в Абхазию. Реванша не получилось, но Шеварднадзе извлек из этих событий несомненную выгоду, поскольку либерализация цен отошла в глазах общественности на второй план и была принята населением без особых эксцессов. 16 сентября Шеварднадзе вылетел в Новый Афон на встречу с Ардзинба и срочно прибывшим из Москвы Грачевым. Абхазский лидер при встрече обнял российского министра и, полуотвернувшись, подал руку Шеварднадзе. На встрече в Новом Афоне, продолжавшейся больше четырех часов, Ардзинба и Шеварднадзе договорились о возобновлении миротворческой операции на прежних условиях. Генерал Кондратьев вернулся в Москву.
Выступления оппозиции против Шеварднадзе достигли своего апогея 27 сентября – в годовщину поражения грузинской армии в битве за Сухум. Эдуард Шеварднадзе снова заявил о сложении полномочий. «Поставьте вопрос о доверии ко мне, – обратился он к депутатам. – Решите в конце концов эту проблему. И если она решится, если вы позволите уйти мне в отставку, я на коленях буду благодарить вас за это. Однажды я уже пытался уйти в отставку. Но мне не дали. Второй раз я этого сделать не могу. Поэтому решайтесь». Три дня в Тбилиси кипели страсти. Наконец, 30 сентября 1994 года, когда в Абхазии торжественно отмечалась первая годовщина победы, в грузинском парламенте состоялось голосование по вопросу об отставке главы государства. За отставку высказались 32 депутата, против – 220. Эдуард Шеварднадзе остался у власти.
На этом уместнее всего закончить книгу об истории абхазской войны 1992 – 1993 гг. К осени 1994 года прекратились боевые действия во всех «горячих точках» Кавказа и Закавказья: Абхазии, Мингрелии, Северной и Южной Осетии и Нагорном Карабахе. К этому времени в основном завершилась и борьба за власть в Грузии и Азербайджане. Лишь в одной республике напряжение не уменьшалось, а стремительно нарастало – это была Чечня, и война, которая началась здесь 11 декабря 1994 года, надолго затмила все остальные конфликты. Однако значение этих войн остается очень большим – не только для истории, но и для современной политики. С одной стороны, события на Кавказе как будто отражали в миниатюре борьбу за передел всего Советского Союза, а с другой – соперничество между великими державами за влияние на Кавказе началось еще в советскую эпоху и не потеряло остроты и на сегодняшний день.
Необыкновенное сосредоточение большого количества разных наций в этом небольшом регионе порождало множество конфликтов, которые в средние века выливались в беспрерывные войны, в XIX веке были зажаты под прессом российского господства, а после падения СССР опять вырвались наружу. Национальные движения, возникшие в конце 1980-х гг. в Азербайджане, Грузии, Армении, Чечне, отражали желание народов воспользоваться своим правом на национальное самоопределение. Однако несколько факторов препятствовало реализации этого права: сначала сопротивление советского государственного аппарата, а затем – национальные противоречия внутри республик и конфликты с «сепаратистами» автономий. Править по традициям независимых княжеств и царств XVIII века было уже невозможно, а осваивать западные теории государственного устройства не хватало времени. В условиях борьбы за независимость национальные симпатии и интересы неизбежно должны были преобладать над партийными и идеологическими.
Лозунги националистов были хороши на период кампании по выходу из состава Советского Союза; но как только они побеждали, то нередко оказывались в тупике. Основной проблемой было нежелание бывшей коммунистической элиты уступать власть: когда ее пытались полностью отстранить от политики – в Грузии при Гамсахурдия, в Азербайджане при Эльчибее, в Чечне при Дудаеве – против националистов вскоре складывалась сильная внутренняя оппозиция. Противопоставить ей победители не могли ничего, кроме ужесточения националистической политики: в Азербайджане и Грузии они искали выход в эскалации военных действий против «сепаратистов», в Чечне – в бескомпромиссной борьбе за отделение от России. Только таким образом вожди национальных движений могли сохранить поддержку подавляющего большинства народа. А коммунистические руководители не хотели признать справедливым свое устранение, поскольку имели опыт управления и считали себя ничем не хуже борцов за независимость.
Соперничество между лидерами национальных движений привело в Грузии к созданию сначала «старой», а затем и «новой» оппозиции и к свержению Гамсахурдия; в Чечне – к гражданской войне и к расколу нации во время наступления российских войск. В других республиках, больших и малых, этот процесс не принимал таких масштабов, но наблюдался везде, и везде он был неизбежен. Как только победившие вожди пытались закрепить за собой власть, у них появлялась оппозиция, которая опиралась на недовольство в народе, всегда имевшее место в периоды нестабильности, поэтому ни один лидер независимого государства на Кавказе не мог расслабляться: срок его правления напрямую зависел от способности выходить из затруднительной ситуации и лавировать между самыми различными группировками.
Последующие значительные события – и кратковременное существование в Грузии Национально-освободительного фронта, и неудавшийся поход Китовани на Абхазию в январе 1995 года, и окончательная победа Шеварднадзе в борьбе за власть в Грузии, и смещение Игоря Георгадзе, и отступление России из Чечни в августе 1996 года, и «майская война» 1998 года в Гальском районе, и кампания 2001 года в Кодорском ущелье – относятся уже к другому периоду истории Кавказа. Этот период был, скорее всего, промежуточным этапом перед новым раундом борьбы за влияние на Кавказе, однако анализ событий второй половины 1990-х гг. не менее важен, чем исследования военных конфликтов. Внутренние процессы в независимых республиках вкупе с дипломатической борьбой, на первый взгляд довольно однообразной, имели определяющее значение для международных отношений в регионе.
Июнь 1994 – май 1995 гг.
Книга переработана и дополнена в 2002 – 2004 гг.
ОГЛАВЛЕНИЕ
1. ИСТОРИЯ АБХАЗСКОГО ГОСУДАРСТВА
2. ГИБЕЛЬ САБЕДИАНО
3. МЕЖДУ СТАМБУЛОМ И САНКТ-ПЕТЕРБУРГОМ
4. АМХАДЖИРРА
5. АБХАЗИЯ ПОД КРАСНЫМ ЗНАМЕНЕМ
6. ВЕЛИКАЯ ГРУЗИНСКАЯ КОЛОНИЗАЦИЯ
7. НОВЫЕ ВРЕМЕНА
8. ПРОБУЖДЕНИЕ
9. НОЧЬ САПЕРНЫХ ЛОПАТОК
10. УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ВОЙНА
11. ОСЕТИНСКИЙ КОСТЕР
12. ГРУЗИЯ ПОДНИМАЕТСЯ
13. ГАМСАХУРДИЯ У ВЛАСТИ
14. НАЧАЛО НАДЛОМА
15. ПРЕЗИДЕНТ
16. ДИКТАТОР
17. ОППОЗИЦИЯ ДВУХ ТЕНГИЗОВ
18. НАДЛОМ
19. ЧУДОВИЩНАЯ КОАЛИЦИЯ
20. БУНКЕР
21. МИНГРЕЛЬСКАЯ КАРТА
22. ПОД ВЛАСТЬЮ «КОМПАНИЙ»
23. ВРЕМЯ «КРАСНОГО ДЕМОКРАТА»
24. ЗАСУЧИВ РУКАВА
25. ПОХОД НА ЦХИНВАЛ
26. «МЫ НЕ ОСТАНОВИМСЯ ДО ТЕХ ПОР...»
27. РЕВАНШ СОСТОЯЛСЯ
28. ЭДУАРД-ШОУ
29. ВЫЗОВ БРОШЕН
30. ПОРЯДОК НА ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГАХ
31. ПЕРВЫЕ ДНИ
32. КАПКАН ЗАЩЕЛКНУЛСЯ
33. ДИПЛОМАТИЯ
34. ХУДОЙ МИР. ВЕРСИЯ 1
35. ОТ НАЛЬЧИКА ДО ГАГРЫ
36. БОЛЬШОЙ ПЕРЕДЕЛ
37. ФАЗА РАВНОВЕСИЯ
38. БЛОКАДА
39. ГЕОРГИЙ-ПОБЕДОНОСЕЦ
40. ЗИМА ВОЙНЫ
41. МАРТОВСКАЯ БИТВА
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. СОКРУШЕНИЕ
42. КАВАЛЕРЫ ОРДЕНА ГОРГАСАЛА
43. НАКАНУНЕ ШРОМЫ
44. ТАМЫШСКИЙ ДЕСАНТ
45. КАПИТУЛЯЦИЯ
46. ХУДОЙ МИР. ВЕРСИЯ 2
47. ПОСЛЕДНЕЕ СРАЖЕНИЕ
48. ГОРЯЩАЯ ЗЕМЛЯ
49. ВАТЕРЛОО ЗВИАДА
50. КОНЕЦ МИНГРЕЛИИ
51. ХОЛОДНЫЙ МИР
52. КОГДА СОЛНЦЕ ВЗОШЛО НА СЕВЕРЕ
53. БИТВА В КОДОРСКОМ УЩЕЛЬЕ
54. ДЕНЬ БОЕВОЙ ТРЕВОГИ
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Ударение: Река
[1] Версию об автохтонности абхазов на территории современной Абхазии в той или иной степени разделяли известные грузинские историки И.А.Джавахишвили, С.Н.Джанашиа, Г.А.Меликишвили, О.М.Джапаридзе и другие.
[2] «Кызылбаши» – «красноголовые»: они носили шапки с двенадцатью красными полосками в честь двенадцати шиитских имамов.
[3] Территория между реками Ингури и Галидзга, впоследствии соответствующая Гальскому району Абхазской АССР.
[4] Закавказская Советская Федеративная Социалистическая Республика, которую составляли Азербайджан, Армения, Грузия и Абхазия, входила в состав СССР как единое целое.
[5] БСЭ, т. 1, М., 1949.
[6] БСЭ, т. 1, М., 1949.
[7] Среди колонистов из Грузии, проживавших к тому времени в Карачае и Балкарии, преобладали сваны; после 1956 года они переселились главным образом в Абхазию.
[8] Здесь и далее грузинами мы будем называть все грузинское население Абхазии, включая мингрелов, сванов и грузин как таковых. Только в тех случаях, когда рядом с грузинами в книге будут упоминаться мингрелы или сваны, под грузинами следует понимать истинных грузин, картвелов.
[9] В Грузии – нежелание пересматривать статус автономий; в Азербайджане – операции советских войск против карабахских армян до 1991 года в союзе с Аязом Муталибовым, лояльным Москве.
[10] В распоряжении Родионова было 4,5 тысячи солдат; количество манифестантов русские оценивали в 10 тысяч, грузины – в 4-5 тысяч.
[11] Возглавить ее предлагали и академику Андрею Сахарову, но он отказался, поскольку еще раньше побывал в Тбилиси, ознакомился с программой грузинских националистов и сумел разглядеть все ее отрицательные черты. Сахаров был очевидцем событий 1978 года в Абхазии, и все его наблюдения позволили ему охарактеризовать Грузию как «малую империю», что долго вызывало сильное негодование грузин.
[12] Например, Цхинвали до 1961 года именовался Сталинири, что переводилось как «Сталин-осетин»: есть версия, что родившийся в Гори Сталин был грузином осетинского происхождения, а фамилия Джугашвили была присвоена осетинскому роду Дзугаевых.
[13] Подробно описывать борьбу внутри грузинского национального движения не представляется возможным, это увело бы нас далеко в сторону; отметим лишь, что именно в этот период произошло размежевание между сторонниками Гамсахурдия и его будущей оппозицией.
[14] О.Васильева. «Грузия как модель посткоммунистической трансформации». М. 1993.
[15] В 1990 – 1991 гг. народы Северного Кавказа, и прежде всего лидеры неформалов в автономных республиках, поддерживали российских демократов и Ельцина; демократы в этот период выдвинули лозунг уравнивания в правах всех союзных и автономных республик СССР.
[16] Независимый союз энергетиков Грузии принял решение об энергетической блокаде Цхинвала и Джавского района; жители оказались без света и тепла в условиях горной зимы; продовольствие не поступало в Цхинвал ни из Грузии, ни из России, поскольку грузинские войска, отступив из города, сохранили контроль над грузинскими селами к северу и востоку от Цхинвала.
[17] Назрань мало подходила на роль ингушской столицы; ингуши хотели сделать столицей правобережную часть Владикавказа (в этом городе в первые годы советской власти находилась общая администрация Северной Осетии и Ингушетии) или райцентр Октябрьское в Пригородном районе (бывшее ингушское село Шалхи). Впоследствии ингуши построили новую столицу – Магас.
[18] Стоит вспомнить, что и о классической афинской демократии Перикла справедливо говорили: «На словах это была демократия, на деле правление одного человека», что (в сравнении с Гамсахурдия) Перикл проводил не менее агрессивную внешнюю политику, а его практика расселения колонистов – клерухов – держалась на военной силе и для подчиненных Афинам городов была очень тяжела; что стоило Периклу потерпеть несколько поражений в Пелопоннесской войне, он был отстранен от власти, оштрафован на крупную сумму, и, может быть, ему повезло вовремя умереть от эпидемии.
[19] В Южной Осетии выборы не состоялись. В Абхазии же не голосовали только «абхазские» Гудаутский район и город Ткварчели. Впрочем, грузины предусмотрели для желающих принять участие в голосовании возможность сделать это в селе Ахалсопели Гудаутского района, а для жителей Очамчирского района – в самой Очамчире.
[20] Но не за идею создания «единого, неделимого» (то есть унитарного) государства, а только за негуманные способы ее воплощения в жизнь.
[21] Народный Форум Абхазии предлагал ранее проект двухпалатного парламента. Нижняя палата по этому проекту состояла из пяти равных по числу депутатов представительств крупнейших общин (грузинской, абхазской, армянской, русской и греческой); абхазская фракция получала бы право вето при решении вопросов, затрагивающих национальные права абхазов. Однако звиадисты отвергли этот проект, опасаясь создать прецедент для самой Грузии с ее многочисленным армянским, азербайджанским и русским населением: о подобной схеме устройства грузинского парламента, конечно же, не могло идти и речи.
[22] Здесь нужно упомянуть, что при наборе рекрутов для армии Китовани действовал самостоятельно, и при нем в 1991 году в гвардию было принято много бывших «мхедрионцев».
[23] Поведение грузинского президента очень напоминали действия украинского лидера Леонида Кравчука: утром 19 августа он встретился с генералом Варенниковым, потребовавшим не сопротивляться решениям ГКЧП – в обмен на невведение чрезвычайного положения на Украине; после этого Кравчук призвал народ к спокойствию и выдержке, а 20 августа – как и Гамсахурдия – решился все же выступить с осуждением Комитета.
[24] 8 октября 1991 года на заседании парламента Грузии «после обстоятельного и эмоционального обсуждения» было принято постановление о лишении полномочий депутатов от Компартии Грузии. Оппозиционные фракции воздержались от голосования.
[25] Газета «Свободная Грузия», 12 сентября 1991 г.
[26] Седьмую часть советских бойцов, оборонявших Брестскую крепость в 1941 году, составляли вайнахи – чеченцы и ингуши, сыгравшие в героической защите цитадели огромную роль.
[27] «Собеседник», ноябрь 1991 г., № 47.
[28] К этому времени в АГНК входили 16 народов Кавказа: шапсуги, адыгейцы, абхазы, абазины, черкесы, карачаевцы, кабардинцы, северные осетины, южные осетины, ингуши, чеченцы, чеченцы-аккинцы, аварцы, лакцы, лезгины и турки-месхетинцы.
[29] Центром Шапсугского национального района было Лазаревское на Черноморском побережье Краснодарского края. После упразднения Сталиным в 1945 году этого района шапсугам так и не удалось добиться его восстановления. 15 июля 1992 года президиум Верховного Совета России принял постановление о его воссоздании, однако оно не было проведено в жизнь.
[30] «Ты, Тенгиз Сигуа! Ты, Тенгиз Китовани!!»
[31] Имеется в виду российская армия (прим. автора).
[32] Важа Адамия сильно уступал им влиятельностью и вскоре отошел на третьестепенные позиции.
[33] Его составили преимущественно люди из окружения Гамсахурдия, вовремя перешедшие на сторону «новой оппозиции», а частично – представители старой партийной номенклатуры, которой при Гамсахурдия путь в правительство был закрыт. Поскольку большинство депутатов сохранило верность свергнутому президенту (многие последовали за ним в эмиграцию), парламент фактически развалился, и Грузия существовала без законодательного органа до октября 1992 года, когда в нарушение всех правовых норм был избран новый.
[34] Таким образом, повторилась ситуация июльской резни 1989 года – только на этот раз уже мингрелы защищали Очамчиру от наступающих грузин.
[35] После распада СССР на Кавказе политические деятели тоже стали выступать под своими вторыми именами, связанными с национальными или религиозными традициями – как Юрий (Муса) Шанибов. Однако второе имя Кобалия – Лоти – по его собственному утверждению в интервью еженедельнику «Собеседник», означает «любитель выпить».
[36] Председателем грузинского парламента в изгнании стал Мераб Кикнадзе.
[37] Здесь имеется в виду лезгинский вопрос. 300-тысячный лезгинский народ был разделен (наподобие осетинского) дагестано-азербайджанской границей на две примерно равные половины. Лезгины были одним из четырех народов Дагестана, представленных в КГНК.
[38] Впоследствии Черноморский флот был разделен только между Россией и Украиной, несмотря на поддержку последней грузинских притязаний. Конечно, такая позиция Москвы могла представляться несправедливой, но она в целом соответствовала сложившейся после распада СССР практике, согласно которой Россия приняла на себя долги союзных республик, за что они уступили ей свое имущество за рубежом. Для всех было очевидно, что с моря Грузии никто не угрожает, и грузины, получив военные суда, могли бы применить их исключительно для вооруженного подавления суверенитета автономий, то есть Абхазии и Аджарии.
[39] В Южной Осетии было много мелких сел; в частности, были разрушены все осетинские села от Знаура до Меджудского ущелья, то есть на территории, прилегающей к Горийскому району Грузии.
[40] В интервью газете «Московский комсомолец» в 1996 году Шеварднадзе обрисовал схему предполагавшегося контроля над железной дорогой в Абхазии и Мингрелии: грузинские контингенты дислоцируются в Сухуми, Леселидзе и Самтредиа, контроль над железнодорожной магистралью осуществляется с помощью некоего подобия бронепоездов, все это в сотрудничестве с абхазской милицией и грузинской полицией. Эффективность и, следовательно, целесообразность такой системы очень сомнительна, но в любом случае очевидно намерение грузинского руководства усилить военное присутствие на территории Абхазии.
[41] 19 августа 1992 года Китовани в интервью агентству «Снарк» сообщил о принятом в Тбилиси решении создать в Абхазии Военный Совет из девяти человек, которому и вручить всю власть до новых парламентских выборов. 23 августа Госсовет официально объявил о намерении провести собрание парламента Абхазии (что было уже физически невозможно) и принять решение по стабилизации ситуации, а в случае неуспеха – «провести референдум о доверии парламенту». Как легко заметить, в том и в другом случае главным итогом должен был стать роспуск Верховного Совета Абхазии.
[42] Грузины официально предлагали военным специалистам принять участие в абхазской войне, обещая платить 60 тысяч рублей и 60 долларов в месяц. Подчеркивалось, что «языковой барьер значения не имеет».
[43] Так Каркарашвили называл КГНК. – (Прим. автора).
[44] Цит. по кн. «Абхазия. Хроника необъявленной войны», Ч. 1, М., «Луч», 1993 г.
[45] За это Постановление проголосовало немало депутатов демократического толка, так что документ был принят подавляющим большинством голосов.
[46] Здесь и далее, для краткости, говоря о бойцах-ткварчельцах, мы будем иметь в виду жителей не только Ткварчели, но и всего Ткварчельского анклава. Точно так же под словом «гудаутцы» следует понимать бойцов, сражавшихся на Бзыбском и Гумистинском фронтах, причем не только абхазов, но и их союзников, включая казаков и северокавказцев.
[47] Армия Республики Абхазия была официально создана 11 октября 1992 года; в отличие от осетин, абхазы с самого начала создали общее руководство вооруженными формированиями, но многие командиры сохраняли большую самостоятельность, которая иногда вредила общему делу, а иногда – при наличии талантов у военачальника – помогала побеждать в самых безнадежных ситуациях.
[48] Договоренность о выводе войск была достигнута в сентябре 1990 года, незадолго до ухода Шеварднадзе с поста главы МИД СССР.
[49] Грузинский штаб Восточного фронта после долгих перемещений утвердился в Ачигваре. К зиме 1992 года около 80% грузинских подразделений на Восточном Фронте составили «мхедрионцы».
[50] Несмотря на назначение Каркарашвили главой всех вооруженных формирований в Абхазии, многие отряды боевиков долгое время фактически не подчинялись ему. К лету 1993 года оборонявшие Сухуми грузинские отряды объединились в две крупные группировки: первую составляли бойцы из Грузии под командованием Георгия Каркарашвили, вторую – ополченцы из местных грузин, возглавленные Гено Адамия, бывшим уголовником, при Шеварднадзе дослужившимся до генерал-майора.
[51] Бомбить город грузины больше не решались, так как абхазы наладили хорошую систему ПВО, а также из-за скопления в заброшенных шахтах природного газа (метана); бомбовые удары могли бы привести к катастрофе – по некоторым предположениям, даже небольшое землетрясение в результате взрывов. Обстрелы же в конечном счете вызвали в Ткварчели еще больше жертв и разрушений, чем бомбардировки с воздуха.
[52] 7 августа 1993 года в Тбилиси произошло загадочное убийство сотрудника американского ЦРУ Фреда Гудрафа, что, возможно, отражало усиление борьбы Москвы и Вашингтона за влияние в Грузии. Гудраф возглавлял команду американских спецназовцев, которая обучала охрану Эдуарда Шеварднадзе. Многие комментаторы говорили о «руке Москвы», но и в этом случае смысл акции не совсем ясен: была ли она сигналом для Шеварднадзе скорректировать политическую ориентацию или для США, что им еще рано утверждаться в Тбилиси.
[53] Второй армейский корпус оборонял Сухуми.
[54] Штаб ГРВЗ (Группы российских войск в Закавказье, бывшего ЗакВО) разработал официальный план размещения иностранных контингентов вдоль главной железнодорожной трассы: участок дороги Поти – Кутаиси должны были охранять армяне, Кутаиси – Тбилиси – россияне, а Тбилиси – Азербайджан – азербайджанцы. Армяне, само собой, не смогли бы стать ударной силой в разгроме звиадистов; главным было согласие Баку и Еревана на участие российских войск в гражданской войне в Грузии.
[55] Единственной попыткой звиадистов перейти в наступление можно считать атаку на город Озургети, расположенный к югу от Ланчхути, близ аджарской границы; однако она уже не могла спасти положения даже в случае успеха.
[56] Георгий Маринин. «Комсомольская правда», 27 октября 1993 г.
[57] Окончательно санкции были отменены 24 мая 1994 года распоряжением российского премьера Черномырдина, после соответствующего обращения к Ельцину участников Краснодарского совещания 19 – 20 мая глав субъектов Российской Федерации и Северного Кавказа, на которое был приглашен и Владислав Ардзинба.